Время умирать - Смит Уилбур - Страница 95

Еще не стемнело, когда они достигли наконец линии постоянных оборонительных сооружений РЕНАМО. Они тянулись по берегу широкой, но медленной реки, текущей между песчаными отмелями и круглыми окатанными валунами. Блиндажи и траншеи, облицованные бревнами и мешками с песком, были тщательно замаскированы от возможных воздушных атак. Там были минометы и тяжелые пулеметы, огнем которых простреливалась река и ее северный берег. Шон понял, что укрепления были обширными, и догадался, что они окружали плацдарм, где располагался батальон, а возможно, и дивизия. Когда они перебрались через реку и их пропустили через сторожевые посты, появление Шона с эскортом вызвало всеобщий интерес. Не занятые своими обязанностями партизаны повыходили из блиндажей и столпились вокруг них. Его конвоирам, очевидно, нравился тот особый статус, который у них появился благодаря белому пленнику.

Толпа любопытных веселых зевак внезапно раздалась, когда через нее прошел толстый коротконогий офицер в очках. Солдаты отсалютовали ему с театральной торжественностью, на что он ответил, прикоснувшись кончиком тросточки к краю десантного берета.

— Полковник Кортни, — поприветствовал он Шона на довольно сносном английском, — мы были предупреждены о вашем появлении.

Шон с удовольствием отметил, что у РЕНАМО в ходу были те же знаки различия, что и в португальской армии. У этого человека были красные офицерские петлицы и венки майора на погонах. Во времена партизанской войны повстанцы избегали империалистических обычаев и обходились без символов элитных офицерских частей.

— Ночью ты останешься с нами, — сказал майор, — И я надеюсь, что ты будешь нашим гостем за ужином!

Это обращение было столь неожиданным, что даже солдаты, захватившие Шона, были поражены. Сам сержант сопроводил его вниз к реке и даже отыскал кусочек зеленого мыла, чтобы тот мог выстирать камуфляжную куртку и шорты.

Пока белье сушилось на прогреваемой солнцем скале, обнаженный Шон искупался в омуте, а затем с помощью остатков мыла вымыл голову и отмыл лицо от камуфляжного крема и въевшейся грязи. Он не брился с тех пор, как покинул лагерь Чивеве почти две недели назад, и его борода достигла довольно внушительных размеров.

Пленник как следует намылился и оглядел свое тело. На нем не было и следа жира, каждая мышца четко выделялась под загорелой кожей. Со времени окончания войны он никогда еще не был в такой прекрасной форме. Сейчас он был похож на чистокровного скакуна, находящегося в отличном состоянии накануне решающего забега.

Сержант одолжил ему стальную расческу, и он расчесал свои густые, волнистые, почти достигающие плеч и блестящие после мытья волосы. Надев еще не до конца высохшую одежду, он почувствовал прилив сил и уверенность в себе.

Офицерская столовая находилась в простом подземном убежище, лишенном всяческих украшений и излишеств. Мебель в ней была самодельной и грубой. Кроме майора на ужине были капитан и два молодых младших офицера.

Поданная пища не отличалась разнообразием: огромная миска дымящейся похлебки из сушеной на солнце рыбы и чили, жгучее пери-пери (наследство португальских колониалистов) и огромное количество неизменной маисовой каши. Однако это было лучшее из того, что ел Шон с тех пор, как покинул Чивеве.

Но «гвоздем» вечера стал напиток, принесенный майором, — настоящее баночное пиво, причем практически в неограниченном количестве. Этикетки гласили «Кастл-Бир», а маленькая надпись на дне «Сделано в Южной Африке» указывала на страну, с которой дружило РЕНАМО. Шон как гость предложил тост. Встав и подняв банку пива, он провозгласил: — За РЕНАМО и народ Мозамбика!

В ответ майор заявил:

— За президента Боту и народ Южной Африки! — Это было хорошим завершением тоста, так как Шон был почетным гостем и происходил с Юга. В этом обществе он почувствовал себя так спокойно, что впервые за много месяцев смог расслабиться и слегка выпить.

Во времена партизанской войны майор сражался на стороне родезийцев. Он рассказал Шону, что, как и Джоб Бхекани, он был младшим офицером в подразделении африканских родезийских стрелков, элитной черной армии, которая так эффективно воевала и наводила ужас на партизан ЗАНЛА. Без особых усилий Шон мог продолжать разговор и выуживать по крупицам информацию, с которой майор легко расставался по мере опорожнения пивных банок. Догадки Шона подтверждались. Лагерь находился в северной части группировки РЕНАМО. Укрепления были глубокими и защищенными от воздушных бомбардировок, они тянулись на юг и использовались для нанесения ударов по гарнизонам ФРЕЛИМО, а также служили базой для нападений на железнодорожную линию, соединяющую Бейру на побережье и Хараре, столицу Зимбабве.

Приканчивая первую порцию пива, Шон и майор всерьез обсуждали важность железнодорожного сообщения. Зимбабвийцев с внешним миром связывали только две железнодорожные ветки. Главной была южная, проходящая в Южную Африку от Йоханнесбурга к главным портам — Дурбану и Кейптауну. Коммунистическое правительство Мугабе ненавидело народ, который для него олицетворял все зло в Африке, народ, который все одиннадцать долгих лет войны поддерживал белый режим Яна Смита. Истеричные заявления Мугабе против южного соседа были непрерывными и, хотя грязная рука апартеида держала его за горло, интуиция подсказывала, что искать спасение следует на востоке, в Мозамбике. Во время этой борьбы за независимость Мугабе получал поддержку от ФРЕЛИМО и от президента Мозамбика Саморы Машела, борьба которого против португальцев за свободу от колониального гнета достигла апогея.

ФРЕЛИМО и коммунисты обеспечили Мугабе наемниками, оружием и полной поддержкой его партизан. Без всяких условий они предложили использовать базы на своей территории, с которых можно было бы осуществлять нападения на Родезию. Естественно, что сейчас он снова обратился к Мозамбику, чтобы избежать ужасного унижения — быть связанным с чудовищем на юге, причем не только связанным, но и полностью зависимым от него в каждом литре топлива и во всем, что обеспечивало выживание страны.