В джунглях черной Африки (Охота за слоновой костью) - Смит Уилбур - Страница 60

Отрегулировав звук, он устроился в кресле поудобнее и приготовился смотреть фильм. Едва на экране появился старый слон, бредущий по рыжей равнине, и сверкающий снежный пик, как Питер мысленно перенесся на суровый Африканский континент, где он впервые оказался пятьдесят лет тому назад. Он просмотрел фильм до самого конца, не отрываясь ни на секунду, и лишь когда мелькнул последний кадр, потянулся рукой к пульту. Экран погас, и темные панели сомкнулись бесшумно, словно веки.

Какое-то время Таг Гаррисон сидел неподвижно в полной тишине. Потом взял со стола свою авторучку с золотым пером 720-й пробы и на листке для заметок вывел имя: Дэниел Армстронг. После чего повернулся в своем крутящемся кресле и вытянул из книжного шкафа за спиной один из томов «Кто есть кто».

От Шеперд-Буш до Холланд-Парка Дэниел шел пешком. То, что он очень скоро, возможно, станет миллионером, вовсе не означало, что следует сорить деньгами и выбрасывать пять фунтов ради удовольствия прокатиться в такси. Выдался теплый и ясный денек, на деревьях и кустарниках в скверах и парке зеленела нежная листва, какая бывает только в это чудесное время года, когда лето еще по-настоящему не началось, а весна уже как будто закончилась.

Неторопливо шагая по аллее, Дэниел рассеянно оборачивался на девушек, машинально оценивая их прелести, скрытые под тонкими платьями и короткими юбочками. На самом деле он думал о приглашении Тага Гаррисона.

С того самого момента, как Элна Маркем передала ему по телефону приглашение Гаррисона, он был заинтригован. Разумеется, он знал имя этого человека. Щупальца концерна Гаррисона протянулись по всему Африканскому континенту, начиная от Египта и до самых берегов Лимпопо.

Дэниел знал о богатстве и мощи БМСК и о том, каким влиянием она пользовалась в Африке, но о человеке, руководившем компанией, ему было известно крайне мало. Питер Гаррисон принадлежал к числу тех удачливых бизнесменов, которые без особого труда избегали различных публичных скандалов и внимания «желтой» прессы вообще.

В каком бы уголке Африки ни путешествовал Дэниел, влияние Питера Гаррисона ощущалось буквально всюду; признаки его присутствия, наподобие следа старого льва, вышедшего поохотиться, обнаруживались без труда. Следы-то он оставлял, но так же, как и хищника, увидеть его самого удавалось немногим.

Дэниел размышлял о причинах необычайного успеха Гаррисона в Африке.

Ясно, что Гаррисон знал и чувствовал африканцев гораздо лучше, чем другие белые. Еще мальчишкой он не боялся охотиться в самых глухих и диких местах Африки, и компанию ему в этих опасных вылазках неизменно составляли африканцы. Он свободно разговаривал на десятке африканских диалектов, но что гораздо важнее, Таг понимал тонкости характера и мотивы поведения этих людей. Он любил своих чернокожих друзей и чувствовал себя среди них легко и непринужденно, зная, как можно добиться их расположения.

В своих многочисленных поездках по Африканскому континенту Дэниел не раз встречал мулатов, чьи матери – сами родом из племен туркан, шона или кикуйю – хвастались, что отец их отпрысков не кто иной, как Таг Гаррисон. Никаких доказательств, естественно, они привести не могли, однако очень и очень часто именно их дети занимали весьма важные посты и вовсе не были бедняками.

Фотографии Гаррисона, наносившего визит в ту или иную страну Африки, иногда мелькали на страницах газет. И его личный реактивный самолет довольно часто появлялся на запасных полосах аэродромов в Лусаке, Киншасе или в Найроби.

Ходили слухи о том, что Гаррисона не раз принимали в качестве почетного гостя и доверенного лица в мраморных дворцах Мобуту и в личной резиденции Кеннета Каунды в Лусаке. Поговаривали также, что он принадлежал к числу тех немногих, кто имел контакты с неуловимыми партизанскими отрядами РЕНАМО в Мозамбике, а также с партизанскими лагерями в Савимби в Анголе. Вместе с тем его вполне доброжелательно принимали представители тех законных режимов, с которыми эти самые партизаны вели борьбу. Болтали, что в любое время суток этот человек мог поднять трубку телефона и через минуту разговаривать хоть с самим Де Клерком, Мугабе или Дэниелом Араком Муа.

Гаррисон сам себе был и брокером, и консультантом, и банкиром, а также инициатором или посредником каких-либо срочных переговоров.

Дэниел с нетерпением ждал встречи с этой легендарной личностью. Он и раньше делал попытки встретиться с ним, но абсолютно безуспешно. И вот теперь в качестве гостя он стоял перед тяжелой входной дверью особняка Гаррисона и немного нервничал. В африканских лесах такая нервозность служила ему своего рода предупредительным сигналом, часто оберегая от встречи с каким-нибудь хищником или – что еще опаснее – с непорядочным человеком.

Дверь ему открыл чернокожий слуга в белоснежной длинной рубахе и красной круглой шапочке. Когда Дэниел вдруг бегло заговорил с ним на суахили, неподвижная маска на лице этого человека моментально сменилась широкой белозубой улыбкой.

Слуга провел Дэниела вверх по широкой мраморной лестнице. В нишах по бокам стояли восхитительные фарфоровые вазы со свежими цветами. На стенах висели полотна Сислея, Дюфи, Матисса, известные многим коллекционерам – знатокам живописи.

Перед высокими створчатыми дверями из красного родезийского тика слуга с поклоном пропустил его вперед. Дэниел прошел в комнату и остановился посреди кабинета на мягком ковре.

Таг Гаррисон поднялся из-за стола, и сразу же стало ясно происхождение его прозвища. Этого очень крупного и плотного-мужчину несколько стройнил лишь прекрасный костюм в тонкую полоску, скрывая недостатки грубо скроенного торса и слегка выпиравший живот.

Серебристая полоса коротко стриженных седых волос превращала его гладкую лысину в выбритую тонзуру монаха. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, загорело там, где шляпа не защищала его от палящего тропического солнца. Чуть выдававшиеся вперед скулы придавали Гаррисону еще большую значительность, а за пронзительным взглядом его внимательных глаз скрывался недюжинный ум человека решительного и жесткого.

– Армстронг, – проговорил он негромко. – Рад, что вы не отказались от встречи.

Для столь могучего мужчины голос у Гаррисона оказался неожиданно мягким и вкрадчивым. Он протянул руку через стол, вынуждая Дэниела приблизиться и тем самым словно подчеркивая свое положение и значимость.

– А я рад, что вы пригласили меня, Гаррисон, – подхватил тем же неофициальным тоном Дэниел, давая понять, что и он знает себе цену. В глазах Гаррисона блеснул холодный огонек.

Обменявшись крепким рукопожатием, они несколько мгновений изучали друг друга, словно примеряясь, кто сильнее, а затем Гаррисон с улыбкой указал Дэниелу на мягкое кожаное кресло под картиной Гогена и повернулся к слуге: – Letta chai, Селиби. Вы ведь не откажетесь от чашки чая, Армстронг?

Пока слуга разливал чай, Дэниел разглядывал носорожьи рога у дверей.

– Такие трофеи увидишь не часто, – проговорил он, и Гаррисон, неожиданно поднявшись из-за стола, подошел к двери и с нежностью погладил один из них.

– Верно, – согласился он. – Не часто. Я совсем еще мальчишкой подстрелил их владельца. Преследовал его целых пятнадцать дней. Стоял ноябрь, и температура к полудню поднималась до 40 градусов в тени. Я гнал этого зверюгу по пустыне на протяжении почти трехсот километров. – Гаррисон в раздумье покачал головой. – В молодости мы иногда ведем себя как сумасшедшие.

– И когда становимся старше, совершаем поступки не менее безумные, – продолжил Дэниел.

– Да, вы правы, – хмыкнул Гаррисон. – Жизнь становится невыносимо скучной, если человек не склонен хоть к маленьким безумствам. – Он взял чашку чая, поданную ему слугой. – Спасибо, Селиби, закрой за собой дверь.

Слуга вышел, и Гаррисон вернулся за письменный стол.

– Вчера вечером я посмотрел по четвертому каналу ваш фильм, – начал Гаррисон.

Дэниел молча поклонился, ожидая, что он скажет дальше.

Гаррисон маленькими глотками отхлебывал чай. Тонкая фарфоровая чашка выглядела в его больших ладонях необыкновенно хрупкой. Это были руки бойца, покрытые шрамами, обветренные и потемневшие под африканским солнцем, руки, привыкшие к тяжелому физическому труду и жестоким мужским потасовкам. Костяшки на ладонях, казалось, припухли, но ногти тщательно обрабатывались маникюршей.