Маска для женщины - Смирнова Алена - Страница 4

Девушку ничем нельзя было пронять.

— Наркоманию категорически отрицаю. Алкоголичка наверняка. Понимаете, меня по жизни здорово поддерживает то, что так называемые грамотные специалисты абсолютно непьющим людям ставят диагноз — алкоголизм в нулевой стадии. Перспектив не исключают. Ну у меня тогда первая.

— А у меня последняя, — вдруг признался я.

— Вы завязывайте, — легко, без осуждения сказала она. — Я не того неврастеника в синем трико, вас взглядом буравила. Вы прыгаете, а потом парите. И не грохочете по доскам, как остальные, даже женщины, когда приземляетесь.

Я поклонился и сообразил, что в кои-то веки поклонился с достоинством.

— Меня зовут Полина, — улыбнулась девушка.

— Дмитрий.

— Орецкий?

— Он самый.

— Улет! — воскликнула она. — Я читала, как вы Америку без напряга на уши поставили.

Много ли артисту надо? Когда как. Тогда мне хватило. Она была непосредственной, но не льстивой. И не кокетничала. Я увлек ее в гримуборную и рассказал про призрак.

— Вы ошибаетесь, Митя, — засмеялась Полина. — Ничего, что я вас не Дмитрием величаю? Мне очень нравится имя Митя. А Дмитрий, строго говоря, — это уменьшительное от имени Вадим .

Я вздрогнул, но не стал сопротивляться. Все равно она вытворяла то, что ей нравилось.

— Призраки бывают без лица, мы сами упираемся в догадку, будто сия блеклость — копия конкретного человека, — наставляла меня приблудная девушка. — Со мной случались неприятности типа нервных срывов, я их брата и сестру близко наблюдала. У них руки есть, ноги есть, физиономий нет. Ваше привидение — густо набеленная плотская бабенка.

Будто во сне, я достал из ящика единственную фотографию жены в гриме.

— Похожа, — одобрила Полина. — Почему вы ей не скажете, что раскусили? Поиграть хочется?

— Она покончила с собой десять лет назад, — выдавил я из распухшего горла.

— Такая могла набраться мужества, — грустно согласилась Полина. Раздался стук и глуховатый голос:

— Дмитрий Игоревич, пожалуйста, на сцену.

— Идите, Митя, покажите класс. А я пока пробегусь по театру и найду вашу мучительницу. Где дамы обретаются?

Ее буйная жажда деятельности проникала в собеседника воздушно-капельным путем, словно вирус. Не сразу, но обнаруживалось, что вдруг заразился ее непоседливостью и разговорчивостью. Меня, давно не болтавшего с незнакомками и незнакомцами, уже ломало. Я наскоро объяснил ей принцип расположения артистических и бежал на звуки вечной музыки.

Глава 7

После прогона я опять не вытерпел. Вадимчик меня игнорировал, а влекло к нему, коварному, неудержимо. Пришлось бросить коньячный якорь. Как обычно, я собирался смаковать, прилег с бокалом, пытался уловить звуки из-за стены. В результате накачался до неспособности встать и запереть дверь. Подремал, снова выпил. Близилось время фестивального спектакля. Приземистая мускулистая японка и тощий парень из Питера, которые сегодня собирались покорять искушенную публику, наверное, бесились каждый на свой лад. Обычно в этот час в театре тихо, и чудится, что мягко, как в коробке с ватой. Ощущаешь себя елочной игрушкой — хрупкой, красивой и почему-то старинной. Но в этот раз балетных обуяло массовое бешенство. В коридоре топали, вскрикивали. «Не пожар ли?» — ткнулось в мой пульсирующий висок глупое предположение.

— Дмитрий Игоревич, — надрывался кто-то за дверью.

— Я заглядывал, он дрыхнет, — зафискалили в ответ.

«Я не дрыхну, я почиваю. Пусть только посмеют сунуться без позволения, услышат от меня гневную тираду… Ниже матерка не паду… Нет, ничего не скажу, запущу молча туфлей…»

— Дима, Орецкий, черт тебя дери, у тебя все в порядке? — не унимались и продолжали безобразничать снаружи. — Дима, ну Дима же!

Я взял из-под кушетки туфли, прицелился и затаился в ожидании тактичного «тук-тук-тук». Но теперь и стучать к Орецкому не обязательно, выбил дверь и заходи. Я выронил приготовленное оружие и уставился на посетившего меня нахала. Это был высокий гибкий молодой человек, блондин с ироничными серыми глазами, благородным носом и строгим большим ртом. От него веяло властностью.

