Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Спасенное сокровище - Ихенхойзер Аннелизе - Страница 13


13
Изменить размер шрифта:

— Я, сын мансфельдской земли, член Коммунистической партии Германии, принимая сегодня это знамя, сознаю, как велика моя ответственность перед вами, рабочие Мансфельда, перед вами, советские братья по классу, рабочие Кривого Рога. Я принимаю знамя с радостью и гордостью. Я обещаю вам, что буду хранить его как зеницу ока.

Торжественная тишина сменилась «Интернационалом». Ветер разносил песню, знамя из Кривого Рога сверкало надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Звонким, отчетливым голосом он произнес клятву…

Донос

Все сильнее становились коммунисты Мансфельда. Все решительнее вели они забойщиков, навальщиков, откатчиков, сортировщиков — всех горняков и металлистов — на борьбу с медными королями. С полным правом носил Мансфельд свое гордое имя «Красный Мансфельд» — так называли его рабочие по всей Германии.

Шел 1930 год. Ранним апрельским утром горняки потоком устремлялись в ворота рудника, одни на велосипедах, другие пешком. Штейгер Шиле бегал по двору, не поднимая глаз от земли, как всегда хмурый и злой. Он яростно отбросил ногой пустую спичечную коробку и хотел уже идти в штейгерскую, как вдруг остановился на полпути.

Из раздевалки доносился чей-то спокойный, уверенный голос. «Стоп», — подумал Шиле и крадучись пошел назад.

Но сквозь маленькие, запыленные, тусклые стекла нелегко было что-нибудь рассмотреть. К тому же прямо перед окном висела пара ботинок. Шиле вытянул шею влево, вправо, немного вверх, еще чуть дальше влево, и вот наконец ему удалось заглянуть внутрь. Горняки уже натянули свои рваные брюки и обтрепанные куртки, прикрепили лампы к каскам и приготовились к спуску. Они столпились вокруг одного из своих товарищей, который, стоя на скамье, что-то говорил. Как ни вертелся штейгер Шиле, он не мог разглядеть его лица, да и слов нельзя было разобрать. Шиле вплотную прижался носом к стеклу. Фигура, жесты, спокойный голос шахтера показались ему знакомыми. И вдруг оратор на секунду повернул голову. Наконец-то! Слава богу! Шиле с быстротой молнии помчался к управляющему Паппке.

— Господин Паппке, — крикнул он задыхаясь, — в раздевалке Брозовский агитирует против администрации! Я случайно шел мимо и услышал. Представьте себе, он говорит, что под эту лавочку надо бы заложить хорошую бомбу, чтобы все взлетело на воздух и первым — генеральный директор.

— Что? Не может быть! Вы сами все это слышали?

— Да, конечно. То есть почти все, — солгал Шиле, — почти каждое слово.

— Да ведь это подстрекательство к бунту! — удовлетворенно сказал Паппке. — Вы правильно поступили, — похвалил он Шиле. — Наконец-то мы разделаемся с этим красным.

Когда в следующую субботу Отто Брозовский получал зарплату, в конверте с деньгами он обнаружил извещение об увольнении.

Протест горняков не помог. Медные короли не могли держать на руднике человека, который так бесстрашно боролся за интересы рабочего класса и никогда не склонял головы; они готовились к наступлению.

Куется оружие забастовки

И вот 24 мая 1930 года горняки, вернувшись со смены, увидели на здании правления белый плакат. Горняки, еще не привыкшие к свету, щурились от яркого майского солнца. Правильно ли они прочитали? Может быть, их обманывают глаза?

Быть может, это всего лишь страшный сон и на плакате написано что-нибудь другое?

Но нет, столько глаз не могло ошибиться, и чей-то голос, глухой и прерывистый, как стук руды о почву забоя, высказал вслух то, чему не хотелось верить:

— Ну что, прочли? Снижение зарплаты, товарищи! С понедельника зарплата снижается! Видно, господа в Эйслебене находят, что нам слишком много платят… Слишком много! Нищенские, жалкие гроши! Кровопийцы!

Горечь и отчаяние, ненависть и страх перед нищетой звучали в проклятиях горняков.

С быстротой молнии распространялась новость от одного поселка к другому.

