Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич - Страница 16

– Вот возьму в следующий раз и сам тебя в такое путешествие отправлю. А ну, иди вон под кусты, отдыхай.

Самолетов Леха – мой кореш. Мы еще с Таджикистана вместе работаем. Я у него там стажировался. Леха тоже здесь, правозащитников окучивает, гуманитарные вопросы… Вот сейчас, слегка пошатываясь, тусуется в «группе обреченных». Я машу ему:

– Леша! Кук с тобой не поедет!

– Хорошо. Дай мне камеру, моя не работает.

– Ага! А я на что снимать буду? А ты-то чего без камеры едешь? Статистом?

Самолетов устало машет рукой и отворачивается. Журналисты уходят толпой в больницу. Наверное, они себя ощущают героями. Последним идет репортер «Российской газеты» Рябушев. По кличке Ябушев – он не выговаривает букву «р». Машет нам на прощанье рукой. Тоже… любитель острых ощущений.

На пыльном горизонте показываются красно-белые «икарусы». Пустые. Журналисты оживляются. Выскакивают из-под деревьев, начинают снимать. Автобусы останавливаются. В каждый поднимаются «собровцы» из какого-то кавказского отряда. Все черноволосые. Все с усами. Проверяют, машут: мол, дальше езжай! Они жуют жвачку, лениво поглядывают в объективы. Всем своим видом давая понять: если кто и отпускает боевиков, это уж точно не мы. Еще автобусы, еще… Неужели отпустят? Это Басаева-то отпустят?! Ах да, Виктор Степанович Черномырдин, премьер, уже поговорил с ним по телефону. Пообещал, что их не тронут. И что?! Нам-то что от этих обещаний? «Икарусы» выстраиваются в колонну и уезжают к больнице.

На их место стекаются «таблетки» скорой помощи. Их уже штук двадцать. Уезжают.

Солдатики, пехота, уморенные жарой, побросав каски, сняв бронежилеты, валяются вповалку прямо на тротуарах вдоль домов. На дорогу выходят люди. Женщины хмурятся, скрестив руки на груди. Смотрят. Мужики – сидя на корточках, курят. Вид у всех угрюмый, тоскливый. Одна бабушка в домашнем халате. Ходит из стороны в сторону. Бросает взгляды, плачет. Их понять можно. Кто там из родственников убитый, кто живой? Вот сейчас и узнают.

Едут! Показываются автобусы. Колонна. Фары горят. Бойцы инстинктивно присаживаются вдоль дороги на корточки и берут оружие наизготовку.

В первом автобусе рядом с водителем сидит медсестра. В белоснежном колпаке. В солнцезащитных очках. В следующем автобусе на таком же месте боевик. Голова и рука его перебинтованы. Ага, досталось тебе, сволочь! Последним идет рефрижератор. Увозят на родину корешей своих замороженных.

И вот наконец от больницы потянулся караван «таблеток» с красными крестами. Издалека видно, что они набиты битком. Люди теряют контроль, бросаются под колеса. УАЗики останавливают, заглядывают в салоны, отпускают, тормозят следующие. Клаксоны воют без передышки.

– Дорогу! Дорогу! Дорогу!

Женщины прижимают ладони к щекам, горько плачут. Наконец, показываются заложники. Длинная-длинная плачущая колонна. Изможденные мужчины и женщины. Идут, угрюмо оглядываясь по сторонам. Один мужчина, волоча ноги, нежно держит за руку женщину. Видимо, жена. Идут и смотрят друг на друга. Она в слезах и он сам едва не плачет. А потом я вижу то, что не забуду всю оставшуюся жизнь. Роженицы. Длинная вереница молодых мам с грудными детьми на руках… Кто ответит за это?! Кто накажет за это?! Сколько ж еще нам всем это терпеть?!

Мы у больницы. На входе лежат расстрелянные горожане. В ряд. Вытянув вверх подбородки. Мужчины. Клочья простыней, багровых от крови. Трупы поднимают на одеяла и кладут в рефрижераторы. Везут в местную баню № 1. Там разгрузка идет полным ходом. Баня превращена в городской морг. Машины подходят, тела выносят и складывают внутри. Скомканная биомасса. Еще вчера это были живые люди. Граждане России, имеющие полное право на безопасность и защиту со стороны государства. Разгрузили, следующая машина, следующая… Жара. Многие подвязывают себе вместо масок платки. Спасаются от страшного запаха. Вокруг на крышах, на заборах сидят мужчины. Выглядывают своих. Вот из крытой фуры вытаскивают труп в военной форме. Брюки цвета хаки, рубашка. Все залито кровью. На землю падает окровавленный погон. Подполковник, голубой просвет. Летчик.

