Я люблю тебя, Зак Роджерс (СИ) - "Anna Milton" - Страница 72

Я видела, как мама морщила лицо, и могла предположить, что сейчас она ненавидела себя за свое состояние, но сжимала губы и не позволяла самокритике усугубить и без того напряженную атмосферу.

Когда мы зашли в дом, я не обнаружила отца. Два этажа тонули в беспробудной тишине, что свидетельствовало об отсутствии здесь кого-либо.

Похоже, дом пустовал всю ночь.

Где носит этого ублюдка, зовущегося моим отцом?

— Давай отведем тебя в спальню, — сказала я, направившись к лестнице.

Слабое сопротивление мамы заставило меня остановиться.

— Что? — спросила я, взглянув в ее сторону.

— Я… сама, — медленно ответила она.

Ей было сложно даже говорить.

Пропустив через себя вспышку гнева, я сильнее обвила рукой ее опущенные плечи.

— Просто держись крепче, — сказала, отпустив все бурлящее внутри меня, и приятное тепло разлилось по телу, когда посеревшие, потрескавшиеся губы расплылись в крошечной, благодарной улыбке.

Благополучно добравшись до родительской спальни, я осторожно уложила маму на кровать, хорошенько укутав ее в одеяло. Как только ее лицо коснулось подушки, которую я подбила ей под голову, мама засопела. Я даже не успела спросить, голодна ли она.

Где бы ни носило моего отца, как бы сильно мама ни надеялась на него, она всегда может положиться на меня. Я не оставлю ее. Никогда. Скорее позволю этому миру сойти с ума.

Я буду защищать тебя, мама.

И больше не позволю подобному случиться с тобой.

Вероятно, этот день был самым противоречивым за всю историю Самых Противоречивых Дней Моей Жизни. Я чувствовала себя спокойно, потому что находилась дома, забыв о возможных проблемах с работой, и обо всем том, что подвергало мои нервы беспокойству. Я постаралась вычеркнуть из мыслей и то, что в любой момент мог вернуться отец и испортить ту долгожданную идиллию, что процветала в этом доме, пока его не было в нашей жизни целых восемь лет. На моем лице блуждала ностальгическая улыбка по тем замечательным временам.

Но как бы я ни пыталась облепить себя иллюзией гармонии, все было ужасно.

В воздухе витал приторно-сладкий аромат его духов.

В гостиной на кресле лежала его красная футболка, а на журнальном столике покоился помятый листочек с заметками о футбольных матчах, за которым он наблюдал в течение нескольких недель.

Все здесь напоминало о том, что он присутствует в нашей жизни, и это не является моим кошмаром. И каким бы огромным ни было мое желание избавиться от всех этих вещей, это не изменит того факта, что он никуда не уйдет. Отец будет здесь до тех пор, пока не решит, что он все-таки не создан для семьи. Хотя для меня это более чем очевидно. Но как достучаться до мамы? А ведь теперь это вообще невозможно, потому что… потому что она сделает все ради того, чтобы удержать отца своего будущего ребенка и по совместительству моего отца, в котором я нуждалась в самую последнюю очередь. Точнее вообще не нуждалась. Сдался мне такой папаша.

Я категорически запретила себе думать о нем и, выйдя из ванной, направилась на кухню, чтобы заняться приготовлением обеда.

Проторчав у плиты до самого вечера, я чувствовала, что силы покинули меня, и едва не рухнула прямо в кастрюлю с ароматным томатным соусом, который шел в качестве гарнира к спагетти. А закуской было мексиканское блюдо «Гаукамоле» по особому рецепту бабушки.

Едва волоча ногами, я носилась по кухне, готовясь к тому, что пробудившись, мама проголодается.

Я была решительно настроена побаловать ее сытным ужином.

Нанося последние штрихи в сервировке стола, я услышала тихие шаги и слабый скрип лестничных ступеней. Неравномерные, оборванные звуки свидетельствовали о приближении проснувшейся мамы.

Увидев ее, сонную и растерянную, я широко улыбнулась.

— Как спалось? — поинтересовалась громко и бодро.

На душе скреблись кошки, но проигнорировав боль, которую доставляли мне их острые когти, я натянула на лицо счастливую маску. Буду строить из себя клоуна, пока мама вновь не отправиться спать. А сейчас моей задачей являлось делать вид, будто все прекрасно. И хотя мама с первых же секунд, как только вошла на кухню, раскусила меня, устремив полувопросительный, полуподозрительный взгляд в мою сторону, я не отступила и заставила свои губы растянуться еще шире. Еще чуть-чуть, и мой рот точно порвется.

— Вроде нормально, — отстраненно пробормотала мама в ответ, с удивлением глядя на накрытый стол.

Я отодвинула для нее стул и жестом руки пригласила сесть. Глухо поблагодарив меня, она опустилась на него. Я тут же пододвинула ей тарелку со спагетти, и мама с едва уловимым изумлением скривила порозовевшие губы в ухмылке.

— Ты приготовила это? — спросила она.

— Конечно. Кто же еще?

— Ну… — мама так и не ответила.

— Пробуй, — я кивнула на тарелку перед ее носом.

Сама плюхнулась на соседний стул и потянулась к закуске из авокадо, попутно захватив миску с кукурузными чипсами. Решила не занимать место в желудке вторым блюдом и сразу приступила к самому вкусному. Мама не разделяла моей страсти к «Гуакамоле». В общем-то, закуску я приготовила для себя, а мама обожала спагетти. Я надеялась, что сумела приготовить в точности, как она.

— Вкусно, — мой слух поймал похвалу, и я энергично выпрямила спину.

— Я рада, что ты довольна.

Мама замерла, накрутив на вилку спагетти, и уставилась на меня.

— Ты какая-то странная, — сказала она.

Пожала плечами, как бы говоря, что не понимаю, о чем она. Вздохнув, мама не стала настаивать и продолжила вяло ковыряться в тарелке. Бросая на нее взволнованно-напряженные взгляды, я старалась как можно тише прожевывать чипсы, но, казалось бы, тихое хрумканье отдавалось даже в самых отдаленных уголках дома.

— А где Патрик? — ненавязчивый вопрос, слетевший с уст мамы, погрузил кухню в натянутое, щемящее молчание, так как я перестала жевать.

Хрумк.

— Без понятия, — как можно внятнее, насколько это было возможно с набитым ртом, ответила я.

— Странно, — бормотание мамы навело на меня смертельную обиду. Какого черта она думает об этом эгоисте, пропавшем без вести, когда рядом сидит дочь и из кожи вон лезет, пытаясь хоть как-то поднять ей настроение?! — Нужно будет позвонить ему…

Я одновременно хрумкнула и фыркнула. Размякшие комочки прожеванных чипсов оказались на столе. Прокашлявшись, я взглянула на маму.

— Какой смысл его пребывания здесь, если он позволяет себе отсутствовать столько времени? Причем постоянно, — не удержалась я от колкого замечания.

Мама моментально пригвоздила взор к поверхности стола, медленно сжав в ладони столовый прибор.

— Пожалуйста, не начинай, — легкая, но ощущаемая рябь в ее голосе незамедлительно подействовала на меня.

— Ладно, — буркнула недовольно, но все-таки остановила в своей голове зарождающийся рой мыслей, рвущихся слететь с кончика языка в виде нелестных высказываний в адрес отца.

— Как бы там ни было, я волнуюсь за него, — продолжила мама, чем расстроила меня сильнее.

Сколько можно?

Я отвернулась, чтобы мама не видела, как мои глаза закатились к потолку.

— Лучше бы о себе так беспокоилась, — до меня не сразу дошло, что я произнесла свои очередные мысли вслух. Замерев одновременно с мамой, я шумно выдохнула и повернулась к ней.

Ну правда.

Он не заслуживал и сотой доли тех переживаний, которые она испытывала по отношению к нему.

Ее щеки вдруг окрасил нежный бледно-розовый румянец, и это невольно рассосало комок моей злости, застрявший где-то в горле. Уставшие глаза цвета растопленного шоколада устремились куда-то вдаль, будто перенеслись в неизвестную, далекую реальность, и в них промелькнуло нечто похожее на счастье. Так же я заметила, как вторая рука мамы, до этого покоившаяся на столе, легла на живот.

— Ты рада этому? — вопрос оказался озвучен прежде, чем я успела подумать об этом.

Уголки ее губ трогательно поползли вверх. Рука крепче обвила живот.