Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Остановка в пустыне

Бродский Иосиф Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Остановка в пустыне - Бродский Иосиф Александрович - Страница 28

Изменить размер шрифта:

VIII Горбунов в ночи

«Твой довод мне бессмертие сулит!

Мой разум, как извилины подстилки,

сияньем твоих доводов залит —

не к чести моей собственной коптилки…

Проклятие, что делает колит!

И мысли — словно демоны в бутылке.

Твой светоч мой фитиль не веселит!

О Горбунов! от слов твоих в затылке,

воспламеняясь, кровь моя бурлит —

от этой искры, брошенной в опилки!

Ушел… Мне остается монолог.

Плюс радиус ночного циферблата…

Оставил только яблоки в залог

и смылся, наподобие Пилата!

Попробуем забиться в уголок,

исследуем окраины халата.

Водрузим на затылок котелок

с присохшими остатками салата…

Какие звезды?! Пол и потолок.

В окошке — отражается палата.

Ночь. Окна — бесконечности оплот.

Палата в них двоится и клубится.

За окнами — решетки переплет:

наружу отраженью не пробиться.

В пространстве этом — задом наперед —

постелью мудрено не ошибиться.

Но сон меня сегодня не берет.

Уснуть бы… и вообще — самоубиться!

Рискуя — раз тут все наоборот —

тем самым в свою душу углубиться!

Уснуть бы… Санитары на посту.

Приносит ли им пользу отраженье?

Оно лишь умножает тесноту,

поскольку бесконечность — умноженье.

Я сам уже в глазах своих расту,

и стекла, подхлестнув воображенье,

сжимают между койками версту…

Я чувствую во внутренностях жженье,

взирая на далекую звезду.

Основа притяженья — торможенье!

Нормальный сон — основа всех основ!

Верней, выздоровления основа.

Эй, Горбунов!.. на кой мне Горбунов?!

Уменьшим свою речь на Горбунова!

Сны откровенней всех говорунов

и грандиозней яблока глазного.

Фрейд говорит, что каждый — пленник снов.

Как странно в это вдумываться снова…

Могилы исправляют горбунов!..

Конечно, за отсутствием иного

лекарства… А сия галиматья —

лишь следствие молчания соседних

кроватей. Ибо чувствую, что я

тогда лишь есмь, когда есть собеседник!

В словах я приобщаюсь бытия!

Им нужен продолжатель и наследник!

Ты, Горбунов, мой высший судия!

А сам я — только собственный посредник

меж спящим и лишенным забытья,

смотритель своих выбитых передних…

Ночь. Форточка… О если бы медбрат

открыл ее… Не может быть и речи.

На этот — ныне запертый — квадрат

приходятся лицо мое и плечи.

Ведь это означало бы разврат,

утечку отражения. А течи

тем плохи, что любой дегенерат

решился бы, поскольку недалече,

удрать хоть головою в Ленинград…

О Горбунов! я чувствую при встрече

с тобою, как нормальный идиот,

себя всего лишь радиусом стрелки!

Никто меня, я думаю, не ждет

ни здесь, ни за пределами тарелки,

заполненной цифирью. Анекдот!

Увы, тебе масштабы эти мелки!

Грядет твое мучение! Ты тот,

которому масштаб его по мерке.

Весь ужас, что с тобой произойдет,

ступеньки разновидность или дверки

туда, где заждались тебя. Грешу

лишь тем, что не смогу тебя дозваться.

Ты, Горбунов! Покуда я дышу,

во власть твою я должен отдаваться!

К тебе свои молитвы возношу!

Мне некуда от слов твоих деваться!

Приди ко мне! Я слов твоих прошу.

Им нужно надо мною раздаваться!

Затем-то я на них и доношу,

что с ними неспособен расставаться,

когда ты удаляешься… Прости!

Не то, чтобы страшился я разлуки…

Зажав освобождение в горсти,

к тебе свои протягиваю руки.

Как все, что предстоит перенести —

источник равнодушия и скуки —

не помни, Горбунов, меня, не мсти!

Как эхо, продолжающее звуки,

стремясь их от забвения спасти,

люблю и предаю тебя на муки».

IX Горбунов и врачи

«Ну, Горбунов, рассказывайте нам».

«О чем?» «О ваших снах». «Об оболочке».

«И называйте всех по именам».

«О циркуле». «Рассказывай о дочке».

«Дочь не имеет отношенья к снам».

«Давай-ка, Горбунов, без проволочки».

«Мне снилось море». «Ну его к хренам».

«Да, лучше обойдемся без примочки».

«Без ваших по морям да по волнам».

«Начните, если хочется, с Опочки».

«Зачем вам это?» «Нужно». «И сполна».

«Для вашей пользы». «Реплика во вкусе

вопросов Красной Шапочки. Она,

вы помните, спросила у бабуси

насчет ушей, чья странная длина…

«не бойся» — та в ответ, — «ахти, боюся»,

«чтоб лучше слышать внучку!» «Вот те на!

Не думали о вас мы, как о трусе».

«К тому ж в итоге крошка спасена».

«Во всем есть плюсы». «Думайте о плюсе».

«Чего молчите?» «Просто невтерпеж!

Дождется, что придется рассердиться!»

«Чего ты дожидаешься?» «Что ложь,

не встретив возражений, испарится».

«И что тогда?» «Естественнее все ж

на равных толковать, как говорится».

«Ну, мне осточертел его скулеж.

Давайте впрыснем кальцию, сестрица».

«Он весь дрожит». «Естественная дрожь.

То мысли обостряются от шприца».

«Ну, Горбунов, припомнили ли вы,

что снилось?» «Только море». «А лисички?»

«Увы, их больше не было». «Увы!»

«Я свыкся с ними. Это — по привычке».

«О женщинах, когда они мертвы

или смотались к черту на кулички,

так сетуют мужчины». «Вы правы:

«увы» — мужская реплика. Кавычки».

«Но может быть и возгласом вдовы».

«Запишем обе мысли в рапортичке».

«Сны обнажают тайную канву

того, что совершается в мужчине».

«А то, что происходит наяву,

не так нас занимает по причине…»

«Причину я и сам вам назову».

«Да: Горчаков. Но дело не в личине,

им принятой скорей по озорству;

но в снах у вас — тенденция к пучине».

«Вы сон мой превращаете в Неву.

А устье говорит не о кончине,

скорей о размножении». «Едва ль

терпимо, чтоб у всяческих отбросов

пошло потомство». «Экая печаль.

Река, как уверяет нас философ,

стоит на месте, убегая вдаль».

«И это, говорят, вопрос вопросов».

«Отсюда Ньютон делает мораль».

«Ага! опять Ньютон!» «И Ломоносов».

«А что у нас за окнами?» «Февраль.

Пора метелей, спячки и доносов».

«Как месяц, он единственный в году

по дням своим». «Подобие калеки».

«Но легче ведь прожить его?» «К стыду,

признаюсь: легче легкого». «А реки?»

«Что — реки?» «Замыкаются во льду».

«Но мы-то говорим о человеке».

«Вы знаете, что ждет вас?» «На беду,

подозреваю: справка об опеке?»

«Со всем, что вы имеете в виду,

вы, в общем, здесь останетесь навеки».

«За что?!.. а впрочем, следует в узде

держать себя… нет выхода другого».

«И кликнуть Горчакова». «О звезде

с ним можно побеседовать». «Толково».

«Везде есть плюсы». «Именно. Везде».

«И сам он вездесущ, как Иегова;

хотя он и доносит». «На гвозде,

как правило, и держится подкова».

«Как странно Горбунову на кресте

рассчитывать внизу на Горчакова».

«Зачем преувеличивать?» «К чему,

милейший, эти мысли о Голгофе?»

«Но это — катастрофа». «Не пойму:

вы вечность приравняли к катастрофе?»

«Он вечности не хочет потому,

что вечность — точно пробка в полуштофе».

«Да, все это ему не по уму».

«Эй, Горбунов, желаете ли кофе?»

«Почто меня покинул!» «Вы к кому

взываете?» «Опять о Горчакове

тоскует он». «Не дочка, не жена,

а Горчаков!» «Все дело в эгоизме».

«Да Горчаков ли?» «Форма не важна.

Эй, Горбунов, а ну-ка покажись мне.

Твоя, ты знаешь, участь решена».

«А Горчаков?» «Предайся укоризне:

отныне вам разлука суждена.

Отпустим. Не вздыхай об этом слизне».

«Отныне, как обычно после жизни,

начнется вечность». «Просто тишина».