Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Конец прекрасной эпохи

Бродский Иосиф Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Конец прекрасной эпохи - Бродский Иосиф Александрович - Страница 13

Изменить размер шрифта:

С февраля по апрель

1. «Морозный вечер…»

Морозный вечер.

Мосты в тумане. Жительницы грота

на кровле Биржи клацают зубами.

Бесчеловечен,

верней, безлюден перекресток. Рота

матросов с фонарем идет из бани.

В глубинах ростра —

вороний кашель. Голые деревья,

как легкие на школьной диаграмме.

Вороньи гнезда

чернеют в них кавернами. Отрепья

швыряет в небо газовое пламя.

Река — как блузка,

на фонари расстегнутая. Садик

дворцовый пуст. Над статуями кровель

курится люстра

луны, в чьем свете император-всадник

свой высеребрил изморозью профиль.

И барку возле

одним окном горящего Сената

тяжелым льдом в норд-ост перекосило.

Дворцы промерзли,

и ждет весны в ночи их колоннада,

как ждут плоты на Ладоге буксира.

2. «В пустом, закрытом на просушку парке…»

В пустом, закрытом на просушку парке

старуха в окружении овчарки —

в том смысле, что она дает круги

вокруг старухи — вяжет красный свитер,

и налетевший на деревья ветер,

терзая волосы, щадит мозги.

Мальчишка, превращающий в рулады

посредством палки кружево ограды,

бежит из школы, и пунцовый шар

садится в деревянную корзину,

распластывая тени по газону;

и тени ликвидируют пожар.

В проулке тихо, как в пустом пенале.

Остатки льда, плывущие в канале,

для мелкой рыбы — те же облака,

но как бы опрокинутые навзничь.

Над ними мост, как неподвижный Гринвич;

и колокол гудит издалека.

Из всех щедрот, что выделила бездна,

лишь зренье тебе служит безвозмездно,

и счастлив ты, и, не смотря ни на

что, жив еще. А нынешней весною

так мало птиц, что вносишь в записную

их адреса, и в святцы — имена.

3. Шиповник в апреле

Шиповник каждую весну

пытается припомнить точно

свой прежний вид:

свою окраску, кривизну

изогнутых ветвей — и то, что

их там кривит.

В ограде сада поутру

в чугунных обнаружив прутьях

источник зла,

он суетится на ветру,

он утверждает, что не будь их,

проник бы за.

Он корни запустил в свои

же листья, адово исчадье,

храм на крови.

Не воскрешение, но и

не непорочное зачатье,

не плод любви.

Стремясь предохранить мундир,

вернее — будущую зелень,

бутоны, тень,

он как бы проверяет мир;

но самый мир недостоверен

в столь хмурый день.

Безлиственный, сухой, нагой,

он мечется в ограде, тыча

иглой в металл

копья чугунного — другой

апрель не дал ему добычи

и март не дал.

И все ж умение куста

свой прах преобразить в горнило,

загнать в нутро,

способно разомкнуть уста

любые. Отыскать чернила.

И взять перо.

4. «В эту зиму с ума…»

В эту зиму с ума

я опять не сошел, а зима

глядь и кончилась. Шум ледохода

и зеленый покров

различаю — и значит здоров.

С новым временем года

поздравляю себя

и, зрачок о Фонтанку слепя,

я дроблю себя на сто.

Пятерней по лицу

провожу — и в мозгу, как в лесу,

оседание наста.

Дотянув до седин,

я смотрю, как буксир среди льдин

пробирается к устью. Не ниже

поминания зла

превращенье бумаги в козла

отпущенья обид. Извини же

за возвышенный слог;

не кончается время тревог,

не кончаются зимы.

В этом — суть перемен,

в толчее, в перебранке Камен

на пиру Мнемозины.

апрель 1969

5. Фонтан памяти героев обороны полуострова Ханко

Здесь должен быть фонтан, но он не бьет.

Однако сырость северная наша

освобождает власти от забот,

и жажды не испытывает чаша.

Нормальный дождь, обещанный в четверг,

надежней ржавых труб водопровода.

Что позабудет сделать человек,

то наверстает за него природа.

И вы, герои Ханко, ничего

не потеряли: метеопрогнозы

твердят о постоянстве Н2О,

затмившем человеческие слезы.

1969–1970

Пенье без музыки

F. W.

Когда ты вспомнишь обо мне

в краю чужом — хоть эта фраза

всего лишь вымысел, а не

пророчество, о чем для глаза,

вооруженного слезой,

не может быть и речи: даты

из омута такой лесой

не вытащишь — итак, когда ты

за тридевять земель и за

морями, в форме эпилога

(хоть повторяю, что слеза,

за исключением былого,

все уменьшает) обо мне

вспомянешь все-таки в то Лето

Господне и вздохнешь — о не

вздыхай! — обозревая это

количество морей, полей,

разбросанных меж нами, ты не

заметишь, что толпу нулей

возглавила сама.

В гордыне

твоей иль в слепоте моей

все дело, или в том, что рано

об этом говорить, но ей —

же Богу, мне сегодня странно,

что, будучи кругом в долгу,

поскольку ограждал так плохо

тебя от худших бед, могу

от этого избавить вздоха.

Грядущее есть форма тьмы,

сравнимая с ночным покоем.

В том будущем, о коем мы

не знаем ничего, о коем,

по крайности, сказать одно

сейчас я в состояньи точно:

что порознь нам суждено

с тобой в нем пребывать, и то, что

оно уже настало — рев

метели, превращенье крика

в глухое толковище слов

есть первая его улика —

в том будущем есть нечто, вещь,

способная утешить или

— настолько-то мой голос вещ! —

занять воображенье в стиле

рассказов Шахразады, с той

лишь разницей, что это больше

посмертный, чем весьма простой

страх смерти у нее — позволь же

сейчас, на языке родных

осин, тебя утешить; и да

пусть тени на снегу от них

толпятся как триумф Эвклида.