Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич - Страница 26

– Парень у меня знакомый есть, там, в группировке. Обычный «контрабас». Но история жизненная у него какая! Прям детектив!

Ну и познакомил нас. И вот на Ханкале приходил иногда ко мне этот здоровенный сержант-контрактник из 71‑го полка. Домой позвонить. Товарища своего привел. Тоже, как и он, ветеран-афганец.

– Пусть позвонит?

– Пускай.

А как-то Уклейн пришел сам не свой. Мялся. Не хотел откровенничать. Он вообще-то не говорливый. А потом не выдержал:

– Да, ты помнишь товарищ-то мой, «бача»[28]?

– Ну да.

– Появляется тут: помоги! Весь взводный запас промедола истратил! А скоро проверка. Одолжи свой. А я тебе верну! Одолжил. Вернул. Стали проверять, а в тюбиках-то не «пром», а вода. Представляешь!? Чем мне в бою раненых-то колоть…

Вот тебе и фронтовая дружба! Не знаю, как история та с «промом» закончилась, но с тех пор стали мы подолгу с Уклейном разговаривать, когда время было. Про семью, про армию. В гости друг к другу начали ходить: он к нам в «ТВ-юрт», мы к нему в казарму. И узнал я про его Афганистан, про спецназ ГРУ, про орден Красной Звезды, про Боснию, про Карабах… Помню, уже позже, в «Военной программе» Уклейн вдруг хлопнул в ладоши и, азартно потирая руки, сказал мне: «Эх, оказывается, и без автомата можно по миру-то путешествовать!» Допутешествовались. До Галуанской высоты.

– Эй, братан! Слышь, бинты у тебя есть?

Уклейн имеет привычку – в каждом месте что-нибудь попросить. Для него это, как спорт, обязательный ритуал. Вот сейчас он хлопает медика по бронированной спине:

– Слышь? Дай мне один бинт на всякий случай!

На поляну со стороны перевала выползают пять САУ. Тут же разворачиваются для стрельбы. О! Сейчас мы их танки… А то бьют нас, словно селезней на охоте.

Но через минуту возникает проблемка, серьезно портящая нам жизнь. На поляне появляется колонна. Минометчики. Везут боеприпасы на свою позицию – она чуть ниже нас и правее. Едва грузовички выезжают на срез горизонта – хлоп, хлоп! Танки всаживают в них свои снаряды. Колонна беспомощно останавливается. Машины занимаются дымом. Тенты ярко горят. От нашей «Чайки» – метров сто, самое большое сто пятьдесят! Соседство совсем неприятное.

Артиллеристы хриплыми голосами начинают на всю поляну перекрикиваться, передавать координаты. Снизу грузинские танки палят! САУ опускают свои стволы низко-низко. И – начинается война! Пушки долбят, окутывая нас пороховым дымом, пылью и взметнувшимися вверх кусками дерна и вырванной с корнем травы.

Возбужденный Гостев мечется по поляне. Подскакивает к артиллеристу:

– В танк попали? А?!

Ответа из-за грохота выстрелов я не слышу. Грузинские танки, и правда, стихают. Зато начинает «веселиться» подбитая колонна! Она пылает, рвутся боеприпасы. Осколки пролетают все ближе. Теперь мы стараемся вставать или садиться так, чтоб броня, колеса прикрывали нас не только со стороны города, но и от колонны. А бой продолжается, русская пехота контратакует. Один наш танк выезжает на склон, делает выстрел в сторону Цхинвала и сразу отскакивает назад. Он мечется туда-сюда. К этой же игре подключается БМП. Съезд, выстрел, отскок, русская рулетка. Попадут в ответ, не попадут? Их выстрелы и разрывы снарядов внизу почти сливаются. Видать, цели, которые они поражают, находятся прям вот тут, у нас под боком. Пехота повзводно перебегает поляну то в одну, то в другую сторону. Меняет позиции. Нас мало. 693‑й полк уже ушел в город. Я и не заметил. Теперь бойцы Казаченко, наверное, воюют в Цхинвале. Полк! Громко сказано. Двести человек. И нас двести осталось. Ну, плюс артиллеристы, связь, медики.

Раненых все больше. На носилках, на плащ-палатках их стаскивают в кусты. Складывают в старые траншеи. Там перевязывают. Один парень, молодой солдат, ранен в голову. Он закрывает от камеры лицо. Не желает, видимо, чтоб родные увидели его на экране. Жара! Хрустят, шуршат бумагой разрываемые упаковки бинтов. Вижу двух дам-санитарок. Совершенно спокойные, без эмоций. Правду говорят: женщины сильней мужиков. Леонсио не выключает камеру. Уклейн помогает таскать раненых. Подает им воду. Бойцы жадно пьют. Уклейн в своей сердобольности не унимается:

– Броник-то! Броник, наверное, снять с него надо.

Медсестра, белокурая, пухленькая, отмахивается от него, как от надоевшего ловеласа:

– Да разберемся…

Другая, симпатичная осетинка вступает:

– Че, интересно? Все равно не покажут!

Не покажут… Тоже мне, специалисты! Нам бы довезти то, что сняли.

А там покажут, конечно покажут! Такой картинки, как у нас, ни у кого нет. Первые отряды российской армии входят в Цхинвал! Это не просто эксклюзив – это история!

Бах! Бах! «Минометка» продолжает гореть, осыпая наши машины осколками. Солдаты, присев за колеса, жмурятся, прикрывая уши руками. Дети. Они же дети, срочники. Дети, готовые убивать. САУшки долбят, не прекращая. Интересно, грузины наше местоположение знают? Наверное, давно уже засекли. Почему не накроют «Градом»?

Уклейн машет рукой! Они с Леонсио уже на другой половине поляны. Там, прижавшись к кустам, замаскирована бронетехника 135‑го полка. Перебегаю пустое пространство. БРДМ, боевая разведывательно-дозорная машина. На борту «летучая мышь». Ясно, разведка. За ней – бивуак. Леня, Уклейн. Худощавый парень потрошит зеленый чемодан сухпайка. Олег – разведчик. Служил в Чечне. Едим, треплемся, как говорится, за жизнь. «Туда-сюда Грозный, туда-сюда Ханкала…» Фамилия необычная – Ридель. Немец, что ли? А вообще, по-моему, парень нормальный. Канонада усиливается. Сворачиваем пикник. Олег вдруг хватает Игоря Васильевича за руку:

– Эй, эй! Ложку…

Уклейн и не думал тырить ложку эту несчастную, или, как говорят в армии, «подрезать». Просто решил помыть, перед тем как отдать.

– Да я ополоснуть…

Разведчик волнуется.

– Нет уж, не надо. «Ополоснуть». Эту ложку мне, знаешь, жена с собою дала. Домой вернуть надо.

Инцидент с ложкой не портит нам настроение. Пожимаем друг другу руки и разбегаемся. И я едва не попадаю под колеса старой запыленной иномарки. Двери ее открываются, на поляну выскакивают двое в гражданском. Машина, прыгая на ухабах, катит обратно в Джаву. Штатские, уперев руки в боки, стоят и смотрят в сторону города. Потом один из них оборачивается. Эээ! Кажется я с ним знаком.

– Ё‑мое! Виктор!

– А, это ты, старый плавучий чемодан.

Что ж, мило. Приветствие довольно нежное. С Витькой Сокирко мы дружим еще с первой чеченской компании. Он заканчивал Львовское, военную журналистику. Служил в Афганистане. Уволился, но из профессии не ушел.

– Ты все в «МК»?

– Нет, Санечка, я уже в «Комсомолке»! А вот это Александр Коц. Мы из одной редакции.

Жмем руки.

– Слушай, Саш, а Игорь Коц – он родственник?

– Папа.

Игорь известный военный журналист. Теперь, как и все мы, на гражданке. Главный редактор «Советского спорта». Надо же, а здесь с сыном его познакомился.

– Что, господа, никак в Цхинвал собрались?

– Не советуешь?

– Да что вы! Давайте, давайте. Только попрощаться нам как следует надо.

Я уже понял, что моей эксклюзивности настает кирдык. В принципе, два слова разведчикам – и любых коллег-журналистов развернут и со скоростью света отправят обратно в Джаву. Можно поступить по-другому, взять и сказать: «Ваша удача, ребята, делайте то, что можете, а с нами нельзя!». Но это Витька, кореш мой Сокир. Он ведь не повернет в Джаву. Он все равно попрется в город. Пехом. А там плохо. Там на дороге тетя с косой и вся в белом.

– Ладно. Пойдем, командующему вас представлю. Будете с нами. Не понравится, всегда уйти сможете.

Хрулев жмет каждому руки. Вижу, как Коц заметно волнуется. Новичок? У него на ребре правой ладони солдатский портак[29] «За ВДВ». Значит, кое-что уже видел, проходил. Хрулев, подмигивая мне, при всех громко интересуется:

– Нормальные ребята?