Я люблю тебя, Зак Роджерс (СИ) - "Anna Milton" - Страница 78

Его бедра обвивали стройные, женские ноги.

Ноги, принадлежащие моей маме.

Наконец, спустя несколько секунд, когда взорвавшийся шум в голове отошел на второй план, я услышала ее кокетливый, тонкий смех, струящихся из губ, касающихся шеи отца.

Мама сидела на краю кухонной стойки, а папа устроился между ее ног. Его руки лежали у нее на бедрах, а ее пальцы скользили по широкой спине, обтянутой темно-синей рубашкой, неторопливо спускаясь все ниже и ниже…

Они обнимались. Целовались. Шептали друг другу какие-то непристойности.

Боже…

Мне следовало отвернуться сразу, как только я застала своих родителей в такой интимный момент, но мои ноги вросли в пол, и тело окаменело. Меня продолжали игнорировать, словно я вообще здесь не находилась, хотя стоило маме всего лишь поднять взгляд, и она бы встретилась с моим ошарашенным выражением лица.

В горле что-то защекотало, и я подавилась воздухом, начав громко и хрипло кашлять. Вздрогнув от собственно издаваемых звуков, я схватилась одной рукой за шею, так как дышать по-прежнему было нечем. Краем глаза заметив, как папа отскочил от мамы, словно обжегшись, я кинула в их сторону растерянный взгляд.

Я задыхалась, мать вашу.

В глазах плыло от кипящих слез. Моя вторая рука вытянулась вперед, словно ища что-то, что помогло бы убрать невидимую преграду из горла и спасти меня. Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я кинулась к коробке молока, находившейся на стойке, где сидела мама.

На кухне повисла тишина, и лишь мое жалобное кряхтение не давало оцепенению поглотить всех окончательно.

Я чуть не захлебнулась, припав к горлышку. Холодная, сладковатая жидкость приятно скользила по стенкам горла, смягчая зуд и даруя блаженное спокойствие. Глубоко дыша, я отлипла от коробки и уставилась на маму, у которой щеки горели со страшной силой. Поймав на себе мой взгляд, она встрепенулась, встряхнула распущенными, волнистыми волосами и сползла со стойки.

— Доброе утро, — пробормотала она, оторопело отводя глаза в сторону и поправляя черную юбку-карандаш. На ней был ее костюм, в котором она собиралась отправиться на работу. — А мы тут… — ее взор упал на отца, к которому она подошла и пристроилась рядышком.

Я вопросительно подняла бровь, ожидая продолжения. Но мама так и не договорила. Она посмотрела в агатовые глаза того, к чьему плечу так отчаянно прижалась, и едва заметно кивала подбородком в мою сторону, словно ища поддержки в придумывании оправдания.

Вроде взрослые люди, а ведут себя так странно…

Конечно, я не могла проигнорировать вспыхнувшее отвращение, вызванное наблюдением за этой сценой. Мне было неприятно, что мама позволяла отцу прикасаться себе, и сама его целовала. Да причем ловила кайф от этого, о чем свидетельствовали ее хихиканье и томные вздохи.

Она рассказала ему о своей беременности, когда он пришел вчера поздним вечером. Я вернулась со свидания с Заком, и мы с мамой спокойно ужинали на кухне. В свое оправдание явившийся отец сказал, что помогал другу с переездом, и когда я звонила ему ночью, находясь в больнице, он не слышал этого, так как телефон стоял на беззвучном режиме и вообще находился далеко… Хуже оправдания не придумаешь, конечно. Но мама поверила. Она простила отца и обняла его, сказав, что у нее есть радостная новость. Они переглянулись и мама, прикусив губу, сказала, что у них будет ребенок. Я забыла об ужине и внимательно следила за реакцией отца.

Я не сумела расколоть его.

Он не воспринял эту новость с равнодушием. Но и не был на седьмом небе от счастья. Возможно, он был растерян.

Я не понимала его.

Но он обнял маму, крепко, и что-то шепнул ей, зарывшись в ее волосах.

Глядя на них, я могла физически почувствовать исходящую от мамы радость. Она едва ли не засияла как рождественская елка. И мое сердце не могло возненавидеть ее любовь к отцу, потому что я понимала, что она нуждалась в нем. В отце своего ребенка. Каким бы гадом он ни был. Он был нужен ей.

Поэтому я простила его.

Не за все, конечно. За последний проступок, тонущий в бесчисленном количестве других.

Вынырнув из воспоминаний и закатив глаза, я поставила коробку с молоком обратно на стойку и распустила волосы, чтобы заделать их в пучке потуже. Заставила себя вспомнить, зачем пришла на кухню. Точно. Я собиралась перекусить, точнее, набить желудок до отвала оставшейся со вчерашнего ужина едой.

Прошествовав к холодильнику, наклонилась и стала рассматривать содержимое холодильника. Меня ждало разочарование, так как полки оказались пустыми. Кто-то съел остатки ужина до меня. Что ж… слава богу, не добрались до арахисового масла.

У меня почти не оставалось времени до приезда Джессики, которая любезно согласилась подвести меня до работы в миллионный раз. Мне повезло, что наши смены совпадали. Сегодня будет веселый день.

Я металась по кухне под неподвижные взгляды родителей. Когда остановилась у тумбы, намазывая масло на ломтик хлеба, то заметила движение. Наконец, воркующая парочка вышла из состояния оцепенения.

— Так, — мама сделала глубокий вдох, будто собираясь с мыслями. Затем развернулась к отцу всем телом. — Ладно. Иди-ка сюда, — сказала отцу, потянувшись руками к его шее.

Парой ловких движений она завязала ему галстук и похлопала по груди, сделав шаг назад и оценивающе осмотрев его с ног до головы.

— Ты потрясающе выглядишь, милый, — вынесла свой вердикт.

— Я волнуюсь, — на громком выдохе проговорил отец.

Погодите-ка.

Галстук, рубашка, брюки… Только сейчас я заметила такой несвойственный отцу деловой стиль, в который он облачился. Это странно.

— Что происходит?

Я сомкнула губы, когда осознала, что спросила вслух.

Вот черт. Сейчас подумают, будто меня это действительно волнует.

И я оказалась права. Вопрос из моих уст растянул ее обведенные красной помадой губы в лучезарной улыбке.

— У Патрика собеседование! — ликующе провозгласила она, чуть ли не прыгнув от счастья.

Я выдала короткое «О» и переместила взгляд на отца, который гордо вскинул подбородок и скользящим движением ладоней прошелся по рубашке и брюкам.

— Поздравляю, — сказала равнодушно и вернулась к созданию столь шедеврального изобретения человечества, как бутерброды. Совершенство заключается в простом. Арахисовое масло и хлеб могут составить достойную конкуренцию многим блюдам-выскочкам, подающимся в крутых ресторанах и стоящих бешеных денег.

Я ощутила на себе недоуменный взгляд мамы.

«И это все, что ты можешь сказать?!» спрашивали ее глаза, вонзенные в меня.

«Да» спокойно бы ответила ей я.

— Даже не спросишь, где пройдет собеседование? — послышался сдержанный голос мамы.

Бросив в ее стороны скептический взгляд, я пожала плечами.

— Мне все равно.

Ну, может быть, мне было совсем чуть-чуть интересно.

В карих глазах сверкнула злость.

— Наоми…

— Я опаздываю, Линдси, — оборвал ее отец. Он положил руки на ее плечи и развернул к себе. Наклонился, и его губы запечатлели короткий поцелуй на щеке мамы. — Пожелайте мне удачи, девочки.

Я прошествовала к стойке. Уставилась на то, как расцвело ее лицо.

— Желаю тебе удачи, дорогой! — она крепко обняла отца за шею, и он ответил на мгновенные, но пылкие объятия. — Я буду весь день держать за тебя кулаки, — с боевым духом отозвалась она, отстраняясь.

— Спасибо, — с благодарностью кивнул отец.

В одной моей руке находился бутерброд, во второй — коробка с молоком, которое уже не было таким вкусным, как несколько минут назад. Все-таки, я придерживаюсь того мнения, что его нужно пить очень холодным.

За своими размышлениями относительно еды я не заметила, как родители повернулись в мою сторону. Что? Я что-то пропустила? Почему они смотрят на меня так, словно чего-то ждут?

— Пожелай отцу удачи, Наоми, — нарочито наставляющим тоном обратилась ко мне мама.

Ага. Мечтайте.

Полностью засунув бутерброд в рот, и запив его большим количеством молока, я задалась целью не подавиться, не выплюнуть все это и благополучно отправить в желудок, который вновь требовал еды.