Повести - Голицын Сергей Михайлович - Страница 77

— Дед, а дед, как звали купца? — кричала правнучка, тряся косами.

— Не помню.

— Спроси, не Хлебников ли? — заволновался я.

— Может, Хлебников? — теребила правнучка.

— Не помню, ох, не помню! Больно давно было.

Далее мы узнали, что… Да, собственно, ничего не узнали. Дом, где жили сестры, давно от старости развалился. А куда делись те книги, дед не помнил: он в то время в солдатах служил.

Миша подбежал к поленнице, отодрал кусок бересты и развернул ее перед носом деда.

— Э-э-э, не из таких листов были книги? — завопил Миша. Дед долго думал, опустив лысую голову на грудь.

— Кажись, такие, а может, и не такие, — равнодушно протянул он.

— Просто издевательство какое-то! — фыркнула Лариса Примерная.

Молодой чернявый мужчина энергично раздвинул ребячьи спины и подошел к нам.

— Граждане хорошие, — заговорил он, возбужденно размахивая руками, — вы нашего дедушку совсем уморили, никакого толку от разговора с ним не получите, а обратитесь лучше к другому старичку — он и помоложе будет. Сейчас он давно на пенсии, а в первые годы революции писарем в волостном правлении работал и всю здешнюю округу назубок знает. Он вам все объяснит и все расскажет. Проживает он за пять километров отсюда, в селе Сулость. Вон на горке виднеется…

— Как его зовут? — спросил я.

— Позабыл я имя-отчество того старичка. Да вам всякий покажет, вы только спросите, где живет Трубка.

— Как — Трубка? — воскликнули мы хором и тотчас же обступили чернявого.

— Трубка у него с чайную чашку, — спокойно, не подозревая, какую важную новость нам рассказывает, отвечал тот, — и дымит он той трубкой с утра до ночи, по пачке махорки в день выкуривает.

Как неожиданно! Тот самый таинственный Трубка, обладатель рукописной книги двенадцатого века со штампом купца Хлебникова; тот Трубка, которого должны искать, правда, не мы, а двадцать туристских отрядов ростовских школьников, и, оказывается, живет вон там, на горке, в том селе.

— Идти немедленно в Сулость! Нечего время терять! — предлагали одни.

— Пообедаем, а потом пойдем, — говорила Лида.

Я лично тоже был согласен с благоразумной Лидой: зачем такая спешка? Трубка нужен не нам, а тем, кто ищет собрание рукописей Хлебникова. Ведь мы ищем березовые книги. Конечно, отчего же, кстати, не познакомиться с интересным стариком. Мы расспросим его и этим самым поможем Ростовскому музею, но сперва-то, конечно, нужно пообедать.

Пока мы томились на крыльце дома Дунаевых, наши расторопные дежурные разложили на полянке за деревенской околицей костер. Сейчас над костром весело кипели три ведра и огромная кастрюля.

— Минут через двадцать, — сердито буркнул ответственный дежурный Вася, когда мы подошли к нашему привалу.

Здравый смысл требовал — сперва пообедать, а потом уже идти искать Трубку.

Так мы и сделали. Суп уничтожили молча и только получили по два половника пшенной каши, как Ленечка неожиданно воскликнул:

— А что, если в доме купца Хлебникова были спрятаны и березовые книги?

Да, конечно, обе цели поисков могут тесно переплетаться между собой. Какой Ленечка молодец, что догадался об этом сказать! Но Ленечкины слова испортили нам весь аппетит. Кое-как мы проглотили горячий, обжигающий компот и заторопились в путь, засунув невымытые миски в свои рюкзаки.

Мы пришли в большое село Сулость и в сквере, на площади между двумя новыми зданиями школы и клуба, увидели старика, задумчиво сидевшего на лавочке с газетой в руках.

— Э-э-э, вы не скажете нам, где тут живет один старичок, его зовут Трубкой и он все знает? — спросил Миша.

— А я и есть тот самый Трубка, — нисколько не обидевшись, ответил старик и, вынув из кармана трубку действительно невиданных размеров, начал ее раскуривать.

Седые усы, седая голова, подстриженная бобриком, темное, обветренное лицо, изборожденное глубокими морщинами, и проницательные темные глаза — все говорило, что старик прожил долгую трудовую жизнь и наверняка многое знает.

Я начал рассказывать о березовых книгах, но решил пока умолчать о том, что знаю про обгорелую рукописную книгу на пергаменте со штампом купца Хлебникова, которая хранится у моего собеседника.

Трубка долго слушал меня, изредка покашливая и осторожно переспрашивая, потом спрятал трубку и встал.

— Пойдемте в пекарню.

— А что такое?

— Я вам покажу, где их видел.

— Кого их?

— Да березовые книги.

Вот так так! Мы даже забыли удивиться.

Трубка подвел нас к небольшому, в два окошка, домику из белого камня. Этому домику, по его словам, было триста лет. За долгие годы столько к нему прилепили разных пристроек — деревянных и кирпичных, — подлинная старина едва угадывалась.

Здесь когда-то была барская контора, потом волостное правление, теперь устроили пекарню.

Мы подошли к открытому окну и в полутьме разглядели на полках ряды вкусно пахнущих буханок черного хлеба с поджаренными корками.

Трубка прокашлялся и начал рассказывать: когда после революции он занял должность волостного писаря, много книг и бумаг из барского имения было снесено на чердак этого домика.

Мы тут же подняли головы кверху.

— И вы утверждаете, что там хранились березовые книги? — испытующе спросил я.

— Да, утверждаю! — убежденно ответил Трубка.

Он рассказал, что было этих книг пять или шесть, все в железных переплетах с застежками: это чтобы берестяные листы не свертывались. Поперек этих листов шли полоски, какие всегда на бересте бывают. Буквы — очень крупные, славянские — чуть проглядывались: от времени береста потемнела, а чернила выцвели.

— Как — чернила? — спросил я. — Разве буквы не были процарапаны острыми косточками?

— Написаны чернилами, — еще раз подтвердил Трубка. «Странно», — подумал я, но смолчал.

Миша перебил старика и задал самый роковой вопрос, какой только мог придумать.

— Э-э-э, а куда делись те книги?

Трубка долго думал. Я все ждал ответа: «Не знаю». Наконец старик собрался с мыслями и продолжил свой рассказ. Его сосед, когда-то заведующий волостным отделом народного образования, был большой любитель почитать, всю жизнь собирал книги и однажды взял себе связку с чердака — не пропадать же им там. Умер сосед лет десять назад, а дочь его, Пылаева Эльвира Никандровна, продала дом и уехала отсюда. Сейчас она работает в сельмаге, кажется, где-то возле села Курбы. Книги она, верно, увезла с собой. Нет, нет, она их не продавала и не дарила. Впрочем, одна старинная книга случайно осталась у него, у Трубки. Он ее выпросил у Эльвиры на память об ее отце. Книга, правда, сильно обгорела по краям, но там занятные картинки. Один художник приезжал, срисовывал картинки и долго этой книгой любовался.

— Покажите нам, пожалуйста, эту редкую книгу, а потом мы пойдем в Курбу, — попросил я.

— Ладно, зайдем ко мне домой — покажу, — ответил Трубка.

Лариса Примерная достала карту, разложила ее тут же на травке. Мы нагнулись над листом, прикинули… Да, от Сулости до Курбы по прямой линии будет сорок пять километров! Все дороги мы пересекали поперек; ни на какие попутные машины нам рассчитывать не придется. Кружочков селений по нашему пути что-то не попадалось: мы видели только сплошные зеленые пятна, обозначающие леса, и частые горизонтальные синие черточки, обозначающие непроходимые болота.

— Пойдем прямо по азимуту, — предложил Николай Викторович.

— Марш-бросок всего за два дня — и мы на месте! — добавил Миша.

Все хорошо понимали: трудности только начинаются — пешком-то мы прошли, в сущности, совсем немного. У мальчиков сжимались кулаки, задумчивые глаза девочек были полны решимости.

Я подошел к Гале.

— Дойдешь? — потихоньку спросил я ее. Галя покраснела.

— Зачем вы меня спрашиваете? — шепотом, с дрожью в голосе ответила она. — Я лучше всех дойду, я очень сильная.

— Куда же вы под вечер собираетесь? — заговорил Трубка. — Оставайтесь у меня ночевать, светелка просторная да сеновал, чаем с земляничным вареньем напою…