Ссутулившись, входил горняк в дом и, устало опустившись на стул, говорил:

— Ты уже слышала, мать? Придется опять подтянуть ремень потуже.

— Что ж, вы и это стерпите? — сердито отвечала жена. — А мне что прикажешь делать? Топиться вместе с детьми? Или милостыню просить?

В винном погребке Гербштедта стоял несмолкаемый шум. Долговязый Карл Тиле говорил с издевкой:

— Ну почему вы не хотите быть благоразумными? Для медных королей наступили плохие времена! Вы же сами это только что прочли, в объявлении так и написано, черным по белому. — Он откинулся на спинку стула, сложил руки на животе и с притворным благоговением закатил глаза. — «Рабочие и служащие должны пойти на жертву…» — Карл изменил голос и заговорил умильно и слащаво — точь-в-точь горный советник: — «Рабочие и служащие должны пойти на жертву и отказаться от части своей зарплаты». — Он стукнул кулаком по столу так, что зазвенели стаканы. — Вы поняли? Мы должны идти на жертвы ради медных королей! Мы!

— Живодеры!

— Они угрожают нам голодом: «Тот, кто не согласен, может забирать документы и уходить».

— Все в их руках, — вздохнув, сказал старый слесарь Нойдорф. — Так оно было, так уж и будет.

— Аминь, — насмешливо заключил Карл Тиле.

— А забастовки тысяча девятьсот девятого и двадцать первого года? — раздался чей-то задорный, звонкий голос.

Из-за столика в углу, где каждый вечер чинно восседали со своими супругами аптекарь, мясник и булочник, на горняков опасливо поглядывала фрау Рункель. На голове у нее была кокетливая шляпка с украшением, напоминавшим кисточку для бритья. Фрау Рункель размышляла.

— Послушай, Гуго, — прошептала она наконец на ухо мужу, — если начнется забастовка, они уже не будут покупать у нас булки?

— Булки? — прикрикнул на нее муж. — Дура! Им не на что будет купить кусок хлеба. Опять начнут забирать всё в долг, и, кто еще знает, чем это для нас кончится…

Рано утром по ухабистой дороге, ведущей к руднику «Вицтум», мчался мотоцикл. Казалось, он мчится один, без пассажира — так низко склонился над рулем Отто Брозовский.

Из будки вахтера высунулся огромный нос. В ворчливом голосе Готлиба-Носача звучало удивление:

— Брозовский? Куда это ты?

— Не видишь, что ли, куда?

— Я не имею права пускать посторонних на рудник!

— Но, Готлиб, ведь это же я! Я здесь уже тридцать лет, — пытался уговорить его Брозовский.

— Ну-у, — протянул Готлиб с нескрываемым злорадством. — Теперь это, слава богу, кончилось. А если хочешь знать, так тебя-то мне уж никак пускать не велено. — От него, как всегда, разило водкой. Он тупо поморгал своими красными глазками и, понизив голос, добавил: — Специальное распоряжение администрации.

«Так, так, — подумал Отто Брозовский, — специальное распоряжение».

Он заглянул во двор.

На здании правления белел плакат.

С верхней площадки доносился звон колокола. Доверху нагруженные вагонетки с грохотом катились от подъемной клети к сортировке. Непрерывно вращаясь, жужжали колеса подъемника.

«А что, если чья-нибудь рука остановит колеса? — Брозовский прищурил глаза и улыбнулся. — Берегитесь, господа! Ваше специальное распоряжение вам не поможет!»

Он нажал на стартер и дал полный газ — скорее в Эйслебен! За Аугсдорфом он еще издали заметил мужчину, тот помахал ему. Подъехав ближе, Брозовский узнал руководителя партийной ячейки рудника «Вольф» и затормозил.

— Куда ты, Отто?

— В Эйслебен.

— Я тоже.

— Садись!

Распахнув дверь районного комитета, они в первую минуту ничего не могли разобрать — все тонуло в табачном дыму, и голоса сливались в нестройный гул. Люди сидели на стульях, столах и подоконниках. Какой-то пожилой горняк пытался говорить по телефону. Стоявшее рядом с телефоном блюдце было до краев наполнено пеплом и окурками.

— Привет, Отто! Какими судьбами?