Прогулка в мир тьмы - Ольшевская Светлана - Страница 37

Как же я устала…

Как же я устала… Двое суток без сна. А может, и больше. Но не оттого так гадостно на душе…

Длинная шинель почти доставала до земли, цеплялась за прошлогодний сухой бурьян. Я шла по улицам родного рабочего поселка, где прошли мои детство и юность. Как давно я его не видела, как хотела увидеть снова!

Только теперь он был пуст. От многих домов остались руины – что-то уничтожила бомбежка, а что-то было растащено на дрова. А люди… Людей здесь больше не было. Когда наш отряд вошел сюда, то из живых мы здесь встретили только двоих – старика и девочку-подростка. Девочка не говорила совсем, а старик был явно сумасшедшим и в ответ на наши вопросы только выкрикивал что-то невразумительное. На вопрос, есть ли здесь еще люди, он горько заплакал, а девочка провела рукой по шее и тоже заплакала. Впрочем, трупов на улицах мы пока не видели.

Немцы ушли отсюда совсем недавно. Что здесь было? Этого не знал толком никто. Моя душа болела не за родных – они-то были эвакуированы вместе с оборонным заводом, на котором работали, и исправно писали письма. Но как же соседи, приятели и особенно лучшая подруга Лиленька…

Она была красавицей, не то что я. У нее украшения были старинные, золотые, еще с царских времен в их семье передавались по наследству. И в квартире у них было красиво – паркет, свечки в канделябрах, картины на стенах, и стол к обеду сервировали. Не то что мы – жили в мазанке, в дом входили – не разувались. А еще у моей подружки был любимый плюшевый медведь. Смешно сказать – хоть не маленькая уже была, а все спала с ним в обнимку и разговаривала, как с живым. Она была такая нежная и хрупкая, моя Лиленька.

С тех пор как я пошла на фронт, от нее не было весточки. Что с ними всеми случилось? Хотелось надеяться, что живы…

А сейчас я шла по знакомым до боли улицам, смотрела по сторонам. Мне было приказано выяснить, остались ли здесь еще люди, но, похоже, больше в поселке никого не было.

Ноги сами собой несли меня привычным маршрутом – пара кривых переулков, поворот – и длинная прямая улица, самая большая в нашем поселке. И двухэтажные дома. В одном из них до войны жила Лиленька.

Вот и они, стоят в ряд. Тоже пустые, без стекол в окнах. У некоторых и крыш нет. А от дома моей подруги вообще остались одни стены. Как и от моей мазанки на краю поселка.

Я шла дальше, и на душе было так гадко, как не бывало за всю войну. Надо же было нам остановиться именно здесь…

Стоп! Кажется, вон в том доме я заметила что-то подозрительное. Что-то шевельнулось в окне второго этажа. Или померещилось?

Я подошла ближе. Такой же двухэтажный дом, стекол нет, крыша проломлена, штукатурка вся оббита, на земле валяются сорванная дверь и какая-то табличка, усыпанная крошевом стекла и штукатурки…

Убедившись, что в подъезде никого нет, я осторожно вошла. Деревянная лестница, начинавшаяся от самого входа, уцелела, и я стала быстро подниматься. Дойдя до лестничной площадки, я не слухом, а скорее напряженными нервами почуяла позади движение.

Резко обернулась, выхватила свой трофейный «вальтер»…

В проеме входа чернела человеческая фигура. Это была старуха. Тощая, оборванная, с длинными, давно не чесанными седыми космами, бледным лицом и пустыми, ничего не выражающими глазами. Видимо, ей, как и тем двоим, пришлось пережить больше, чем ее разум смог вынести. В одной руке старуха держала, как мне показалось, младенца, завернутого в тряпки. На шее у нее болтался узелок на шнурке.

При виде моего пистолета она медленно подняла вверх давно не мытые руки с обломанными ногтями. Младенец при этом упал на пол, но не издал ни звука. Я опустила оружие, и старуха, даже не сделав попытки поднять младенца, поспешно бросилась прочь. Что-то в ее движениях показалось мне знакомым, но я уже мчалась вниз через три ступеньки, чтобы помочь несчастному ребенку.

Схватила, подняла… Это был вовсе не младенец. Это был завернутый в старое одеяло донельзя грязный плюшевый медведь.

Хорошо знакомый мне медведь.

