Леопард охотится в темноте - Смит Уилбур - Страница 27

– Есть! – самодовольно пробормотал Генри Пикеринг. – Этого не было в отчетах. Продолжай, Крейг.

– Мы считаем их медлительными, в соответствии с нашими стандартами постоянной гонки, но не понимаем, что это проявление не лени, а скорее тщательного рассмотрения и обдумывания перед действием. Мы считаем их простыми и прямыми, в то время как на самом деле они наиболее скрытные и не поддающиеся пониманию люди, они более замкнуты в своем племени, чем любой шотландец. Они могут продолжать кровную вражду сотни лет, не хуже сицилийцев…

Генри Пикеринг слушал его крайне внимательно и задавал наводящие вопросы только в том случае, если Крейг замедлял повествование.

Один раз он спросил:

– Кое-что я до сих пор не понял, Крейг. В чем заключается разница между матабелами, ндебелами и синдебеле. Можете объяснить?

– Француз называет себя французом, а англичане совсем по-другому. Матабел называет себя ндебелом, а мы называем его матабелом.

– А, – Генри кивнул, – говорит он на языке синдебеле.

– Именно. На самом деле слово «матабел» приобрело дополнительный колониальный оттенок со времени обретения страной независимости…

Их разговор продолжался легко и непринужденно, поэтому Крейг крайне удивился, когда обнаружил, что они остались едва ли не одни в зале, а рядом со столиком стоит официант со счетом.

– Я лишь пытался сказать, – произнес Крейг, – что колониализм оставил в Африке ряд привнесенных ценностей. Африка их отторгнет и вернется к старым традициям.

– И вероятно, станет значительно счастливее, – закончил за него Генри Пикеринг. – Так, Крейг, ты, несомненно, оправдал свое жалованье, и я действительно рад, что ты туда возвращаешься. Мне кажется, что скоро ты станешь самым эффективным полевым агентом на том театре. Когда ты намерен вернуться?

– Я прилетел в Нью-Йорк только за чеком.

Генри Пикеринг засмеялся своим заразительным смехом.

– Ты намекаешь при помощи кувалды, я уже дрожу от перспективы когда-нибудь услышать от тебя прямое требование. – Он расплатился по счету и встал. – Наш адвокат уже ждет. Сначала ты отдашь нам тело и душу, и только потом я предоставлю тебе право на получение кредита на сумму пять миллионов долларов.

В лимузине было прохладно и тихо, хорошая подвеска позволяла сглаживать все неровности нью-йоркских улиц.

– Теперь расскажи подробнее о выводах Сэлли-Энн относительно главы браконьерской сети, – предложил Генри.

– В данный момент я не вижу более подходящей фигуры на роль главного браконьера и, возможно, лидера диссидентов.

Генри немного помолчал.

– Чем, как тебе кажется, вызвано нежелание действовать генерала Фунгаберы? – спросил он чуть позже.

– Он осторожный человек и африканец. Он не будет торопиться. Он все тщательно обдумает, аккуратно расставит сети, а когда начнет действовать, думаю, вы все будете поражены его разрушительностью, скоростью и решительностью.

– Я хотел бы, чтобы он получил от тебя всю возможную помощь. Полное содействие, прошу тебя.

– Ты знаешь, что Тунгата был моим другом.

– Он по-прежнему тебе верен?

– Не думаю, если он виновен.

– Отлично! Совет директоров весьма доволен твоими успехами. Мне приказали сообщить о повышении твоего вознаграждения до шестидесяти тысяч в год.

– Очень мило. – Крейг улыбнулся. – Очень поможет выплачивать проценты с пяти миллионов.

Было еще светло, когда Крейг вышел из такси у ворот пристани. Косые лучи заходившего солнца превратили отвратительный нью-йоркский смог в приятный сиреневый туман, сглаживающий угрюмые силуэты бетонных башен.

Крейг ступил на площадку трапа, угол яхты изменился и предупредил о его приходе человека в кокпите.

– Эш! – Крейг был крайне удивлен. – Эш Леви, добрая фея всех начинающих писателей.

– Дружище! – Эш направился к нему по палубе неуверенными шагами сухопутного человека. – Я не мог больше ждать, я должен был увидеть тебя немедленно.

– Весьма тронут. – Тон Крейга был крайне язвительным. – Ты всегда прибегаешь галопом, стоит мне попросить о помощи.

Эш решил не замечать язвительности и обнял Крейга.

– Я прочел, потом перечитал и запер в сейфе. – Голос его сорвался. – Это просто прекрасно.

Крейг еле сдержался, чтобы не сказать очередную колкость и внимательно поискал на лице Эша признаки неискренности. Но увидел в обычно непроницаемых глазах за стеклами очков в золотой оправе слезы.

– Крейг, это лучшее, что ты создал.

– Всего три главы.

– Я словно получил удар под дых.

– Нужно многое доработать.

– Не согласен с тобой, Крейг. Должен признаться, что я начинал сомневаться, сможешь ли ты написать еще одну книгу. Я сидел здесь несколько часов, много думал и вдруг понял, что могу процитировать куски прочитанных глав наизусть.

Крейг внимательно наблюдал за ним. Слезы могли оказаться отражением солнечных лучей от воды. Эш снял очки и громко высморкался. Слезы оказались настоящими, но Крейг все равно не верил, существовал лишь один способ проверить.

– Эш, можешь выплатить аванс?

Деньги были ему не нужны, но он нуждался в окончательном подтверждении.

– Крейг, сколько ты хочешь? Двести тысяч?

– Значит, ты говоришь правду? – Крейг облегченно вздохнул, почувствовав, что вечные сомнения писателя исчезли, пусть на короткий промежуток времени. – Эш, давай выпьем.

– Давай сделаем еще лучше, давай напьемся.

Крейг сидел на корме, задрав ноги на рудерпост, наблюдал, как влага образует маленькие бриллианты на бокале, и не слушал, как Эш восторгается книгой. Он позволил себе немного пофантазировать, насладиться приятными мыслями, причем не всеми сразу, а каждой в отдельности.

Приятных мыслей было много. Он вспомнил «Кинг Линн», и его ноздри заполнялись запахом богатых пастбищ Матабелеленда. Он думал о «Водах Замбези» и снова слышал хруст терновника под натиском огромного тела носорога. Он думал о двадцати главах, которые последуют за первыми тремя, и пальцы дрожали от предвкушения. Возможно, в этот момент он был самым счастливым человеком на земле.

Потом он вдруг подумал, что настоящее ощущение счастья наступает, если разделить его с другим человеком, и нашел внутри себя пустое пространство и тень тоски, когда вспомнил о странных глазах в крапинку и молодых чувственных губах. Он захотел рассказать ей обо всем, показать эти три первые главы и вдруг всей душой пожелал оказаться там, где была Сэлли-Энн, в Африке.

На площадке подержанных автомобилей, примыкавшей к аукционному залу Джока Дэниелса, он нашел неплохой «лендровер». Закрыв уши для пылких речей Джока, он слушал двигатель. Клапаны нуждались в регулировке, но стука не было слышно. Передний привод включался плавно, сцепление держало, тормоза работали. Когда он совершил пробную поездку по разбитым дорогам и глубоким оврагам на границе города, отвалился глушитель, но все остальное держалось крепко. Когда-то он мог разобрать и собрать свой старый «лендровер» за выходные, поэтому знал, что эту машину можно спасти. Он сбил цену на тысячу долларов, все равно переплатил, потому что торопился.

В «лендровер» он погрузил все, что удалось сохранить после продажи яхты: чемодан с одеждой, несколько любимых книг и кожаный сундук с бронзовыми углами, содержащий его главное сокровище – семейные журналы.

Эти журналы являлись единственным наследством, оставленным ему Баву. Все многомиллионное состояние, включая акции «Ролендс», дед завещал своему старшему сыну Дугласу, дяде Крейга, который потом все продал и подался в Австралию. Тем не менее Крейг считал эти потрепанные журналы в кожаных переплетах более ценным состоянием. Изучение их позволило Крейгу почувствовать историю, ощутить гордость за предков. Журналы вооружили Крейга знаниями и уверенностью, которые, в свою очередь, позволили ему сесть за перо и написать книгу, благодаря которой он получил все: успех, знаменитость, богатство. Даже акции «Ролендс» вернулись к нему благодаря этому сундуку, набитому старинными бумагами.