Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав - Страница 66

Все это использовалось для того, чтобы показать, что сторонники Запада "не сами толковали этот догмат, но исповедовали его на основании учения святых отцов" [1802]. Со времени Афанасия, каппадокийцев и Августина прошло много столетий, и ни один авторитетный учитель Церкви не отрицал, что Святой Дух исходит от Сына, и это исхождение, по сути дела, было "вечным и постоянным исповеданием веры восточной и западноей Церкви о Святом Духе" [1803]. Однако авторитетным свидетельством того, что "вечное и постоянное исповедание веры восточной и западной Церкви" не поддерживало идею Filioque, может служить трактат Фотия "О тайноводстве Святого Духа". "Кто из наших святых и славных отцов говорил, что Дух исходит от Сына?", — спрашивает он в этом сочинении [1804]. Цитируя различных отцов, включая Дионисия, а также приводя высказывания из сочинений, приписываемых Клименту, Фоитй намерен "присовокупить к ним и тех западных", Иринея и Ипполита, ни один из которых не учил о Filioque [1805]. Ни один из западных богословов не был столь известен, как Лев 1-й, — "столп четвертого собора", автор "богодухновенных вероучительных посланий" и авторитет "православия, проливающий свет не только на Запад, но и на пределы восточные". Он тоже учил, что Дух исходит от Отца [1806]. Что же касается "тех отцов ваших… Амвросия, Августина и прочих", утверждавших, что Дух исходит и от Сына, то по отношению к ним необходимо помнить, что они тоже всего лишь люди и, следовательно, надо покрыть их срам [1807], как это сделали сыновья Ноя со своим отцом [1808]. Фотий был готов признать, что Августин и другие западные богословы вполне заслуживают звания "отцов", однако их авторитет уступает авторитету "отцов отцов", к каковым, например, можно причислить папу Льва 1-го [1809]. Прежде всего, однако, надобно внимать авторитету Самого Господа, учившего, что Святой Дух исходит от Отца [1810].

В иерархии авторитетов свидетельство одних отцов однозначно превосходили свидетельства других, однако над всеми высились вселенские церковные соборы. Для Церкви догмат о Святом Духе был определен на втором из них, повторен на третьем, подтвержден четвертым, утвержден пятым, возвещен шестым и запечатлен седьмым [1811]. Среди всех их самыми решающими были Никейский и Константинопольский, так как они определили символ, в котором исповедовался догмат о Святом Духе [1812]. Поэтому, дерзнув самочинно "исказить святой символ", утвержденный столь многими вселенскими соборами, Запад поступил "весьма дерзко" [1813]. Такое искажение было не чем иным, как "развращением" (diastrofe) [1814] священного запечатления символа. Представители Востока утверждали, что они не дерзнут посягнуть на авторитетный текст символа [1815]. Изложенный на Первом Константинопольском Соборе, этот текст учил, что Святой Дух "исходит от Отца", и не упоминал ни о каком исхождении от Сына [1816]. Защитники Filioque, сознательно вышедшие за пределы унаследованного текста, повинны в нововведении [1817]. Чтобы как-то по-хорошему объяснить его появление, можно было предположить, что во время нашествия вандалов латиняне, наверное, потеряли копии актов Никейского Собора и не знали изначального текста символа [1818], однако, касаясь Filioque, большинство греческих богословов не прибегали к подобным оправданиям, но просто проводили грань между православным преданием об исхождении Духа только от Отца и неправославным новшеством об исхождении Его и от Сына [1819]. Такое добавление к тексту символа было неоправданным и еретическим [1820].

Запад отвечал, что на самом деле все выглядит иначе. Речь идет не о какой-то новой форме богослужения, не о новой религии в римской Церкви, которая, по сути дела, "пребыла в вере, единой с восточною Церковью" [1821]. Несмотря на то что были латиняне, которые на основании обычая, сложившегося в некоторых западных церквах, утверждали, что символ с Filioque является "кафолической верой" [1822], большинство из них признавали, что эта фраза была добавлена к символу после Никеи и Константинополя. Одним из вариантов ответа было утверждение, согласно которому фраза "от Отца" в принципе не исключает фразу "и от Сына" [1823] и что никейские отцы "не включили последнюю не потому, что в них не было твердой и совершенной веры в нее, а в силу предположения, что это и так ясно и очевидно для всех верных" [1824] и что, следовательно, нет необходимости упоминать об этом особо. Упоминание об этом сейчас ни в коей мере не противоречит истинному смыслу текста символа [1825]. Латиняне не хотели уступать соборы и символы грекам. "Принимаю триста восемнадцать соборных и святых мужей, благословенных отцов, всех без изъятия" [1826], - пишет Павлин Аквилейский в одном из своих гимнов, а в другом месте заявляет, что Никейским Символ "незыблем" [1827]. Добавление Filioque — не нарушение, а то же самое, что сделали сто пятьдесят отцов Константинопольского Собора, расширившие простую никейскую фразу "и в Духа Святаго" до той формулы, которая ныне используется как на Востоке, так и на Западе [1828]. Если это расширение законно, то почему Filioque не является таковым [1829]? Однако в западных доводах упускался из виду, по меньшей мере, один момент восточной критики. Даже если бы какой-нибудь братолюбивый "восточный", вняв западной логике, и признал богословскую правомочность Filioque, тот факт, что эта формула была внесена в символ в одностороннем порядке, не переставал быть серьезным злоупотреблением, исправить которое можно было бы только в том случае, если бы "единый собор западной и восточной Церкви", созванный папой и императором, придал этому добавлению законную силу [1830]. Только собор мог расширить символ, сформулированный собором.

Таким образом, возражение формально-процедурного порядка само по себе имело для греков решающее значение, однако не в меньшей мере они возражали и по существу. Филиоквистская формула была не только незаконна, но и ошибочна. Она основывалась на определенных богословских посылках, которые Восток считал неадекватными и ложными и которые стали очевидными в ходе споров. Некоторые из них лежали в сфере того, что можно назвать "богословским методом", так как предполагали различия в способах разработки тринитарного учения. За пределами методологических различий лежали другие, принципиально метафизические расхождения в самом учении о Боге, однако, прежде чем выявить их, необходимо описать те пути, на которых две разные формы богословствования продолжали осмыслять учение о Троице, а также определить отличия, которые, будучи принципиальными для одной стороны, другою не разделялись.