Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 80

Глава V

Сообщив мне имя помощника мистера Канди, Беттередж, по-видимому, решил, что он потратил достаточно времени на такой ничтожный предмет, и снова принялся за письмо Розанны Спирман.

Я сидел у окна, ожидая, пока он кончит. Мало-помалу впечатление, произведенное на меня Эзрой Дженнингсом (хотя в том положении, в каком был я, казалось совершенно непонятным, чтобы какой-нибудь человек мог произвести на меня какое бы то ни было впечатление), изгладилось, и мысли мои вернулись в прежнюю колею. Я еще раз обдумал тот план, который наконец составил для будущих своих действий.

Вернуться в Лондон в этот же день, рассказать все мистеру Бреффу и наконец – что было всего важнее – добиться (все равно какими способами и посредством каких жертв) личного свидания с Рэчел – вот каков был мой план, насколько я вообще был способен составлять планы в то время. Оставался час до лондонского поезда; оставалась слабая надежда, что Беттередж может найти в не прочитанной еще части письма Розанны Спирман что-нибудь, что полезно мне было бы знать, прежде чем я оставлю дом, в котором пропал алмаз. Поэтому я и решил подождать, пока он не кончит читать.

Письмо заканчивалось следующим образом:

«Не надо сердиться на меня, мистер Фрэнклин, даже если я чуть-чуть поторжествовала, узнав, что держу в руках всю вашу будущность. Тревога и опасения скоро опять вернулись ко мне. Зная мнение сыщика Каффа о пропаже алмаза, можно было предположить, что он начнет с осмотра нашего белья и одежды. В комнате моей не было места – в целом доме не было места, – которому, по моему мнению, не грозил бы обыск. Как спрятать вашу ночную рубашку, чтобы сыщик Кафф не смог ее найти, и как сделать это, не теряя ни минуты драгоценного времени? Нелегко было ответить на такие вопросы. Моя нерешительность кончилась тем, что я придумала способ, который, может быть, заставит вас посмеяться. Я разделась и надела вашу ночную рубашку на себя. Вы носили ее – и, надев ее после вас, я испытала еще одну радостную минуту.

Новое известие, дошедшее до нас в людской, показало, что я как раз вовремя успела надеть на себя вашу ночную рубашку. Сыщик Кафф пожелал видеть книгу, в которой записывалось грязное белье.

Я отнесла эту книгу в гостиную миледи. Мы с сыщиком встречались не раз в прежнее время. Я была уверена, что он узнает меня, и не была уверена в том, как он поступит, когда увидит, что я служу в доме, где пропала ценная вещь. Я почувствовала, что в таком состоянии для меня будет облегчением ускорить нашу встречу и тотчас узнать самое худшее.

Когда я подала ему книгу, он посмотрел на меня, как будто я была ему совершенно незнакома, и особенно вежливо поблагодарил меня за то, что я принесла ее. Я подумала, что и то и другое – дурной знак. Неизвестно, что он мог сказать обо мне за спиной; неизвестно, как скоро меня могли арестовать по подозрению и обыскать. В это время пришла пора вашего возвращения с железной дороги, куда вы ездили провожать мистера Годфри Эблуайта, и я пошла в вашу любимую аллею в кустарнике, выждать нового случая поговорить с вами – последнего случая, как я предполагала, который еще мог представиться мне.

Вы не явились, и, что было еще хуже, мистер Беттередж и сыщик Кафф прошли мимо места, где я пряталась, – и сыщик увидел меня.

После этого мне ничего не оставалось, как вернуться к своей работе, пока со мной не случились еще новые беды. В ту минуту, когда я пересекала тропинку, вернулись вы. Вы шли прямо к кустарнику. Когда вы увидели меня, – я уверена, сэр, что вы меня увидели, – вы вдруг повернули от меня в другую сторону, словно от зачумленной, и вошли в дом[3].

Я пробралась домой по черной лестнице. В те часы прачечная бывала пустой, и я осталась там одна. Я спрашивала себя, что будет труднее сделать, если дела пойдут таким образом: перенести равнодушие мистера Фрэнклина Блэка или прыгнуть в Зыбучие пески и положить этим конец всему?

Бесполезно было бы требовать от меня объяснения моего поведения в то время. Как я ни стараюсь, я сама не могу понять его.

Почему я не остановила вас, когда вы отвернулись от меня таким жестоким образом? Почему не закричала: «Мистер Фрэнклин, я должна сказать вам кое-что, касающееся вас, и вы должны выслушать и выслушаете меня»? Вы были в моей власти, как говорится. Мало того, я имела средства (если бы я только могла заставить вас поверить мне) быть полезной вам в будущем. Разумеется, я никак не предполагала, что вы, джентльмен, украли алмаз только из одного удовольствия красть его. Нет, Пенелопа слышала, как мисс Рэчел, а я слышала, как мистер Беттередж говорили о вашей расточительности и о ваших долгах. Для меня было ясно, что вы взяли алмаз для того, чтобы продать его или заложить и, таким образом, достать деньги, которые были вам нужны. Ну, а я могла бы назвать вам человека в Лондоне, который дал бы вам взаймы большую сумму под залог этой драгоценности и не задал бы вам нескромных вопросов.

Почему я не заговорила с вами! Почему я не заговорила с вами!

Первое лицо, зашедшее в прачечную, была Пенелопа. Она давно уже знала мою тайну и делала все возможное, чтобы образумить меня, и делала это ласково.

«Ax, – сказала она, – я знаю, почему вы сидите здесь одна-одинешенька и сокрушаетесь! Лучше было бы для вас, Розанна, если бы мистер Фрэнклин уехал отсюда… Я думаю, что он скоро должен будет оставить наш дом…»

Мысль о возможном вашем отъезде еще ни разу не приходила мне в голову. Я не в силах была ответить Пенелопе. Я могла только смотреть на нее.

«Я только что ушла от мисс Рэчел, – продолжала Пенелопа, – и порядочно-таки помучилась из-за ее капризов. Она говорит, что ей невыносимо оставаться дома, пока тут полицейский; она решила сегодня же переговорить с миледи и завтра перебраться к тетушке Эблуайт. Если она это сделает, мистер Фрэнклин тотчас найдет причину для отъезда, поверьте!»

При этих словах ко мне вернулась способность говорить.

«Значит, по-вашему, мистер Фрэнклин уедет с нею?» – спросила я.

«Очень охотно уехал бы, если бы она позволила ему. Но она не позволит. Ему тоже досталось от ее капризов, он тоже у нее в немилости, между тем как он сделал все, чтобы помочь ей, бедняжке! Нет-нет! Если они не помирятся до завтрашнего дня, вы увидите, что мисс Рэчел уедет в одну сторону, а мистер Фрэнклин – в другую. Куда он отправится, не могу сказать. Но после отъезда мисс Рэчел он не останется здесь, Розанна».

Мне удалось скрыть отчаяние, которое я почувствовала при мысли о вашем отъезде. Сказать правду, я увидела проблеск надежды для себя в том, что между вами и мисс Рэчел произошло серьезное недоразумение.

«Вы знаете, – спросила я, – из-за чего они поссорились?»

«Виной всему мисс Рэчел, – сказала Пенелопа, – и, сколько мне известно, это только капризы мисс Рэчел, и больше ничего. Неприятно мне огорчать вас, Розанна, но не увлекайтесь мыслью, что мистер Фрэнклин поссорится с нею. Он слишком любит ее для этого!»

Едва она произнесла эти жестокие слова, как к нам вошел мистер Беттередж. Все слуги должны были сойти в нижний зал. А оттуда мы должны были по очереди, одна за другой, отправляться в комнату мистера Беттереджа, где нас будет допрашивать сыщик Кафф.

Очередь моя наступила после допроса горничной миледи и первой служанки. Расспросы сыщика Каффа – хотя он их очень искусно маскировал – вскоре показали мне, что эти две женщины (первые враги мои в доме) подсматривали у моих дверей в четверг днем и в тот же четверг ночью. Они достаточно наговорили сыщику, чтобы открыть ему часть истины. Он знал, что я тайно сшила ночную рубашку, но ошибочно думал, что рубашка, запачканная краской, принадлежит мне. Из того, что он мне сказал, явствовало еще одно, хотя я это и не совсем поняла. Он, разумеется, подозревал, что я замешана в пропаже алмаза. Но в то же время он показал мне – не без умысла, как я полагаю, – что не считает меня главной виновницей пропажи алмаза. Он, кажется, думал, что я действовала по приказанию кого-то другого. Кто этот другой, я так и не догадалась ни тогда, ни теперь.