Я люблю тебя, Зак Роджерс (СИ) - "Anna Milton" - Страница 97

Сотовый так и не включился.

Сколько раз на его судьбу выпадали подобные встряски, но, черт возьми, именно сейчас он решил сломаться!

Не в силах смотреть на свой телефон, на почерневшем экране которого появилась внушительных размеров трещина, я с молниеносной скоростью повернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы испепелить взглядом того, из-за кого весь мой план накрылся медным тазом. Из-за кого мама никогда не увидит фотографии отца с другой женщиной. Из-за кого мои слова останутся лишь словами — криком, обращенным в нескончаемую пустоту.

С кипящими на глазах слезами я тихо зарычала, полная решимости расцарапать слегка вытянувшееся и растерянное лицо откуда ни возьмись появившегося в этом доме Патрика Питерсона, который по несчастливому случаю являлся моим отцом.

ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Он умудрился все испортить! В который раз… В который, проклятье, раз он рушил нашу жизнь!

Незнакомый по силе гнев плавил остатки моего терпения. Я, правда, надеялась, что все пройдет так, как планировалось.

Эти чертовы фотографии были моей единственной надеждой на «возвращение» мамы в реальность. Но теперь их нет.

Из-за него.

— Ты, — прошипела я, поднимаясь на ноги.

Агатовые глаза отца сверкнули страхом и непониманием. Он слабо пошатнулся, столкнувшись плечом со стеной.

— Прости, милая, я не заметил тебя…

Какое-то хреновое оправдание, учитывая то, что это я находилась к нему спиной. Он не мог не заметить меня — разве что внезапно не ослеп. И… милая? Он, черт возьми, только что назвал меня милой?

— Патрик! — воскликнула мама. — Мне пришлось дважды подогревать ужин. Задержался на работе?

В мыслях я залилась ядовитым смехом.

— Работа? — произнесла язвительно, продолжая прожигать слегка потерявшегося в пространстве и времени отца. — О да… как работалось, папочка?

Но никто не понял очевидного сарказма.

— Ох, — громкий вздох за спиной. Чья-то рука мягко легла на мое плечо. Я вздрогнула и дернула головой влево. Увидев мамин подбородок и губы, сжатые так плотно, что выглядели почти белыми, я невольно расслабилась. Но гнев с прежней мощью бурлила во мне. Он, будто бешеная бойцовская собака, ждала команды «фас», чтобы порвать на кусочки черноволосого изменщика напротив. — Не злись, Наоми. Это всего лишь телефон. Мы сможем купить тебе новый.

Да плевать я хотела на телефон! В нем была правда… и теперь она превратилась в бесполезный кусок металла.

И Джессика удалила эти фотографии сразу, как только я скачала их себе.

Что теперь делать?

Поборов в себе желание заскулить, я сделала небольшой шаг в сторону, таким образом закрывая собой маму от папы.

— Что… ты… — она растерялась.

— Не подходи к нему, — процедила я, уничтожая взглядом побледневшее мужское лицо.

— Наоми, потрудись объяснить! — мама убрала ладонь с моего плеча.

Она, правда, хочет этого?

Я с удовольствием отвечу ей.

— Он изменяет тебе, мам, — произнесла холодным, резким тоном.

Я ожидала хоть какое-то проявление шока. Изумления. Разочарования. Хоть какой-нибудь эмоции, доказывающей, что мои слова пробудили в маме чуточку веры.

Реакция последовала незамедлительно, и она испугала меня, а ведь я ожидала нечто подобное.

— Что ты говоришь, Наоми?! — буквально прокричала мама, отходя от меня на шаг.

Успокойся, мам. Пожалуйста. Твой ребенок… он…

— Ты хоть понимаешь, о чем заявляешь?

Она вырвалась из-под моей «защиты» и встала рядом с отцом, который ошалело глядел на меня. Я смотрела на него, не забывая замечать, как стремительно багровеет лицо мамы от злости.

— Прекрасно понимаю, — проговорила отчетливо. — Ну же, папа, скажи ей, как зовут ту брюнетку, с которой ты ошиваешься в ресторане после работы.

Его глаза расширились, а с губ слетел бесшумный выдох. Он выглядел так, будто его только что приговорили к смертной казни. Широкий подбородок дрогнул в легком: «Черт». Но мама не услышала этого, когда ей стоило это сделать.

Я загнала его в тупик.

Я разрывалась от бушующего чувства эйфории, вызванного прекрасным зрелищем. Естественный оттенок кожи покидает лицо отца. То побелело с быстротой молнии.

— Я не понимаю, о чем здесь речь, — наконец, он подал голос, до этого пребывавший в состоянии абсолютного оцепенения. — Возможно, ты спутала меня с кем-то.

О, нет, нет, нет, папочка. Не вздумай претворяться невинным.

— Правда? — я сжала кулаки.

Сволочь.

— Правда, — неожиданно твердо ответил он, и его лицо больше ничего не выражало. Вмиг окаменело.

Меня словно окунули в ледяную воду. Да как он может так вести себя, зная, что мне известно о его похождениях?!

Если бы я не была уверена в том, за чем наблюдала в течение последних нескольких дней, то и сама бы поверила в его непричастность.

— Не смей так говорить, — я лихорадочно замотала головой. — Я видела тебя. Я следила за тобой. У меня были фотографии с тобой и твоей любовницей, но ты разбил мой телефон! Если бы не это… мама бы увидела, — мне хотелось горько смеяться и плакать одновременно.

Он и бровью не повел. Не покраснел. Не проявил никаких призраков того, что действительно виновен и признает это. Хренов засранец! Он потрясающе исполнял роль оскорбленного ложными обвинениями дочери отца.

— Это не смешно, Наоми, — мама, мимолетно взглянув на своего невозмутимого возлюбленного, чьи черные глаза излучали безжалостное равнодушие, решила меня отчитать. Уперев руки в бока, она устремила в мою сторону сердитый взгляд. — Ты…

— Успокойся, Линдси, — рука отца притянула ее к себе.

На ее щеках вспыхнул нежный румянец. В сердце что-то кольнуло.

— Я не изменял тебе, — развернув маму к себе лицом, чуть ли не по слогам проговорил отец. — И никогда не изменю. Я люблю тебя.

Невероятно.

— Перестань врать, черт возьми! — закричала я. Струна терпения, натянутая до предела, оборвалась. — Не верь ему! — сказала маме. Та, вздрогнув в руках отца, плотнее прижалась к нему. Она боялась меня? Мысль об этом стремительно вернула меня на землю. Моргнув, я смягчила свой тон. — Я видела его с другой. Это правда. Я… — не смогла продолжить, подавившись застрявшим в горле комком подавленности. — Я сделала фотографии, чтобы показать тебе, как он, — кинула презренный взгляд на отца, — развлекается с другой женщиной.

— Почему ты это делаешь? — с обжигающей болью в голосе прошептала мама. Она смотрела на меня, как на предательницу, виновницу во всех смертных грехах. — Что еще за выдумка со слежкой? До чего ты докатилась?

Судорожно вздохнув, я почувствовала огонь слез на своих глазах.

— Но мам…

Она не дала мне и слова сказать.

— Хватит! — рявкнула, закрыв глаза и сжавшись в объятиях отца. — Я достаточно наслушалась твоего бреда. Я не ожидала от тебя подобного, Наоми. Неужели ты готова оклеветать человека ради достижения собственных и глупых целей?

Ее слова не щадили меня. Я словно медленно ломалась на куски.

— Прекращай портить наши отношения, — родной голос не может причинять боль… разве нет? Тогда почему все внутри меня разрывалось и кровоточило? — Прекращай лгать. Хватит вести себя как маленькая девочка. Мы любим друг друга. Чего ты пытаешься добиться? Мы будем вместе, и ты не изменишь этого. Слышишь?

Я слушала ее обвинения, и внезапная слабость сокрушила мои ноги. Те подкосились, но я вовремя схватилась за столешницу.

Я знала, что она не поверит мне, и преимущество будет у отца… Но чем я заслужила такое отношение? Разве я обманула ее хоть раз так, как обманул он? Разве я бросала ее, разбивала ей сердце, оставляя мертвую пустоту в душе после себя?

Она что-то путает. Определенно.

Ведь это я была рядом с ней. Всегда. Я утешала ее, когда он лила слезы ночью на кухне. Я намеренно вредничала, чтобы она отвлеклась хоть на секунду от своего горя и накричала на меня хорошенько, выплеснула свою боль. Я была маленькой, но понимала, как тяжело ей было. Меня тоже бросили… только эту потерю я обратила в силу, а не в слабость. Я научилась справляться с мыслью, что отцу плевать на нас. Я поняла это, когда мне стукнуло одиннадцать. До этого же я лелеяла призрачные надежды на то, что он вернется к нам в один прекрасный день. Но через год после его ухода я повзрослела. Пришлось это сделать, потому что мама не справилась бы одна.