Соблазни меня (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 43

— Я не знаю, захочет ли Вэнн, чтобы я была там.

— Захочет. Блейк предложил ему отвезти тебя назад, и он согласился.

— Правда? И он отвезет меня? — мое сердце готово лопнуть от счастья.

— Да, правда. Что ты оденешь?

— Большая часть моей одежды немного не налезает на меня сейчас, но я зайду в магазин завтра.

— Может мне стоит заказать несколько коктейльных платьев, которые доставят сюда, и ты сможешь выбрать?

Я смотрю на нее в полном недоумении. Хотела бы я?

— Черт возьми, да!

Она улыбается.

— Может у тебя есть какие-нибудь предпочтения в цвете?

— Да, красный.

31.

Вы знаете, единственную вещь,

которая доставляет мне удовольствие?

Это когда приходят мои дивиденды.

Джон Д. Рокфеллер

Еще не совсем темно, когда Том приезжает за мной, Билли уже сидит в машине, завидев меня, она улыбается.

— Выглядишь потрясающе, — говорит она.

И похоже она действительно это и подразумевает, я краснею от удовольствия и удивления, потому что ее слова вызывают у меня ассоциацию словно от поцелуя женщины — мягкие губы, шелковистая кожа.

— Спасибо, Билли. Так случилось, я не думала, что когда-нибудь смогу увидеть тебя такой красивой.

И чистая правда. Она одета в мини-платье, все состоящее из серебряных висюлек, и каждое ее движение заставляет их колыхаться и поблескивать, она выглядит такой умиротворенной и расплавленной, словно на ней одета «вода».

— Это подарок от Ланы.

Я согласно киваю, конечно, подарок. И впервые я не чувствую никаких отрицательных эмоций к Лане, только какое-то трепетное чувство любви, потому что я не собираюсь конкурировать с ней, наверное, впервые в своей жизни. У нее есть Блейк, у меня нет Вэнна, но возможно будет. Может, действительно цыганка была права и умела предсказывать. По крайней мере, я не буду терять надежду.

Том высаживает нас у галереи «Серпентин». Я ужасно нервничаю. Небо загорается мириадами разноцветных всполыхов от салюта. Как только я выхожу из машины, ко мне подходит женщина.

— Мисс Сугар?

— Да, — она так сильно надушена, чтобы мне кажется, что ее запах в состоянии просочиться даже через сталь. Когда-то я тоже так же душилась. Да, когда-то, когда была совсем другой.

— Пойдемте. Вы почетный гость.

Билли подмигивает мне.

— Давай, вперед, — говорит она. Раньше я была бы счастлива и, конечно, бы пошла за ней не задумываясь, оставив позади и Билли, и Лану, но теперь я стала несколько другой.

Я крепко хватаю Билли за руку.

— Куда я, туда и ты.

Билли усмехается. Мы направляемся к парадному входу, у которого столпилось очень много изысканно одетых людей.

— Своей хваткой, ты перекрыла мое кровообращение, — шепчет Билли мне на ухо.

Я расслабляю пальцы.

— Прости.

— Без проблем, — улыбается она. – Мне просто еще пригодятся мои пальцы.

Ее ответ заставляет меня улыбнуться.

Вэнн направляется к нам.

Билли легко щелкает пальцами.

— Ты найдешь меня в баре, я буду пить там.

Я даже не поворачиваю голову в ее сторону и, похоже, она и не ждет моего ответа. Боже мой! Неужели мужчина способен выглядеть настолько шикарно? Я никогда не видела Вэнна в смокинге, он просто великолепен. Он обладает настолько доминирующем присутствием, что может просто спокойно стоят в помещении вообще ничего не делая. Я наблюдаю, как он подходит ко мне, неторопливо, целенаправленно, полностью уверенный в себе, так лев бродит по саванне. Когда он останавливается передо мной, я понимаю, что он словно не в своей тарелке, в его глазах нет ни смеха, ни жизни.

— Ты выглядишь красивым, — мягко говорю я.

— Спасибо. Ты выглядишь именно так, в вечернем платье, как я себе и представлял.

Больше он ничего не добавляет, но я краснею, как школьница.

Появляется официантка с зеркальным подносом, заставленным разнообразными канапе. Свободной рукой, она указывает, искушая нас взбитым кремом и анчоусами, муссом из омаров, голубым сыр с грушами-пашот.

От одной мысли о еде, меня начинает подташнивать, мы оба там Вэнн и я вежливо отказываемся. Подходит официант с бокалами шампанского, и мы оба одновременно тянемся за ним.

Вэнн смотрит на меня.

— Ты звезда сегодняшнего вечера, смотри не опьяней.

Я смотрю ему в глаза.

— Я звезда?

— Да. Я хочу, чтобы ты увидела картины прежде, чем они будут доступны для публики. Пойдем, — говорит он, и кладет руку мне на спину, подталкивая в сторону пространства, перегороженного красными канатами.

Я удивленно моргаю, стоя перед первой картиной.

Это, черт побери, я! На этом холсте. И... я полностью прекрасная, словно я смотрюсь в зеркало. Не прекрасная, как человек, но в виде изображения. И... я немного крупнее, чем на самом деле. И еще я потрясающе, восхитительно красивая. Я вспоминаю его слова – «Ты будешь желанной, обласканной и одержимой, то что доктор прописал, и немного стыдливой».

Как я могу вам описать искусство Вэнна? Могу лишь сказать так, как говорят о всем великом искусстве — не передать словами. Неописуемо.

Я стою с бокалом в руке, прибывая в полном шоке.

Мое состояние я могу охарактеризовать лишь одним словом — пережить это. Я перехожу от картины к картине, Вэнн, следует за мной, словно молчаливая тень, я не вздыхаю и не ахаю, я вообще ничего не говорю. Я не могу вымолвить ни единого звука. До конца своей жизни, я буду счастлива, что увидела эти картины и не издала ни единого звука, потому что любой звук нарушил бы магический язык его искусства. Вэнн смог создать яркую историю, которая разговаривает с моей душой.

Среди его мазков и штрихов цвета, я вижу Блейка, Смита, я вижу цветы и черепа, я различаю мантии китайских конников, змей и журавлей. Я вижу Ехоналу и себя, причем себя я вижу везде. В каждой картине присутствую я: то с глазами, горящими от страсти, то мечтательная, злая, то жесткая и хитрая. У окна, окутанная солнечным светом, в разноцветных бликах и узорах с большим раскрытым полу прозрачным веером у своей груди.

И я вижу Вэнна.

В каждом диком, радостным всплеске цвета я вижу его мечту, его стремление к свободе. Только оно настолько важно для него, только оно имеет для него огромное значение, и ради него он не сдался семье, и именно это искусство он назвал «вне времени». Я испытываю такую гордость за него.

Черепа, змеи, зловещего вида цветы, все преображается в объекты будоражищей, ужасающей красоты. На одной картине ребенок, глаза которого выражают шок. Фрагменты боли вибрируют по всему полотну, как будто сама картина плачет. Вам не удастся просто повесить ее на стену и не смотреть на нее. Она будет призывать вас, взглянуть на себя, взывать к вам своей ужасной красотой, искушая, словно Медуза-Горгона.

Я двигаюсь к следующей и понимаю, что во всех его картинах присутствует какая-то лирическая тоска, которая скрывает в себе что-то темное. Иногда она проявляется в образе рога, которого явно недолжно здесь быть. Иногда в виде острых углов кубиков или одинокого глаза, отстраненного и наблюдающего. Я тут же вспоминаю символ жестокого Бога Эль.

Наконец, мы подходим к последней картине, «главному блюду» выставки.

Я не могу оторвать глаз.

Только не сердитесь на меня сейчас, потому что мне необходимо описать вам эту картину. Она потрясающе эротична и невероятно красива в исполнении, но в ней присутствует что-то еще. Почти чувствуется, будто картина ожила и живет, глядя на тебя, нежно мурлычет. Скрытая загадочность и эмоции, как бы выхлестываются наружу и превращаются в вполне осязаемую энергию, от которой мой желудок сжимается. Я испытываю такое же чувство, когда читала заметки Ланы. У меня возникает неприятное ощущение, что в картине что-то спрятано, и я не могу этого разглядеть, также как я ничего не могу узнать о вещах, которые хранятся в темноте.