Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота - Млечин Леонид Михайлович - Страница 12

– Прекратите заниматься клеветой на Сталина! Мы воспитаны партией, и для нас Сталин – это не просто руководитель. Мы знаем его заслуги перед страной и не хотим, чтобы вы порочили великого человека.

Закончилось тем, что решили прекратить чтение… Мы объявили собрание актива закрытым и поднялись к первому секретарю райкома партии Надежде Николаевне Андреевой. Я подробно проинформировал ее о случившемся. Она тут же позвонила в МГК партии Екатерине Алексеевне Фурцевой и все рассказала. Видимо, не только в нашей комсомольской организации была такая реакция. Это привело к тому, что бюро МГК приняло решение не читать это письмо на больших активах молодежи…»

5 апреля 1956 года президиум постановил провести очередной пленум ЦК. Тот состоялся 4 июня с повесткой «Решения ХХ съезда партии и задачи улучшения идеологической работы». Имелось в виду продолжить кампанию десталинизации. Основной доклад поручили секретарю ЦК Дмитрию Трофимовичу Шепилову. Он вскоре представил проект выступления. Вслед за ним предполагалось предоставить слово министру обороны Георгию Константиновичу Жукову. Сохранился текст его непроизнесенного доклада «Состояние и задачи военно-идеологической работы», очень жесткий по отношению к Сталину и сталинским преступлениям.

Но из-за сессии Верховного Совета СССР и совещания руководителей социалистических стран пленум перенесли на 7 июня. Секретариат ЦК уже составил список приглашенных. Но 1 июня пленум перенесли – уже на осень. 31 августа – новая отсрочка – до декабря 1956 года. Теперь уже основным докладчиком утвердили самого Хрущева. Однако пленум по идеологическим вопросам так и не собрали.

Секретный доклад на ХХ съезде породил такую бурю эмоций в стране и мире, что в Москве испугались продолжения разговора. Началась кампания «ликвидация ущерба», нанесенного разоблачением сталинских преступлений.

Отдел партийных органов ЦК разослал итоговую справку «о работе партийных организаций по разъяснению материалов ХХ съезда КПСС». Составители справки били тревогу по поводу «непартийных и демагогических выступлений отдельных коммунистов, которым руководящие работники не дают политической оценки и должного отпора». Имелись в виду просто резкие оценки Сталина и системы. Особенно пугали откровенные и искренние выступления работников академических институтов и творческой интеллигенции.

«Дело дошло до того, что в городе Новосибирске, – возмущались руководители отдела ЦК, – в районе авиационного завода враждебными элементами были вывешены антисоветские листовки. Однако секретарь обкома КПСС т. Дерюгин не придал этому политического значения и даже не сообщил в ЦК КПСС, а местные органы государственной безопасности вот уже две недели не могут разоблачить этих врагов».

Только через три года после ХХ съезда, 21 октября 1959 года, потребовали изъять из книжных магазинов «Краткий курс истории ВКП(б)» – учебник, представлявший собой самую масштабную фальсификацию советской истории.

Сам Хрущев так и не смог разобраться в своих отношениях со Сталиным. 6 августа 1956 года он выступал на общем партийном собрании аппарата ЦК КПСС, говорил о позитивном влиянии ХХ съезда, но заметил:

– Конечно, то, как был поставлен на съезде вопрос о культе личности, резко, но справедливо, вызвало много кривотолков. Врагам удалось получить текст доклада о культе личности и потом основательно его извратить…

Когда предложили переименовать Сталинские премии, Никита Сергеевич возразил:

– А зачем? Да если бы я имел Сталинскую премию, то с гордостью носил это звание.

На приеме по случаю нового, 1957 года неожиданно провозгласил тост за Сталина. 6 ноября выступал на сессии Верховного Совета, посвященной 40-летию Октябрьской революции:

– Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального комитета был И. В. Сталин. Как преданный марксист-ленинист и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное.

Никита Сергеевич стал, как говорят моряки, отрабатывать назад.

Хрущев прекратил массовые репрессии. Лагеря опустели. Ему претили сталинские преступления, но следующим шагом должна была стать полная смена кадров, расставание с теми, кто так или иначе соучаствовал в этой преступной политике. Но убрали только самые одиозные фигуры.

Первому секретарю приносили документы о соучастниках сталинских репрессий. Там значились имена людей, сохранявших высокие посты. Никита Сергеевич как политик делал циничный выбор: тех, кто еще был нужен, оставлял, с остальными расставался. Эта двойственность сказывалась во всем. Люди, которых следовало посадить на скамью подсудимых, сохранили руководящие посты. Могли они искренне бороться за преодоление преступного прошлого?

«Тот факт, что господин Хрущев на последнем партийном съезде осудил мертвого Сталина, многие сочли признаком изменения идеологии, – отмечал министр иностранных дел ФРГ Генрих фон Брентано. – А что, собственно, случилось? Люди, которые в течение десятилетий были ближайшими сотрудниками и сообщниками некоего господина Сталина, теперь, проявляя прямо-таки отвратительную лживость и лицемерие, отмежевываются от того, что они делали при нем и вместе с ним».

И тем более Хрущев не в состоянии был осудить саму политическую систему, которая сделала эти преступления возможными.

Смысл хрущевского доклада сводился к тому, что вся вина за преступления ложится на Сталина и нескольких его подручных – Берию и Абакумова. А члены политбюро ни о чем не подозревали. Главное было не допустить и мысли о том, что массовые репрессии стали порождением сталинской системы. Ведь в таком случае следовало бы ставить вопрос о демонтаже всей системы. Поэтому в Москве так не понравились слова лидера итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти о том, что сталинизм – не опухоль, случайно возникшая на здоровом теле, а признак процесса, который привел к вырождению отдельных частей социалистического организма: «Ошибки Сталина, вне всякого сомнения, были связаны с чрезмерным увеличением роли чиновничьего аппарата в политической и экономической жизни Советского Союза, возможно, прежде всего в самой партии».

На серьезные политические реформы Хрущев не решился. Не мог себе представить реальную демократизацию, рыночную экономику или свободу слова, которую танками подавил в 1956 году в Венгрии. И для его окружения – людей необразованных и ограниченных, не представляющих себе жизни по другую сторону железного занавеса, – все это было каким-то проклятием.

А ведь если бы он решился дать стране экономическую свободу, то мог бы осуществить то, что позже удастся в Китае Дэн Сяопину, поклоннику советского НЭПа. В деревне еще оставался крестьянин, умеющий и желающий трудиться. А в городах – искренне верящие в социализм молодые люди.

Но не решился. И все же динамичная политика Хрущева открыла новые возможности. Не случайно хрущевские годы стали временем расцвета литературы и кинематографа. Молодежь откликнулась на его порыв к искренности. Освобожденное от страха и сталинских оков общество ожило.

«Когда стал известен секретный доклад Хрущева о культе Сталина, – писал известный литературный критик Владимир Яковлевич Лакшин, в ту пору пользовавшийся немалым авторитетом у новой культурной аудитории, – возникло ощущение, что мы становимся свидетелями небывалых событий. Привычно поскрипывавшее в медлительном качании колесо истории вдруг сделало первый видимый нам оборот и закрутилось, сверкая спицами, обещая и нас, молодых, втянуть в свой обод, суля движение, перемены – жизнь».

Но Хрущев не переступил через социалистические догмы. И шанс был утрачен.

Никита Сергеевич посочувствовал работникам идеологического фронта, которым пришлось развернуться на сто восемьдесят градусов и критиковать то, что они столько лет восхваляли: