Семьдесят два дня - Яхнина Евгения Иосифовна - Страница 8

Ликование охватило всех. Казалось, солнце вдруг засветило ярче, небо стало синее, воздух прозрачнее.

— Да здравствует Коммуна!

Кто первый крикнул эти слова? Трудно было сказать: они выражали заветные желания каждого. Снова и снова повторялись они в весеннем воздухе.

Уже давно народ хотел сбросить правительство капиталистов и помещиков и выбрать свою, рабочую

— Солдаты! — крикнула Клодина. — Вы не будете стрелять

в нас!

власть — правительство Коммуны. Рабочая Коммуна даст всем равные права; плоды земли — тем, кто её возделывает; фабрики и заводы — тем, кто на них работает.

Теперь этот желанный час настал.

— Долой министров-изменников! Да здравствует Коммуна!

Солдаты братались с народом. Женщины торжествовали.

Кто-то крикнул:

— Слава парижским женщинам! Слава зеленщице Клодине!

Клодину подхватили на руки, подняли высоко вверх.

Испугавшись, маленький Клод испустил неистовый крик, который сразу отрезвил ликующую толпу. Плач ребёнка среди радостных возгласов как бы напоминал, что борьба ещё не окончена.

Послышались голоса:

— На Монмартр! На Монмартр!

И все дружно двинулись к высотам Монмартра»

Тележку, на которой среди зелени сидел снова повеселевший Клод, выкатили вперёд, и Клодина шагала, отчеканивая слова боевой песни:

Я — Марианна! Марианну Все в мире знают — друг и враг.

Я веселиться не устану,

Заломлен красный мой колпак!

Толпа подхватила припев:

Иди же, Марианна,

И будет враг разбит.

Буди — уже не рано —

Того, кто спит!

…Священник Франсуа по своей привычке бесшумно подкрался к классу и вырос на пороге немного раньше начала урока.

Все сразу притихли и, вскочив, как один, застыли на месте, удерживая дыхание.

Воспитатель взял лежавшую на кафедре линейку. Это было грозное предзнаменование. Кто из учеников не знал её назначения! Как часто опускалась она на головы виновных и невиновных!

Но, вопреки обыкновению, линейка на этот раз не взвилась в воздух. Отец Франсуа только крепко сжал её в руке и произнёс ласковым голосом:

— Садитесь, дети мои!

Мальчики встревожились. Лучше бы отец Франсуа по своей всегдашней манере закричал, выругался, затопал ногами. Этот сладенький голос — насильственно придушенный бас, — эта выхоленная рука, впившаяся в линейку, не предвещали ничего доброго.

Но вместо этого отец Франсуа поднял левую руку, и мальчики только теперь заметили, что вместе с молитвенником в ней был зажат листок бумаги.

— Дети мои! — повторил священник, всматриваясь в загоревшиеся любопытством глаза своих юных слушателей.

Взгляд его задержался на Поле. Мальчик замер в напряжении. Сердце забилось сильнее, дыхание участилось.

— Поль Роже, сын мой, подойди ко мне!

Поль приблизился и посмотрел в глаза священнику, стараясь угадать его намерения.

Отец Франсуа заговорил, растягивая слова:

— Радуйся, сын мой! Долго ждал ты вести с твоей родины. Вот она и пришла! — Священник помахал бумажкой, которую держал, и замолк, наслаждаясь смущением мальчика.

Прошло пять лет с тех пор, как Поль переселился в Париж. Но никогда он не забывал о родных эльзасских горах, о виноградниках на их склонах. Война нарушила связь Парижа с провинциями, и Поль уже восемь месяцев не получал весточки с родины,; которая перешла теперь к немцам. Мальчик не знал, что сталось с родителями и удастся ли когда с ними свидеться.

— Вот что пишет тебе священник Муше, — прервал наконец отец Франсуа томительное молчание: — «Отец твой Леон Роже, мать Луиза и сёстры Мари и Жанна — все в полном здравии. Пора и тебе вернуться домой. Родители твои стали теперь немецкими подданными, потому что Эльзас-Лотарингия отошла к Германии. Надо и тебе быть с ними вместе. Не должно яблоку далеко откатываться от яблони. Не медли и приезжай скорее. Такова воля господа бога!»

Поль был взволнован и возмущён до глубины души. Весь дрожа от негодования, он закричал:

— «Бога»… Так, значит, это бог велит мне стать изменником Франции?! Ни за что не перейду в немецкое подданство!

Священник побагровел от злости. Линейка, которую он не выпускал из рук, со свистом рассекла воздух. Но на этот раз она не опустилась на покорную голову ученика. Поль успел вырвать её из рук сурового воспитателя. Описав дугу, линейка задела молитвенник, и он упал на каменные плиты пола. Переплёт оторвался, и уныло задребезжало прикреплённое к нему серебряное распятие.

Все стояли в оцепенении. Замер от неожиданности и священник. Прошла минута, показавшаяся всем бесконечно долгой.

Наконец отец Франсуа опомнился. Он опустил-

ся на колени, подобрал молитвенник, распятие и переплёт.

— Безбожник! — закричал он, продолжая стоять на коленях. — Несчастный! На кого ты поднял руку! — произнёс он ещё суровее, встав на ноги. — Ты оскорбил святое имя господа бога и загубил свою душу. Тебе нет места среди чистых духом юношей!

И неожиданно священник выбежал из класса.

Все сразу зашумели, задвигались. Трудно было что-нибудь разобрать в беспорядочном шуме голосов. Каждый старался угадать, что теперь будет с их смелым товарищем.

Однако это продолжалось недолго. Отец Франсуа вернулся в класс не один. Его сопровождал молодой послушник Клеман.

Дети не любили Клемана. Он исполнял должность сторожа при церкви, следил за каждым шагом воспитанников и докладывал обо всём начальству.

— Отведи виновного в карцер! — приказал священник.

Понурив голову, направился Поль в подвальное помещение, куда запирали провинившихся школьников. Мальчик взглянул на своего конвоира, смерил его с головы до ног и мысленно прикинул, чем могла бы кончиться борьба с ним. Монах был нескладен на вид, но высок и плечист. Поль понял, что в прямой схватке ему несдобровать. Оставалось только повиноваться.

Было уже за полдень, когда Клодина во главе огромной толпы подошла к мэрии1 18-го округа2

1 Мэрия — городское управление.

2 Париж делится на округа, как Москва и другие наши большие города на районы.

в центре Монмартра. На балконе здания развевалось красное знамя. Сменявшие друг друга ораторы оповещали народ о победе революции. Клодина не хотела здесь задерживаться. Она стремилась на вершину Монмартрского холма, к Антуану. Тревога не покидала её с той минуты, как она увидела «Марианну» на бульваре Сен-Мишель. Ведь пушку охранял Антуан. Где же он?

Клодина повернула тележку, чтобы выбраться из толпы. И вдруг она услышала знакомый голос:

— Мало одержать победу, надо её удержать!

В первую минуту Клодина не могла сдвинуться с места. Радость и тревога сменялись в её сердце. Здесь, на балконе, — Анри Прото. Антуан охранял пушки в одной команде с ним. Может быть, и её муж где-нибудь здесь, в мэрии. Вдруг он сейчас появится на балконе!.. А если его здесь нет, то… Клодине стало страшно, и она заметалась, не зная, как пробраться сквозь густую массу людей, обступивших здание. Наконец ей это удалось.

Взяв на руки сына, она прислонила тележку к уличной тумбе и пошла дальше, расчищая проход свободной рукой,

А с балкона неслись слова:

— Представители рабочих заседают сейчас в ратуше, где раньше сидели их хозяева. Рабочая власть уже готовит новые законы, которые изменят всю нашу жизнь. Бедняки бесплатно получат из ломбардов заложенные вещи. Рабочий день для подростков будет сокращён. Ученье станет бесплатным и обязательным для всех детей. Попам придётся убраться из школы. Домовладельцы не посмеют требовать старые долги за квартиру…

Клодина вспомнила, как всего только несколько часов назад Лебель грозил выбросить её семью на

улицу. Зеленщица оживилась, воспрянула духом, и улыбка снова появилась на её лице.

А в воздухе звенели слова:

— Враг не отдаст власть без боя. Он бездушен и коварен. Но он не устрашит нас своими жестокостями. Мы боремся за наше будущее, за счастье наших детей!

Клодина подняла сына над головой и громко повторила слова Анри: