Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич - Страница 5

Для нас, телевизионщиков, что главное? Картинка! Бывает, сто километров надо идти, чтоб кадр хороший поймать. А тут… И бегать никуда не надо. Рельеф одного и того же места изменяется по три раза на день. Включил камеру, и тарахти себе. У них танки – и у нас танки. У них минометы – у нас минометы. У них пушки? И у нас. Работа кипит, ни один ствол не простаивает.

Вот сейчас навстречу выходит пехота. Снимаем. Бойцы довольны. У каждого за спиной холщовый мешок. Кто-то тянет пакет с консервами. Большие такие банки – икра кабачковая, что ли? Кто-то узел тащит из плащ-палатки. Тоже, наверное, харч. Последние волокут термос. Пустой, зеленый, армейский. Он весело дзинькает крышкой. Создает настроение. Видать, парни вышли из соседних развалин, с передовой. Чтоб харчей прихватить.

У нас с тыла – река Сунжа. За ней Бароновка – частный сектор, где живут русские и армяне. Жили. Жили русские и армяне. А сейчас там, за рекой, боевики. И впереди боевики. Те, что с Бароновки нас подпирают. Те, кого во дворце мы атакуем. Город переполнен людьми и техникой. Сколько боксеров может драться на ринге? Двое. Один на один. Но сто, двести боксеров «в квадрате» уже не поместятся. Вот и Грозный. Север наш – мы увозим туда раненых и убитых. По этой же дороге получаем пополнение и боеприпасы. С юга в город идет дорога боевиков. И сил по ней поступает в Грозный не меньше. Оба потока сталкиваются в районе дворца. Огромные жернова перетирают людей и технику в мелкую фракцию, требуя новой работы. Я не понимаю, почему коммуникации мятежников до сих пор не перерезаны. Почему не влупят как следует по горам, по их спальным районам. Сил нет? Зачем было тогда войну начинать?

Бои в Грозном идут вторую неделю. Сначала налетели лихо, с шашками наголо. И получили в челюсть. Стали действовать медленнее, осмотрительнее. По ночам десантура, разведчики и спецназ уходят в городские кварталы. Зачищают дома, тихо режут охранение боевиков и заводят туда пехоту. Днем следят за домами, в которые предстоит дальше идти, ночью работают, а с рассветом ложатся спать. У ОМОНа, СОБРов и внутренних войск тоже полно работы. Боевики шастают по нашим тылам. Там обстреляют, там подорвут. Надо ловить, уничтожать. К слову «пленный» мы здесь еще не привыкли.

Выбираемся на другой край «рохлинского» плацдарма. Ближе к дворцу. За бетонным забором столбики чеченского мемориала. Много столбиков. Они символизируют мусульманское кладбище. Это память о чеченцах, умерших в депортации. Говорят, где-то здесь, у этих столбиков, захоронен убиенный своими же соплеменниками первый президент Грузии Звиад Гамсахурдиа. В отдалении развалины старого здания нефтяного института. Метрах в тридцати – сгоревшие БМП, колонной воткнувшиеся одна в другую. А прямо перед нами дерево. Здесь их много, таких деревьев, словно обкусанных дьяволом. Осколки, пули, взрывная волна сломали все ветки, стесали кору. Дальше огромная площадь. Лунный пейзаж. Снега нет. Грязь, покрытая кирпичной оранжевой крошкой, которую снаряды ежеминутно выбивают из разрушенных стен. А ветер тут же разносит по городу. Над всем этим пространством визжат пули, проносятся трассеры. И ни души… Различимы отдельные выстрелы, дальние очереди и хлопки «подствольников». Ухают пушки и рвутся снаряды. Акустика, как в супер-кинотеатре. Рапсодия войны.

Еще одна заготовительная команда. Вываливается в пролом стены прямо на наш объектив. Впереди боец в бронике, в каске и с пустым жестяным ведром. На груди подвешен штык-нож, чтоб сразу выхватить. И заколоть, зарезать, убить. Следом, гремя судками, еще четверо. Последний со снайперкой. Он срывает ее с плеча, потом, опознав в нас своих, закидывает обратно за спину. На нас даже не смотрят. Видать, откуда-то совсем из стремного места. Наверное, чтоб добраться до больничного комплекса, они делили сто-двести метров пути на пять-шесть перебежек. Целая операция – доставка еды на передок. Это опасно для жизни. Поэтому в группе снайпер – пошарить по окнам, прежде чем перебегать. Посмотреть, не притаился ли там чеченский коллега. Эх, солдатики… Еще вчера школа, посиделки с друзьями, девчата, папа с мамой… Ругают, воспитывают, но очень любят. И вот так быстро пришлось повзрослеть…

Съемочный день закончен. Ужинаем. Скопенко продолжает начатый еще днем монолог.

– Вот некоторые умники говорят, что мы неподготовленные, мы бездари. Не умеем воевать. Умеем! Иначе мы бы не были вот здесь, в сотнях метрах от дудаевского дворца. Я не видел здесь трусов. Они еще в Волгограде, во время погрузки сбежали. Люди, которые сейчас здесь, они достойны уважения народа.

Ужин превращается в лекцию о любви к Родине. Скопенко раскочегаривается, как самовар. Мы сидим, опустив головы, как провинившиеся ученики. Как будто мы это все натворили.

– Президенту, министру обороны, правительству, думе нужно понять: хватит издеваться над армией. Пора ею заняться по-настоящему. Чечня показала: без армии государства быть не может! Что это, нормальное явление? Везут на Кавказ морскую пехоту с Тихоокеанского флота. Полки из Московского округа. Из Ленинградского округа. Сил не хватает, чтоб взять один Грозный.

Мы машинально киваем. Мы устали. От работы, от переживаний и страхов, от этой лекции.

Выпиваем по рюмочке и уходим. Лавируем в кромешной темноте. Отзываемся на крики бдящих в темноте часовых. «Три! – Два!» И тут же снова из-за угла: «Четыре! – Один!». Пароль сегодня – пять. Часовой выкрикивает цифру, ты выкрикиваешь в ответ такую, чтоб в сумме была пятерка.

В госпитале самый разгар. Нам указывают свободные койки, вразброс по всему бункеру. Я падаю и отрубаюсь.

Утро в нашем бункере начинается с перепалки.

– Петруха! Ты забурел? А-ну, давай волоки!

– Я три часа назад выносил!

– Взял и понес! Припух, блин…

Санитары перепираются: кому выносить таз с отрезанными за ночь конечностями. Обыденный ритуал. Лысый боец кряхтя отрывает от бетонного пола страшную емкость и тяжко, переваливаясь с ноги на ногу, прет этот груз по лестнице вверх.

С этого дня нас никто не сопровождает. Скопенко занят. Работаем по своему плану. Вот сейчас нам нужно перебежать через дорогу. Мелочь, правда? А вы представьте себе интенсивную трассу. Пускай московскую кольцевую. И надо ее пересечь. При этом не попасть под машину. А если это не машины летят, а пули? Задача выполнимая, но требует некоторой решительности. На той стороне, за автобусной остановкой из красного кирпича – морская пехота. Северный флот. Они только что прибыли на помощь Рохлину и его солдатам. Здесь позиция моряков-минометчиков. Они разворачивают свои «подносы».

Я встаю на колено. Так, что у нас здесь… Просто так перебегать простреливаемое пространство не следует. Надо поглядеть туда-сюда, определить, откуда ведут огонь, и постараться на бегу как можно дольше оставаться в слепом, невидимом для врага пространстве. Была бы шашка, можно было бы задымить. Но… нема! Случайно опускаю взгляд. У меня под ногами разорванный бронежилет, застывшие желто-багровые брызги. Кому-то не повезло. Видать, осколком навылет. Аж кевлар растрепало.

Отталкиваюсь и бегу. За мной Кук. Хромая Молния с камерой на плече, зажав меж пальцев бычок, не торопясь пересекает дорогу. Я уже привык к этим штучкам. Бегать так быстро, как мы, у него все равно не получается. Вот он и гусарит.

В кирпичной автобусной остановке – командный пункт. Летеха и боец с рацией. Немного растеряны. Летеха, увидев нас, вынимает откуда-то портупею. Затягивает ее на поясе своего новенького бушлата. Без лишних слов я протягиваю вперед микрофон.

– Моряки? И как вы себя чувствуете здесь, на земле?

Над нами свистит снаряд. Летеха, улыбаясь, указывает пальцем в небо.

– Сами слышите – летают. Ну не очень уютно, скажу. Много моряков необстрелянных.

Гремят два разрыва. Морпехи ныряют за стену, мы, используя дымовую завесу, возвращаемся на территорию больничного корпуса. В бункере работа кипит. Кровавый конвейер. На столах внизу, прямо у входа – раненые. Одни полностью голые, другие по пояс. Вокруг них хлопочут врачи. Бинты, капельницы, усталые лица. Чуть правее – небесная канцелярия. Боец в цветастом гражданском свитере день и ночь стучит грязными пальцами по маленькому «Ундервуду». «Петров? Ранен… Гайнутдинов? Убит».