Охотники за алмазами - Смит Уилбур - Страница 12

— Джонни?

— Привет, Майкл. — Он узнал голос.

— Джонни, немедленно отправляйся в старый дом. — Голос Майкла Шапиро звучал напряженно.

— Что-то со Стариком? — беспокойно спросил Джонни.

— Разговаривать некогда, приезжай немедленно!

Занавеси были задернуты, в каменном очаге ревел огонь. Но Старику было холодно. Холод сидел глубоко внутри, туда не могло проникнуть тепло очага. Дрожащими руками Старик брал из ящика листы бумаги, просматривал и бросал в огонь. Они взрывались оранжевым пламенем, затем сворачивались и превращались в пепел. Наконец ящик опустел, осталась только пачка разноцветных конвертов, перевязанная лентой. Старик развязал узел, взял первый конверт и достал из него листок бумаги.

Дорогой сэр, надеюсь, вам будет приятно узнать, что я теперь в школе. Кормят нас хорошо, но постели очень жесткие…

Он бросил конверт и листок в огонь и взял другой. По одному он перечитывал их и сжигал.

…что меня отобрали для игры в числе первых пятнадцати…

Иногда он улыбался, один раз рассмеялся.

…я первый по всем предметам, кроме истории и религии. Надеюсь в будущем на лучшие…

Последний конверт он долго держал в своей перевитой голубыми венами руке. Потом нетерпеливым движением бросил и его в огонь и потянулся к каминной доске, чтобы встать. Встав, посмотрел в зеркало в позолоченной раме.

Он смотрел на свое отражение, слегка удивленный происшедшими за последние несколько недель изменениями. В глазах погас огонь жизни, они стали грязновато-бледно-сине-карими — цвета разложения. Они выпирали из глазниц, и в них была стеклянистость, характерная для рака в последней стадии.

Он знал, что слабость в конечностях, внутренний холод — не результат действия обезболивающих наркотиков. И шаркающая медлительная походка, которой он пересек толстый ковер, направляясь к письменному столу, тоже не из-за них.

Он посмотрел на продолговатый кожаный футляр с отделанными медью углами и закашлялся, кашель разрывал ему горло. Он ухватился за край стола, чтобы не потерять равновесия, ожидая, пока пройдет боль, потом щелкнул замком и открыл футляр.

Руки его не дрожали, когда он взял в них ствол и рукоять двенадцатизарядного дробовика и соединил их.

Он умер, как и жил, — в одиночестве.

— Боже, как я ненавижу черный цвет. — Руби Ленс стояла в центре своей спальни, глядя на платье, лежавшее на двуспальной кровати. — Я в нем ужасно выгляжу.

Она покачала головой, отчего ее волосы цвета шампанского растрепались. Повернулась и лениво двинулась по комнате к зеркалу. Улыбнулась своему отражению и через плечо спросила:

— Ты говоришь, Бенедикт Ван дер Бил прилетел из Англии?

— Да, — Джонни кивнул. Он сидел в кресле у входа в гардеробную, массируя пальцами глаза.

Руби встала на цыпочки, втянула живот и выпятила свои маленькие твердые груди.

— Кто еще там будет? — спросила она, обхватив груди руками и выставив между пальцами соски, критически осматривая их. Джонни отвел руки от глаз.

— Ты меня слышал? — В голосе Руби звучали повелительные нотки. — Я ведь не с собой разговариваю.

Она отвернулась от зеркала и посмотрела на Джонни. Высокая и стройная, золотая, как леопард, даже в глазах желтая напряженность, как во взгляде леопарда. Казалось, что в любое мгновение она может зарычать.

— Это похороны, — спокойно ответил он. — Не прием с коктейлями.

— Ну, ты не можешь ожидать, что я буду умирать от горя. Я его терпеть не могла. — Она подошла к кровати, выбрала трусики и потерла гладкий материал о щеку. Потом двумя изящными движениями надела их.

— По крайней мере под трауром можно надеть что-нибудь красивое. — Она защелкнула пряжку на загорелом живот, и почти бесцветные светлые завитки волос прижались под тканью.

Джонни медленно встал и прошел в свою гардеробную. Она презрительно бросила ему вслед:

— Ради Бога, Джонни Ленс, перстань ходить всюду с вытянутым лицом, будто наступил конец мира. Никто ничего не должен этому старому дьяволу — он задолго до срока собрал со всех долги.

Они приехали на несколько минут раньше и стояли под сводами у входа в церковь.

Когда жемчужно-серый «роллс» въехал в ворота и брат с сестрой вышли из него и пошли по мощеной дорожке, Руби не могла сдежать своего интереса.

— Это Бенедикт Ван дер Бил?

Джонни кивнул.

— Он прекрасно выглядит.

Но Джонни смотрел на Трейси. Перемена в ее наружности после их последней встречи была поразительной. Она снова шла как девочка из пустыни, прямо и гордо. Подошла к Джонни, остановилась прямо перед ним. Сняла темные очки, и он увидел, что она плакала: глаза у нее слегка припухли. Косметики на ней не было, и с темным шарфом вокруг лица она походила на монахиню. От горя лицо ее повзрослело.

— Никогда не думала, что этот день придет, — негромко сказала она.

— Да, — согласился Джонни. — Он как будто должен был жить вечно.

Трейси сделала шаг к нему, протянула руку, но пальцы ее остановилсиь в дюйме от его рукава. Джонни понял жест, она делилась с ним горем, пониманием общей потери и невысказанным предложением утешения.

— Мне кажется, мы с вами не встречались. — В голосе Руби смешались сахар и мышьяк. — Это ведь мисс Ван дер Бил?

Трейси повернула к ней голову, и лицо ее стало бесстрастным и равнодушным. Она надела темные очки, спрятав глаза.

— Здравствуйте, миссис Ленс, — сказала она.

В церкви Майк Шапиро стоял рядом с Джонни. Не шевеля губами, он сказал, так, чтобы слышать мог только Джонни:

— Бенедикт знает условия завещания. От него можно ожидать немедленных действий.

— Спасибо, Майк.

Джонни не отрывал взгляда от массивного черного гроба. Свет свечей отражался в серебряных рукоятках.

И все же его не интересовал предстоящий конфликт. Интерес придет позже. А сейчас он слишком глубоко ощущал уход целой эры, его жизнь достигла поворотного пункта. Он знал, что она изменится, уже изменилась.

Он неожиданно, по какой-то интуиции, взглянул в проход между скамьями.

На него смотрел Бенедикт Ван дер Бил. В этот момент священник сделал сигнал к выносу.

Они стояли у гроба, Бенедикт и Джонни, по разные стороны полированного черного ящика, украшенного множеством лилий аронника. Осторожно посматривали друг на друга. Джонни казалось, что вся эта сцена имеет особое значение. Они вдвоем стояли над телом Старика, и Трейси с беспокойством смотрела на них.

Джонни оглянулся в поисках Трейси. Но вместо этого увидел Руби. Она смотрела на них обоих, и Джонни вдруг понял, что фигуры на доске переместились сильнее, чем он сознавал. В игру вступила новая фигура.

Он почувствовал, как Майк Шапиро подталкивает его, и взялся за серебряную ручку. Они вместе вынесли Старика на солнце.

Ручка врезалась ему в ладонь под тяжестью гроба. Уже после того, как гроб опустили, он продолжал массировать руку. Насыпь свежей земли покрыли одеялом цветов и ярко-зеленой искусственной травой. Все постепенно разошлись, но Джонни продолжал стоять с непокрытой головой. Наконец Руби коснулась его руки.

— Пошли. — Голос ее звучал негромко, но язвительно. — Ты выставляешь себя на посмешище.

Бенедикт и Трейси ждали в церковном дворе под соснами, они пожимали руки и негромко разговаривали с участниками похорон.

— Вы, конечно, Руби. — Бенедикт взял ее за руку, слегка улыбаясь, вежливо и обольстительно. — Те восхищенные рассказы, которые я слышал, уступают действительности. — Руби раскраснелась, она, как бабочка, расправила на солнце свои крылья.

— Джонни, — повернулся к нему Бенедикт, и Джонни был удивлен дружеским теплом его улыбки и крепким рукопожатием. — Майкл Шапиро сказал, что ты принял условия завещания отца, ты подписал гарантию. Это замечательная новость. Не знаю, что бы мы без тебя делали в «Ван дер Бил Дайамондз». Ты один сможешь вытащить компанию из трудностей. Я хочу, чтобы ты знал: я тебя во всем поддерживаю, Джонни. Теперь я собираюсь больше заниматься делами компании и помогу тебе всем, чем смогу.