Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота - Млечин Леонид Михайлович - Страница 23

«Она вышла из работниц, была способной и энергичной, быстро соображала, обладала организаторскими способностями и вполне справлялась со своим обязанностями, – писал Микоян. – Кроме положительного, ничего о ней сказать не могу. Под ее руководством эта отрасль развивалась настолько успешно, что я мог поставить перед ней задачу, чтобы советские духи не уступали по качеству парижским. Тогда эту задачу в целом она почти что выполнила: лучшие наши духи получили признание».

В январе 1939 года Сталин сделал Жемчужину наркомом рыбной промышленности. Так что супруги Молотовы теперь оба входили в состав союзного правительства. Сталина эта семейственность не смущала. Он распорядился избрать Жемчужину депутатом Верховного Совета СССР и кандидатом в члены ЦК. Полину Семеновну наградили орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, «Знак Почета».

Но именно в то время отношение Сталина к Молотову постепенно меняется. Сталин отдаляется от Вячеслава Михайловича, которому отныне отводится роль не соратника, а, как и всем, подручного вождя. Продолжал обсуждать с Молотовым важнейшие вопросы, но поставил его на место и покончил с прежними приятельскими отношениями.

Жемчужину сняли с должности, вывели из состава кандидатов в члены ЦК. С годами вождь стал винить Полину Семеновну в том, что она «плохо влияла» на его жену Надежду Аллилуеву, следовательно, косвенно виновна в ее самоубийстве…

После войны Жемчужину исключили из партии, арестовали и отправили в ссылку. Освободили ее после смерти Сталина. Товарищи по партийному руководству помнили, что у Молотова есть одно слабое место – это его жена, которую он обожал и потому очень болезненно реагировал на разговоры о Полине Семеновне.

На пленуме ЦК в июле 1955 года говорили и о «недопустимости» вмешательства его жены в политические дела. Имелось в виду, что она приняла жену американского посла в Советском Союзе Чарлза Болена. Сегодня это кажется нормальным и даже необходимым элементом дипломатической жизни – жена министра иностранных дел встречается с женой аккредитованного в Москве посла. Но тогда это сочли чем-то недопустимым.

– В свое время, – рассказывал Шелепин, – меня послали сопровождать товарища Хо Ши Мина в пионерский лагерь. Приезжаем туда и вдруг видим одну женщину, которая говорит нам, что она из детского дома, над которым шефствует жена Молотова, и что она прибыла сюда затем, чтобы взять товарища Хо Ши Мина и отвести в детский дом. Мы ей сказали, что товарищ Хо Ши Мин не поедет туда. В ответ на это она заявила: нет, поедет, так как Полина Семеновна сказала, что он поедет. Если бы товарищ Молотов сделал выводы из критики на пленуме, то разве бы она смогла так поступать?

Вьетнамский вождь Хо Ши Мин побывал в пионерском лагере в Звенигороде 14 июля 1955 года. Он привез в Москву делегацию Социалистической Республики Вьетнам.

– Надо факты говорить, – прервал Шелепина раздраженный упоминанием жены Вячеслав Михайлович Молотов, – а не то, что кто-то сказал.

– Я сам там был, – обиделся Шелепин, – даю партийное слово, за что купил, за то и продаю. И ни одного слова не прибавляю.

Перебранка приобрела базарный характер. Как только члены ЦК отрывались от написанного помощниками текста, ничего не оставалось от завидно гладкой речи с цитатами и примерами…

Очень резко говорили о секретаре ЦК партии по идеологии Дмитрии Трофимовиче Шепилове. Обаятельный и красивый, вернувшийся с фронта в генеральских погонах, он располагал к себе с первого взгляда. Шепилов поначалу невероятно понравился Хрущеву. Никита Сергеевич оценил его – образованный человек и не интриган. Хрущев собирал свою команду и искал талантливых людей. Он привлек Шепилова к подготовке своих выступлений.

17 апреля 1954 года Хрущев пышно отметил свое шестидесятилетие. Через несколько дней встретил Шепилова, спросил:

– Вы были у меня на именинах?

– Нет, не был.

– Почему?

– А меня никто не приглашал.

– Ну, это значит, мои хлопцы маху дали.

Отношения быстро приобрели личный характер. Хрущев приезжал на дачу к Шепилову с женой, вместе обедали. Но чаще забирал его с семьей к себе на все воскресенье. Хрущев и Шепилов гуляли вдвоем и откровенно говорили и о сталинских преступлениях, и о том, что нужно делать со страной. Никита Сергеевич отличал Шепилова, доверял ему. Когда Дмитрий Трофимович обращался за указаниями, отвечал:

– Решайте сами.

Но со временем между ними началось охлаждение. Шепилов, явно не понимая, как быстро меняется характер Никиты Сергеевича, продолжал спорить с Хрущевым.

Когда Хрущев задумал коренным образом поменять систему управления экономикой и вместо министерств ввел систему региональных совнархозов, Шепилов принес схему, на которой были показаны сложные связи Горьковского автомобильного завода с другими предприятиями, откуда завод получает запасные части и материалы. Шепилов уверял первого секретаря, что при новой схеме предприятия не смогут работать.

– Ну знаете, – насмешливо говорил Хрущев, – такая паутина получилась, и Шепилов, как муха, попал в эту паутину и дальше двигаться не может. Я говорил ему: вы рассуждаете неправильно. Когда реорганизуем управление промышленностью, будет расти разумная кооперация, а все глупые, ненужные связи отпадут.

Испортились и личные отношения. Они больше не встречались семьями. Хрущев даже не пригласил Шепилова на свадьбу сына, хотя позвал всех остальных партийных руководителей высшего ранга.

Когда на президиуме ЦК Хрущеву предъявили целый список обвинений, Шепилов тоже критиковал первого секретаря. Не потому, что поддерживал Молотова и других, – ничего общего между ними не было, а по принципиальным соображениям. Ему не хватило аппаратной осторожности, умения промолчать, посмотреть, как дело повернется, и потом уже смело присоединяться к победителю.

Молотов и другие были для Никиты Сергеевича просто политическими соперниками. Выступление Шепилова он воспринял как личную обиду. Считал, что, посмев его критиковать, тот ответил ему черной неблагодарностью.

На пленуме обвинять Шепилова было не в чем. Дмитрий Трофимович сам готовил доклады о развенчании культа личности; с Молотовым, Кагановичем и Булганиным у него были плохие отношения. Поэтому на него просто лились потоки брани.

Когда Шепилов выступал и оправдывался, Шелепин прервал его и предъявил Дмитрию Трофимовичу обвинения в идеологической ереси:

– Вы ведаете вопросами литературы и искусства. Скажите, почему, когда некоторые писатели начали молоть всякую чепуху, выступать с антипартийными произведениями, например Дудинцев и другие, вы не выступили против этого до тех пор, пока вас не поправил товарищ Хрущев? Вы сидели и отмалчивались. Значит, эта группа литераторов вас устраивала? По вашему указанию мне звонил заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Рюриков и передавал ваше указание выпустить в издательстве «Молодая гвардия» эту паршивую антисоветскую книгу Дудинцева. К счастью, мы это указание не выполнили…

Роман Владимира Дмитриевича Дудинцева «Не хлебом единым», опубликованный в середине пятидесятых в журнале «Новый мир», – история изобретателя, вновь и вновь отвергаемого бюрократической системой, стал явлением, взбудоражившим всю советскую интеллигенцию. Дудинцев, фронтовик, командовал на войне пехотной ротой, был четырежды ранен. Это не помешало обвинить его в «антисоветизме». Роман, о котором говорила вся страна, был осужден. Следующий роман Дудинцева «Белые одежды» появился только через тридцать лет, в перестроечные годы.

Шепилов сравнительно либерально относился к людям искусства и разговаривал с ними не командным, а нормальным языком. Он не сомневался в том, что партия имеет право работать с интеллигенцией, но не должна никого давить. В архивах сохранились его выступления перед творческой интеллигенцией. До него произносились разносные речи, он же твердо говорил:

– Имейте в виду – то, что я говорю, – это не директива ЦК.

Товарищи по партийному аппарату не понимали Шепилова.