Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Остановка в пустыне

Бродский Иосиф Александрович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Остановка в пустыне - Бродский Иосиф Александрович - Страница 20

Изменить размер шрифта:

Новые стансы к Августе

М. Б.

Во вторник начался сентябрь.

Дождь лил всю ночь.

Все птицы улетели прочь.

Лишь я так одинок и храбр,

что даже не смотрел им вслед.

Пустынный небосвод разрушен,

дождь стягивает просвет.

Мне юг не нужен.

Тут, захороненный живьем,

я в сумерках брожу жнивьем.

Сапог мой разрывает поле,

бушует надо мной четверг,

но срезанные стебли лезут вверх,

почти не ощущая боли.

И прутья верб,

вонзая розоватый мыс

в болото, где снята охрана,

бормочут, опрокидывая вниз

гнездо жулана.

III

Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.

Я шаг свой не убыстрю.

Известную тебе лишь искру

гаси, туши.

Замерзшую ладонь прижав к бедру,

бреду я от бугра к бугру,

без памяти, с одним каким-то звуком,

подошвой по камням стучу.

Склоняясь к темному ручью,

гляжу с испугом.

Что ж, пусть легла бессмысленности тень

в моих глазах, и пусть впиталась сырость

мне в бороду, и кепка — набекрень —

венчая этот сумрак, отразилась

как та черта, которую душе

не перейти —

я не стремлюсь уже

за козырек, за пуговку, за ворот,

за свой сапог, за свой рукав.

Лишь сердце вдруг забьется, отыскав,

что где-то я пропорот: холод

трясет его, мне в грудь попав.

Бормочет предо мной вода,

и тянется мороз в прореху рта.

Иначе и не вымолвить: чем может

быть не лицо, а место, где обрыв

произошел?

И смех мой крив

и сумрачную гать тревожит.

И крошит темноту дождя порыв.

И образ мой второй, как человек,

бежит от красноватых век,

подскакивает на волне

под соснами, потом под ивняками,

мешается с другими двойниками,

как никогда не затеряться мне.

Стучи и хлюпай, жуй подгнивший мост.

Пусть хляби, окружив погост,

высасывают краску крестовины.

Но даже этак кончиком травы

болоту не прибавить синевы…

Топчи овины,

бушуй среди густой еще листвы,

вторгайся по корням в глубины!

И там, в земле, как здесь, в моей груди

всех призраков и мертвецов буди,

и пусть они бегут, срезая угол,

по жниву к опустевшим деревням

и машут налетевшим дням,

как шляпы пугал!

VII

Здесь на холмах, среди пустых небес,

среди дорог, ведущих только в лес,

жизнь отступает от самой себя

и смотрит с изумлением на формы,

шумящие вокруг. И корни

вцепляются в сапог, сопя,

и гаснут все огни в селе.

И вот бреду я по ничьей земле

и у Небытия прошу аренду,

и ветер рвет из рук моих тепло,

и плещет надо мной водой дупло,

и скручивает грязь тропинки ленту.

VIII

Да, здесь как будто вправду нет меня,

я где-то в стороне, за бортом.

Топорщится и лезет вверх стерня,

как волосы на теле мертвом,

и над гнездом, в траве простертом,

вскипает муравьев возня.

Природа расправляется с былым,

как водится. Но лик ее при этом —

пусть залитый закатным светом —

невольно делается злым.

И всею пятернею чувств — пятью —

отталкиваюсь я от леса:

нет, Господи! в глазах завеса,

и я не превращусь в судью.

А если на беду свою

я все-таки с собой не слажу,

ты, Боже, отруби ладонь мою,

как финн за кражу.

Друг Полидевк, тут все слилось в пятно.

Из уст моих не вырвется стенанье.

Вот я стою в распахнутом пальто,

и мир течет в глаза сквозь решето,

сквозь решето непониманья.

Я глуховат. Я, Боже, слеповат.

Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт

горит луна. Пусть так. По небесам

я курс не проложу меж звезд и капель.

Пусть эхо тут разносит по лесам

не песнь, а кашель.

Сентябрь. Ночь. Все общество — свеча.

Но тень еще глядит из-за плеча

в мои листы и роется в корнях

оборванных. И призрак твой в сенях

шуршит и булькает водою

и улыбается звездою

в распахнутых рывком дверях.

Темнеет надо мною свет.

Вода затягивает след.

Да, сердце рвется все сильней к тебе,

и оттого оно — все дальше.

И в голосе моем все больше фальши.

Но ты ее сочти за долг судьбе,

за долг судьбе, не требующей крови

и ранящей иглой тупой.

А если ты улыбку ждешь — постой!

Я улыбнусь. Улыбка над собой

могильной долговечней кровли

и легче дыма над печной трубой.