— Гражданин Орецкий? — равнодушно спросил он.

Я не успел даже кивнуть.

— Духан у вас в комнате, — принюхался он.

— Не духан, а запах, амбре, — справился я с растерянностью и возникшим при виде него головокружением.

— Лейтенант Юрьев, — представился он и едва не щелкнул меня удостоверением, как козырной картой на игровом столе. — Несмотря на амбре перегара, вы в состоянии отвечать на вопросы?

— Протестую против такой манеры разговора. Я вас не приглашал, вы сами вторглись, — рассердился я.

— Протестую против манеры пускать в ход пистолеты, и то на мои протесты некоторым чихать, — сухо отмахнулся он. — Чтобы впредь не отвлекаться, предлагаю наведаться к вашему соседу.

— Сожалею, я не вхож к нему более.

— Придется в последний раз. Взгляд Юрьева был ощупывающим и холодным: от него кожа делалась «гусиной», а душу коробило.

— Дима, прекратите дурачиться. Мы все за вас беспокоились, — воззвал напружинившийся возле косяка директор. — Беда в театре.

Лишь тогда я заметил, что блеклым задником яркому лейтенанту служила наша администрация и двое мужчин в милицейской форме. Я поднялся и, покачиваясь самую малость, зашагал в нужном направлении.

Гримерную Вадима распахнул настежь наверняка тоже хулиган Юрьев. Зрение меня зло подводило, когда я бывал подшофе. Но не могло же оно менять действительность? Вадимчик и Елена в окровавленных одеждах распростерлись на полу. Я досчитал до ста. Гладкая грудь моего мальчика не шевельнулась. Тогда я тоже задержал дыхание…

Я вновь обрел ненужное мне сознание в своей гримерной. Теперь здесь пахло камфарой и нашатырным спиртом.

— Насмотрелся на десять лет вперед. Обычно в обморок падают женщины. А у вас мужики пачками валятся, — глумился откуда-то из угла лейтенант Юрьев.

— Они у нас тут все артисты, юноша, — одышливо откликнулся старый театральный доктор Карл Потапович. И склонился надо мной: — Здравствуйте, Димочка. Через несколько минут отпустит. Но принимать алкоголь не советую. В случае чего, я у Милы или Пети…

ПОЛИНА

Глава 8

— Меня сразу начал раздражать этот педик и пропойца Орецкий. Валяется свинья в луже и воображает, будто возлежит на перине, — горячился Борис Юрьев.

— Но Поля уверяет, что он великий танцовщик, — возражал полковник Виктор Николаевич Измайлов, алчно предвкушая нашу с Юрьевым перепалку. И то верно, из-за балета мы с Борисом еще не лаялись, а Вик любил разнообразие.

Мы мирно потребляли шампанское в театральном буфете. Лейтенант Юрьев нацелился было на пиво, но полковник пресек увиливание от светского образа жизни мощным рыком:

— Угощаю, экономный труженик!

Они были трогательно похожи на двух десятилетних сыновей моих приятельниц. Вроде бы мы с дамами собрались беспринципно потрепаться, а мальчишки путаются под ногами да еще и лезут с комментариями, которые им, продвинутым не туда, кажутся очень остроумными. Наконец менее терпимая из мам предложила негодникам убраться в кино. Один захлопал в ладоши и замер в высоком старте перед рывком в престижный дорогой кинотеатр. Второй занудил:

— Надоело и неохота без тебя.

Тогда более эксцентричная мать послала их обоих… Они мгновенно исчезли, только хихиканье минут десять слышалось издалека.

Вик напоминал пришитого к подолу службы паренька, который, наконец, оторвался все же. Юрьев, проведший за кулисами почти сутки, казался самому себе заядлым театралом.

Мы случайно встретились в фойе. Вчера Вик, благоговейно разглядывая перепавшие мне контрамарки, заявил, что пойдет на фестивальный спектакль обязательно. Полковника регулярно пытаются подкупить, поэтому заподозрить его в пристрастии к дармовщине невозможно. Скорее он был рад, что меня, шебутную и непутевую, уважили. Юрьева директор уговорил помаяться в зрительном зале пару часов, тот вначале никак не мог взять в толк, почему неэтично допрашивать исполнителей главных партий непосредственно перед выходом на сцену и в антрактах.