– Товарищи! Пожалуйста! Сейчас мы всех занесем, приведем в порядок, разложим, и вы сможете зайти и опознать своих родственников и знакомых.

Человек в очках и в темной рубашке произносит эти слова, отходит от грузовиков и падает в обморок. Его обливают водой из белой пластмассовой канистры, шлепают по щекам. Он приходит в себя, идет в баню. И опять падает. Очки слетают через лоб на асфальт. Его снова отливают водой. Людей вокруг все больше. У многих в руках фотографии. Они показывают их друг другу. Вчера был тихий казачий городок Буденновск – сегодня тяжелая рана всей страны.

P. S.

Потом награждали журналистов, которые своими телами прикрывали его, Басаева. Ехали с ним в автобусах до самой Чечни. Может быть, это правильно. Хотя, по-моему, не совсем. Корреспонденту Первого канала по фамилии Мотрич от государства достался Орден Мужества, хотя он пьяный весь штурм провалялся возле клуба в траве. И даже с Басаевым никуда не ездил. Его, правда, вскоре уволили с работы – он и в Москве бухал.

Но все это было потом. А тогда… Я приказал Куку и Вадику собраться, переехать в Ставрополь и… И пропить все оставшиеся командировочные. Надо было торопиться, денег было много, а до отлета в Москву оставалось всего два дня. Мы справились. Во «Внукове» ни у кого даже не нашлось монеты, чтоб позвонить в диспетчерскую и вызвать автомобиль. Сотовых телефонов у нас тогда еще не было.

А дальше будет Кизляр, Дубровка, Беслан… Взрывы в метро. Война только началась.

Цхинвал

Леонсио закинул в рот сигарету. Скользнул по мне взглядом.

– Я вообще-то завтра на работу выходить должен, не сегодня!

Щелкнула зажигалка. Леонсио, зажмурив глаза, затянулся. Шумно выпустил дым. Когда-то он работал водителем троллейбуса. В Рязани. Однажды привез труп. Прямо в парк. Мужчина казался спящим… Пока его не толкнули в плечо.

Диспетчер кричала:

– Ленька! Почему ты не высадил его на остановке?

– Как ты это видишь? Я выношу и кладу на лавочку труп?

У Леонсио брутальная внешность. Высокий лоб, умные, глубоко посаженные глаза, прямой нос, хищные ноздри, волевой подбородок. Он мог бы играть в кино советских разведчиков. Но… попал на телевидение. Оператором. Сперва Леонсио (в миру Леонид Лосев) был ассистентом, потом взялся снимать. На Рязань-ТВ. Пригласили в Москву. Сначала на заштатный канал, потом на «Россию». В конце концов Леонсио оказался у нас, в «Военной программе». 7 августа 2008 года.

Собственно, у нас редко появляются новые люди. Редко их присылают. Точнее, не присылают вообще. Тематика у нас такая. Не каждому интересно. Нет, был один… Был! Сидим мы как-то в нашей каморке, тьфу ты, в офисе. В наследство достался от программы «Диалоги о животных». Помните такую? Иван Затевахин там заседал. Помещение два метра на три. Линолеум на полу исшарканный. Загнутый по углам, как засохший сыр после праздника. Стол с обгрызенными краями. Сидим себе, обсуждаем военные темы. Тук-тук! Дверка скрипнула. На пороге юноша. Высокий. Щечки розовенькие, глазки широко раскрытые, очарованные. Ресничками луп-луп!

– Я к вам.

– Типа?

– К вам, на работу.

– Кем?

– Корреспондентом.

Сцена, как у Стивенсона в «Острове сокровищ». Малыш Джим Хокинс явился в форт, а там не его друзья, а пираты! «Кто вы?» – спросил Джим. «Га‑га‑га!» Смеялся даже умирающий пират. Так и у нас. Зашедший к нам парень явно ошибся дверью. Хотя… Рядом электрощитовая, а дальше какой-то чулан. К нам, точно к нам. Но с таким заявлением?! В чем подвох?

– А ты, что, алкоголик?

Парень ошеломлен. Даже напуган.

– Нет…

– Наркотики, нетрадиционный секс?

– Нет, нет…

Мне надоело над ним издеваться.