Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав - Страница 75

Расходясь с православной триадологией, эти течения не только серьезно разнились между собой, но и содержали значительные расхождения внутри себя. Полемизируя с манихеями, надо было защищать никейский догмат о Троице, исходя из того, что три ипостаси не означают множества начал [arhai], ибо в Троице есть только одно начало — Отец — и только от Него [как Восток утверждал и в споре с западной теологией] исходят Сын и Дух [2107]. Считалось, что павликиане, "незаконно и весьма невежественно говоря о Троице иносказаниями, утверждают, что исповедуют [учение о Боге]" вместе с Церковью, однако на самом деле отрицают его [2108]. Что касается богомилов, то из полемики, которую развернул против них Косма, могло показаться, что они не отстаивают какой-то самобытной тринитарной теории и что в учении о Боге их основным заблуждением был дуализм. Обвиняя их в еретической триадологии [2109], он не называл никакого конкретного расхождения. С другой стороны, были богословы, которые обвиняли богомилов в "учении о несоравной Троице" [2110]. В контексте ранних ересей о некоторых богомилах говорили, что они отстаивают "монархианскую" теорию [2111], смешивая ее со своими умозрениями о происхождении сатаны и предательстве Христа Иудой [2112]. Тем не менее манихеи, павликиане и богомилы не были единомысленны с Церковью, ибо не учили о единстве Бога так, как это делало православие.

В полемике со всеми названными дуалистическими течениями ключевым доказательным текстом оставался все тот же ветхозаветный отрывок, по поводу которого христиане спорили с иудеями. Речь идет о Шма. Когда Спасителя спросили, какая заповедь является первой [Мк.12:28–29] [2113], Он привел именно ее: "Слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый" [2114]. Когда-то в противоборстве с гностиками, а ныне — с дуалистами спорной темой [особенно в связи с учением о Боге] стал вопрос об авторитете Ветхого Завета. У павликиан одним из аспектов их дуалистического восприятия божественного было отвержение Еврейской Библии [2115]. Что касается православных отцов Церкви, то если в своем учении они слишком основывались на Ветхом Завете, то их тоже следовало отвергнуть [2116]. Именно это неприятие Ветхого Завета [2117] было одним из богословских аспектов, общим для павликиан и богомилов. В противоположность им и манихеям православные утверждали, что Бог Ветхого Завета — это Отец Господа Иисуса Христа [2118].

"В Ветхом [Завете] и в благодати [Нового Завета]" изложено "одно и то же учение" [2119]. Ведь если Ветхий Завет от дьявола, то как могло случиться, что Христос родился в народе, у которого был закон [2120]? Бог, который не отверг Павла, но призвал и избрал его, — тот же Бог, который, не отринув древнего Израилева народа, приведет его к цели чрез веру во Христа [2121]. Посему Ветхий Завет должен по-прежнему утверждать свой авторитет как часть христианского Писания, чего, однако, не следует делать "постыдному, бесчестному и грязному писанию проклятых манихеев" [2122]. Несмотря на попытки дуалистов представить ветхозаветного Бога Богом отмщающей справедливости, а новозаветного — Богом благим, Церковь в своем исповедании утверждала, что "один и тот же благой и любящий Бог есть отмститель праведного в Ветхом /Завете/ и в благодати" [2123].

Утверждая в полемике с иудаизмом, что Шма не исключает учения о Троице, но /при правильном его понимании/ даже предполагает его, сторонники христианского православного монотеизма в то же время противились любой попытке исказить божественную природу введением двойного начала [arhe]. Учение о Троице не предполагало никакого компромисса в своей основополагающей аксиоме, согласно которой божественное начало едино, и в противоборстве учению о Filioque последняя еще более укреллялась [2124]. "Что до нас, — отвечал православный дуалистам, — то мы не следуем вашими безбожными путями и не говорим о двух началах, кои должно обособить по их местоположению. Но, возвещая единого Творца и единое начало всего, мы утверждаем учение… Отца и Сына" [2125]. "Исповедание двух начал, доброго и злого," православные осмыслили как "первый член" павликианского символа веры [2126], воспринятого от манихеев. От манихеев и павликиан идея множественного начала в дальнейшем была заимствована более поздними дуалистическими движениями, особенно богомилами [2127]. Библейское обоснование этому усматривали в отрывке из Матфея, где говорилось, что различные виды поступков имеют разные источники [Мф.7:18], а также в отрывке из Второго Послания к Коринфянам [2128], где говорилось о "боге века сего" [2 Кор.4:3–4] [2129]. Не соглашаясь с такой экзегезой, православные приводили библейское свидетельство, согласно которому сам факт, что этот мир не принял Бога, говорит в пользу одного начала, а не двух [2130], ибо Христос "пришел к своим, и свои Его не приняли" [Ин.1:11] [2131].

У более поздних богословов библейские доказательства стали играть более заметную роль, а если взять Иоанна Дамаскина, то у него они подкрепляются серьезными логическими и метафизическими доводами. Оспаривая утверждение манихеев о том, что два начала "не имеют совершенно ничего общего" [2132], он возражал, подчеркивая, что общее, по меньшей мере, в том, что оба существуют [2133]. Кроме того, самим употреблением слова "начало" манихеи противоречат своему дуализму, ибо начало может быть только одним [2134]. В математике единица — это начало всякого числа, и то же самое можно сказать о начале в метафизике. [2135]. Если для каждого предмета есть отдельное начало, то, в свою очередь, все это множество начал должно иметь одно единое [2136], ибо в противном случае существовали бы не только Бог и материя /как два начала, признаваемые дуалистами/, а множество начал во всей вселенной [2137]. Налицо не только явный абсурд, но и отрицание смысла слова "начало". Природу добра и зла нельзя объяснять с помощью двойственного начала: скорее "добро есть начало и цель всего, даже того, что есть зло" [2138].