Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

Связь между Писанием и отцами была столь глубокой, что в одном предложении можно было упомянуть "святого апостола Павла и… Григория <Богослова>, великого и чудесного учителя" [150]. Различие между апостолом и отцом церкви касалось не столько качества, сколько меры. Отцы и богословы могли говорить о многом, чего они, однако, не делали, ибо, хотя по благодати им и было это позволительно, они предпочитали хранить молчание [151]. Речения отцов принадлежали не им, но исходили от дарованной им Христовой благодати [152]. По сути дела власть "святых отцов и учителей" была не их властью, но "истины, которая говорит и говорила через них" [153]. Поэтому слово "богодухновенный" (theopneustos) [154], которое в Новом Завете встречается только раз и употребляется по отношению к Ветхому [155], можно отнести и к Отцам Церкви [156]. Определения и наименования, закрепившиеся за именами того или иного отца, характерным образом указывают на его особую благодать и боговдохновенность. Афанасий, например, именуется "богоносным учителем" [157] и "непогрешимым победителем в спорах" [158]; Василий — "великим оком Церкви", то есть, вероятно, "путеводным светильником" [159]; Климент Александрийский — "философом философов" [160] (чьи переложения Платона [161] имели особую силу в Церкви) [162]; Дионисий Ареопагит (подлинность и давность творений которого приходилось отстаивать) [163] — "тем, кто истинно говорил о Боге, великим и святым Дионисием" [164], "благословенным, удостоившимся божественного вдохновения" [165], тем, кто чудесным образом верно изложил догматы веры [166] и даже "богоявцем" (theofantor) [167]; Григорий Богослов не только был назван "богоносным учителем" [168] (подобно Афанасию), но и речения его именовались "пребожественными" [169]. Признаны были даже некоторые из латинских отцов, особенно Амвросий и, прежде всего, папа Лев 1-й [170].

Вместе эти боговдохновенные и святые Отцы кафолической Церкви — восточной и западной — являли собой образец традиционного вероучения и мерило христианского православия. Когда Пирр — противник Максима — утверждал, что речения отцов были "законом и правилом церкви", Максиму оставалось только согласиться, заявляя, что "в этом, как и во всем, мы следуем святым Отцам" [171]. Обращаясь к своим противникам, он возвестил: "Пусть они сначала докажут это, основываясь на определениях отцов!… И если это невозможно, тогда пусть оставят свои мнения и присоединятся к нам, вместе с нами сообразуясь с богодухновенными отцами кафолической церкви и пятью вселенскими Соборами" [172]. Определить православное учение кафолической Церкви значило держаться того, что передали Отцы [173]. Мудрый православный наставник в церковном учении подобен маяку, надежно освещающему темные тайны, незримые для многих [174]; этим светом является "познание и сила отеческих речений и догматов" [175]. Наставляя в аскетическом делании, Максим опирается не на свои соображения, но на творения Отцов, собранные им для назидания братьев [176]. Оставляя "путь святых отцов", аскет оскудевает в любом духовном делании. "Будем же, — говорит Максим, — беречь великое и первозначное лекарство нашего спасения. (Я разумею прекрасное наследие веры). Будем душою и устами твердо исповедовать его, как учили нас Отцы" [177]. В другом месте от так подытоживает свои взгляды: "Мы не измысливаем новых формул, в чем нас обвиняют наши противники, но исповедуем сказанное отцами. Равным образом мы не выдумываем слов сообразно нашим воззрениям, ибо это дерзновенное занятие, дело и измышление помраченного еретического ума. Но то, что осмыслено и изложено святыми, мы с почтением приводим как наше мерило" [178].

Когда в любом споре обе стороны признавали авторитет Писания, было недостаточно на него ссылаться, и равным образом недостаточно было просто возвещать, что ты придерживаешься православного предания отцов (в их истолковании веры на основе Писания), когда и православные, и еретики одинаково признавали его. В увещевании "Будем же с почтением придерживаться исповедания Отцов" [179] слово "исповедание" употреблено в единственном числе, тогда как "Отцы" — во множественном, и это дает основание предположить, что в каком-то предыдущем споре, а также в том, который еще не возник (хотя в некоторых случаях уже напрашивался), отцы быстро приходили к единомыслию. Однако если спор разгорался, наличие такого единомыслия становилось сомнительным [180]. В принципе каждый соглашался, что "святые отцы велегласно… все и повсюду исповедуют и неколебимо веруют как подобает православным" в догматы троичности и личность Богочеловека [181]. Однако когда обнаруживалось, что тот или другой говорил так, что (только после его кончины) возникало подозрение в его вероучительной чистоте, сказанное надо было понимать "в несобственном и неточном смысле" (katahrestikos) [182]. Трудно, невозможно было помыслить, что между Афанасием и Григорием Богословом может быть какое-то разномыслие [183]. Та же самая формула ("Избави Бог!") приводилась и в ответ на риторический вопрос, гласивший: "Может ли святой Дионисий противоречить самому себе?" [184] Если казалось, что такой Отец Церкви, как Григорий Нисский, единомыслен с таким еретиком, как Ориген [185], и тоже считает, что, в конце концов, спасутся все, надо было доказать, что это неверно [186]. Если складывалось впечатление, что два отрывка из Григория Богослова противоречат друг другу, более тщательное исследование должно было показать "их подлинную гармонию" [187].