Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения - Сухов А. - Страница 13

3 Thrower J, The Alternative Tradition. Religion and Refection of Religion in the Ancient World. Mouton. Publishers, 1980, p. 248.

4 Radin P. Primitive Man as Philosopher. New York, 1927, p. 375–384.

5 См.: Францев Ю. К эволюции древнеегипетских представлений о земле. — Вестник древней истории, 1940, № 1, с. 47.

6 Культура Древнего Египта. М., 1976, с. 12.

7 Там же.

8 Там же, с. 192.

9 Францев Ю. П. У истоков религии и свободомыслия. М. — Л., 1959 с 541

10 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 142, 502.

11 Культура Древнего Египта, с. 410.

12 Там же, с. 429.

13 См.: Тураев Б. А. История Древнего Востока, т. I. Л., 1936, с. 231.

14 Цит. по: Мифология древнего мира. М., 1977, с. 93.

15 Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973, с. 71.

16 Матье М. Э. Из истории свободомыслия в Древнем Египте. — Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей, вып. III. М., 1956, с. 381–382. В книге «Поэзия и проза Древнего Востока» опубликован художественный перевод Анны Ахматовой (М., 1973, с. 100–101).

17 Культура Древнего Египта, с. 219.

18 Цит. по: Тураев Б. А. История Древнего Востока, т. II. Л., 1935, с. 231–232.

19 Цит. по: Матье М. Э. Из истории свободомыслия в Древнем Египте. — Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей, вып. III, с. 394–395.

20 Там же, с. 384.

21 См.: Францев Ю. П. У истоков религии и свободомыслия, с. 527–528.

22 Цит. по: Матье М. Э. Из истории свободомыслия в Древнем Египте. — Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей, вып. III, с. 398–399.

23 Roeder G. Volksglaube im Pharaonenreich. Stuttgart, 1952.

24 Культура Древнего Египта, с. 195.

25 Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М. — Л., 1956, с. 86.

26 Там же, с. 111.

27 См.: Хрестоматия по истории Древнего Востока, ч. I. М., 1980, с. 42–49.

28 Там же, с. 111.

29 См.: Францев Ю. Я. У истоков религии и свободомыслия, с. 513–548.

30 Поэзия и проза Древнего Востока, с. 104.

2. Свободомыслие в Древней Месопотамии

Общие замечания

Говорить о подлинном свободомыслии в Шумере и Вавилонии затруднительно по нескольким причинам: во-первых, употребление этого термина предполагает такой уровень индивидуального спекулятивного мышления, какого древняя Месопотамия, по-видимому, не знала. Во-вторых, свободомыслие подразумевает существование противостоящей ему «ортодоксии», какой-то «официальной догмы», обязательной для всех. Этого, насколько известно, в Месопотамии тоже не было. Древневосточным религиям и идеологиям вообще были, как правило, чужды догматизм и сознание собственной исключительности.

В позднюю эпоху, когда на территории Месопотамии складывались крупные государственные образования, «официальная идеология» (идеи и взгляды, исходившие от царского двора и, быть может, важнейшего столичного храма) пронизывала далеко не все слои населения и — главное — в принципе не отрицала отличных от нее представлений, концепций и построений, связанных с иными почитаемыми религиозными центрами или местными традициями. Ранее, во времена мелких «номовых» государств (до середины 3-го тысячелетия до н. э.), «официальные идеологии» соседствующих шумерских общин при всем своем типологическом сходстве внешне могли заметно расходиться, что, однако, не мешало современникам признавать их право на существование.

В условиях такого своеобразного духовного и интеллектуального плюрализма правомерность употребления термина «свободомыслие» может казаться не бесспорной. Не следует забывать также и о том, что сведения о литературе и «философской» мысли древнего Двуречья очень неполны, отрывочны и часто не позволяют решить вопрос, представляет ли собой то или иное неожиданное, нестандартное суждение, встретившееся в клинописном тексте, проявление индивидуальной независимой мысли или же отзвук какой-то неизвестной еще традиции.

В научной литературе древнемесопотамская цивилизация нередко предстает как некое единое целое. На деле картина была куда сложнее. В Месопотамии на протяжении ее трехтысячелетней истории сосуществовали и последовательно сменяли друг друга многочисленные разноэтнические культуры — шумерская, аккадская, аморейская, ассирийская и пр. В данном контексте, однако, важны не столько конкретные различия между ними, сколько то, что внутри каждой из них было два пласта, собственно две культуры; иногда их определяют как «народную» и «элитарную». По существу же речь здесь должна скорее идти о сосуществовании двух принципиально различных типов культуры — культуры первобытной и древней.

Первобытная культура — бесписьменная статичная культура традиционных охотников, пастухов и земледельцев; типичная ее фигура — полудикий житель глухого поселения. Культуру древности классически воплощают и представляют шумерский или вавилонский ученый-писец и чиновник-бюрократ. Культура древности в известном смысле стоит ближе к культуре наших дней, чем к современной ей первобытной. Своим происхождением культура древности обязана становящейся государственности, урбанизации, сложной социальной дифференциации общества; она связана с появлением письменности, новых форм хранения-передачи информации и обучения, с возникновением новых видов деятельности и характеризуется новым складом мышления, новым типом сознания.

Первобытная культура постоянно «ионизировалась», подвергалась преобразующему воздействию со стороны культуры древних городов, но тем не менее благополучно сохранилась до конца периода древности и даже пережила его. Различные группы населения испытывали это воздействие в разной степени. Проникающая сила культуры древности (средства и возможности ее распространения) не была всеобъемлющей: отдельные районы страны, многие народности, племена и социальные группы оказывались практически не затронутыми ею. Такое положение наблюдалось и в Новое время, когда радиация господствующей культуры была несравненно интенсивнее.

Свободомыслие на «житейском уровне»

В традиционном бесписьменном обществе свободомыслие проявляется двояко: на уровне поведения (поступки, идущие вразрез с установившимися нормами) и на уровне суждений, не поднимающихся, впрочем, до целостной системы взглядов (высказывания и оценки, не совпадающие с принятыми в данном коллективе взглядами и представлениями).

Первобытная, или «народная», культура Месопотамии была устной; о древнемесопотамском фольклоре можно судить по записям, сделанным представителями «элитарной» культуры, но следует помнить, что тексты, бытующие устно, и те же тексты, записанные в ознакомительных, учебных или иных целях, представляют собой явления разного порядка. Тем не менее клинописные документы проливают свет и на культуру более отсталой части населения Месопотамии.

В традиционном обществе нестандартные идеи редко высказываются открыто и еще реже письменно фиксируются. Вот почему в клинописных текстах можно указать, пожалуй, лишь на одну предположительно «народную» загадку, выдающую по меньшей мере безразличное отношение говорящего к дворцу: «Прибавится — [никто] не богатеет, уйдет — [никто] не обеднеет. [Что такое? Ответ: ] имущество царя». Впрочем, и здесь нельзя с уверенностью сказать, является ли это проявлением индивидуальной мысли или отношением, характерным для каких-то определенных, возможно широких, слоев общества.

Несравненно чаще несогласие с общепринятыми представлениями и нормами морали, не находя словесного оформления, реализовывалось в поведении людей. Древнемесопотамские юридические тексты сообщают о всевозможных поступках, подразумевающих дерзновенное пренебрежение отдельных индивидов к традиционным ценностям, законам и общественной морали. Особенно интересны случаи нарушений ритуальных и религиозных запретов, что было не столь уж редким явлением в повседневной жизни обитателей Месопотамии. Надписи на межевых камнях содержат ужасные проклятья по адресу тех, кто попытается незаконно изменить границы владений в свою пользу. Тем не менее смельчаков, решавшихся на это, судя по всему, находилось предостаточно. При заключении договоров и сделок часто давались торжественные клятвы, божественные кары должны были обрушиться на голову нарушителя. Слишком многих, однако, эти угрозы не останавливали, и клятвопреступление было весьма распространенным явлением на всем Ближнем Востоке (особенно в Урарту).