Лиленька?!!

Мне уже случалось видеть людей, ставших стариками в двадцать лет…

Я выскочила из подъезда, но ее нигде не было.

– Лиленька!!!

Это я, кажется, закричала вслух, приходя в себя от странного наваждения. Так, стоп… Я – это я, Ника Чернореченская, и сейчас двадцать первый век. В руках у меня так и оставались фонарик и фотография – старая, потемневшая, с трудом различимая.

Что это было – сон или видение?

Кем же я была… в этом сне? Наверное, вот этой веснушчатой Феней? Она пошла воевать, а Лиленька…

Черт! Она же мне дорогу показала!

Пулей сбежала я по лестнице и выскочила за ворота. Да, это он, один из знакомых переулков из сна! Дома, конечно, другие, но характерный изгиб улицы угадывался. В отдалении снова возник чей-то силуэт – мне было плевать. Вперед, пока сон не забылся!

– Лиленька! – рвался зов из моей груди. И я не сдержалась, крикнула вслух. Что я делаю, сумасшедшая!

Один переулок, за ним второй, поворот… Передо мной предстала улица, широкая и прямая. И вот они, стоят – четыре двухэтажных дома! Остальные не уцелели, на их месте обычные домишки.

Ура, нашла! Но какой же из них?

Я прошлась вдоль всех четырех. Естественно, за эти годы их не раз ремонтировали, и теперь они были выкрашены в одинаковый зеленоватый цвет, большинство окон пластиковые. И в каждом – по два подъезда. Но если верить фотографии, в здании гестапо был вход еще и с торца, а тут таковых нет. Перестроили, наверное.

Я еще раз вынула фотографию. Нет, теперь все так изменилось, что не опознаешь. Заборчик вот поставили у второго дома, огородили клумбу. У четвертого – детская площадка, в третьем вместо угловой квартиры был магазинчик – сохранилась вывеска и большая дверь для разгрузки товара. Первый – ничего примечательного.

И где же?

Я смотрела то на фотографию, то на дома, пытаясь найти какую-то зацепку, но с тех пор все решительно изменилось. Разве что…

Перед вторым домом росла полузасохшая, очень толстая акация. Она вполне могла быть одной из тех молоденьких, что я видела на фото. Расположение, кстати, совпадало.

Но я помнила, как чуть не ошиблась в поезде. Акация – еще не признак, они могли расти вдоль всех домов.

Что же делать? Алевтина советовала мне доверять чутью, но оно молчало.

Внутрь войти, что ли? Страшно…

Ладно. Войду во все дома поочередно, может, внутри интуиция лучше заработает. Начну, пожалуй, с последнего, четвертого, потом третий…

Я сделала шаг и остановилась. Что же я опять себе вру и малодушно оттягиваю время? Ведь не четвертого дома я боюсь, и не третьего. А второго, того самого второго, где акация!

Я подошла, стала возле дерева, глядя на чернеющий проем подъезда, лишенного двери. Сейчас ночь, а тогда был день… Тогда, семьдесят лет назад, когда я точно так же смотрела на этот подъезд… То есть не я, а незнакомая мне Феня.

Сжав кулаки и набрав в грудь побольше воздуха, словно собираясь нырнуть, я шагнула в эту черноту…

Лестница. Деревянная лестница на второй этаж, начинающаяся у самого входа. Нижние ступени залиты лунным светом. Шаг. Другой. Мамочки… Это та самая лестница! Не такая же точно, а именно та, в этом я могла поклясться! Теперь она чистая, выложенная плиткой, но все равно та же самая! Знакомые разновысокие ступеньки, по которым я шла буквально несколько минут назад – то есть семьдесят лет назад и не я.

С ума сойти!

И тут я почувствовала позади себя движение. Ничего не увидела и не услышала, и даже ничья тень не заслонила лунного света, но что-то заставило меня оглянуться.

В проеме двери стояла высокая темная женская фигура. Миг спустя я различила детали. Женщина, еще не старая, в платке, с темными волосами, смотрела прямо мне в глаза, и в этом взгляде сквозили ужас и безумие.

Тени у нее не было. Мороз пополз по моей коже.

– Лиленька… – только и смогла прошептать я, пятясь по лестнице вверх.

Она чуть заметно качнула головой и так же медленно отошла от подъезда куда-то влево.