Дьявол знает, что ты мертв - Блок Лоуренс - Страница 49

– Теперь уже я не понимаю, о чем вы говорите, Том.

– Не понимаете? – усмехнулся он. – Действительно не понимаете? Хотя это было в телевизионных новостях еще вчера вечером, а сегодня опубликовано во всех газетах. Впрочем, как догадываюсь, вы не смотрите новостей и не читаете газет.

У меня к горлу подкатила тошнота.

– Вы правы, Том, не читаю. Скажите, что стряслось?

– Это о Джордже, – отозвался он. – О моем брате Джордже. Они перевозили его обратно из Бельвю и Рикерс. И прошлым вечером кто-то всадил в бедолагу нож. Он мертв. Мой брат Джордж мертв.

Глава 18

– Мне очень жаль, Том, – сказал я. – Примите самые искренние соболезнования.

– Да уж, не сомневаюсь, что вам жаль. Я сначала услышал сам, а потом мне позвонила сестра, узнавшая все из новостей на Четвертом канале. Официально нас уведомили еще через полчаса. Представляете, только через полчаса!

– Как все случилось? Кто это сделал?

– О боже! Его зарезал другой заключенный. Тоже проходивший обследование у психиатров. Нам говорят, что в Бельвю они с Джорджем повздорили. А потом того парня вернули в блок для психов, или как это еще у них называется, в тюрьме Рикерс. Через два дня туда же доставили Джорджа. Мерзавец напал на него с ножом и убил.

– Это чудовищно!

– Но еще интереснее другое. Убийца Джорджа – инвалид-колясочник.

– Тот человек, который…

– Да, тот парень, который всадил в него нож. Он полностью парализован ниже пояса. Ногой пошевелить не в состоянии, хотя с легкостью сумел расправиться с Джорджем. Но у него это не первый случай. Попал в тюрьму, потому что пытался зарезать свою мамашу. Разница в том, что она сумела выжить.

– Где же он взял нож?

– Это был хирургический скальпель. Украл его в Бельвю.

– Украл в Бельвю и смог пронести в Рикерс-Айленд?

– Да, примотал клейкой лентой под сиденье своего кресла. А лезвие обвязал тряпкой, чтобы детектор не сработал. Видите, некоторые из этих людей кажутся полностью свихнувшимися, но на самом деле поумнее будут нас с вами.

– Да, такое случается.

– Моя сестра продолжает твердить свое как полоумная: «Теперь мне не придется больше беспокоиться за него». Волноваться, сыт ли он, не влип ли в неприятности, не спит ли, где попало. Как талдычила, когда его арестовали и посадили под замок. Какое облегчение для нее! А теперь стало еще легче. Его просто больше нет. И я поймал себя на том, что начинаю испытывать такие же чувства. Понимаю ее. Вот теперь он в полной безопасности. Ему никто уже не сможет причинить зла, и он сам не навредит себе. Но знаете, что самое примечательное?

– Что, Том?

– Его нет в живых меньше суток, а мои воспоминания о нем уже изменились. Чтобы вам стало понятнее. У моей бабушки по материнской линии развилась болезнь Альцгеймера. К концу жизни она являла собой жалкое зрелище. Вы, наверное, имеете преставление о таких больных?

– Отчасти.

– И мы тогда повторяли друг другу, что хуже всего было наблюдать за тем, как она менялась, начинать воспринимать ее иначе. Когда-то сильная женщина, пожившая в суровом краю, воспитавшая пятерых детей, говорившая на четырех языках, убиравшая в доме и готовившая так, словно у нее был черный пояс по ведению хозяйства, она стала старухой, пускавшей слюни и мочившейся под себя, издававшей звуки, даже непохожие на человеческие. Но стоило ей умереть, все удивительным образом изменилось, Мэтт, потому что за одну ночь я вспомнил, какой она была прежде, и сохранил именно этот образ навсегда. Когда на память приходит теперь бабушка, я неизменно вижу ее в кухне, где она, нацепив фартук, помешивает что-то в кастрюле на плите. И мне стоит большого труда вернуть воспоминание о том, как она, беспомощная, лежала в постели дома престарелых.

И почти то же самое происходит с образом Джорджа. Вдруг хлынул поток воспоминаний о вещах, которые я, казалось, успел напрочь забыть. О том, что не приходило в голову многие годы. Память о событиях, происходивших до его ухода на военную службу, до того, как он начал выживать из ума. Эпизоды, когда мы оба были еще мальчишками… Но это так печально, – добавил он после паузы.

– Понимаю.

– Я имею в виду, что теперь вы заговорили о его возможной невиновности. Какая горькая ирония заключена в этом!

– Да, потому что возможность представляется сейчас уже вполне реальной.

– Извините. Моей первой реакцией стала злость на вас и на всех остальных. Потому что этого бы не случилось, не окажись он за решеткой. Но только это чушь собачья, верно же? Вдумайтесь в то, как он умер. Зарезан инвалидом, прикованным к коляске! Когда такое происходит, говорят: значит, на роду было написано. Судьба, карма, божья воля – называйте, как хотите, но так уж карта легла. Все было расписано заранее.

– Понимаю, о чем вы.

– А хотите услышать то, от чего вас и вовсе стошнит? Мне уже успели позвонить два адвоката, уговаривая выдвинуть иск против властей города Нью-Йорка. Говорят, у меня есть все основания требовать компенсации за убийство моего брата, находившегося под их надзором. Вы можете представить, чтобы я стал подавать подобный иск? Что я напишу в заявлении? Мол, лишился надежного помощника и кормильца семьи? И как я оценю сумму нанесенного мне материального ущерба? Подсчитав стоимость бутылок и банок, которые он еще смог бы насобирать по помойкам до конца жизни?

– Сейчас такое время. Все судятся со всеми.

– Вы мне будете рассказывать! В прошлом году у меня был постоянный покупатель, который… Впрочем, к дьяволу подробности. Короче, простой американский парень переживает сильнейший удар молнией. Но вместо того, чтобы вновь радоваться жизни, он бежит к своему поверенному и подает иск против Господа Бога! Мне не хочется ничего подобного.

– Могу только согласиться с вами.

– Что ж, – сказал он, – мне следует выразить вам признательность за попытку. И если я должен вам деньги сверх той суммы, которую выделил, только намекните, и я пришлю чек.

– Об этом не может быть и речи. И если я узнаю что-то важное…

– Да к чему тратить время? Мой брат мертв. Дело ведь просто закроют, так?

– Уверен, официальные власти сделают именно это.

– Я бы тоже поступил подобным образом на их месте, Мэтт. Смысл был в том, чтобы обелить его имя. А там, где он сейчас, ему все без разницы. Надеюсь, он обрел покой, благослови его Бог.

Я тут же перезвонил Джо и, не дав ему рта раскрыть, сказал:

– Даже не пытайся затягивать свою песню. Я только что узнал, что Джорджа Садецки прошлым вечером убили.

– Ты, должно быть, услышал об этом последним во всем городе.

– Я сегодня поздно встал и не успел просмотреть газеты. Видел заголовки в киосках на бегу, но только эту историю не вынесли на первые полосы. Всех гораздо больше волнует чертов сенатор и его любовница. А я-то гадал, с чего это ты так кипятился в разговоре со мной.

– Я тоже не мог понять, зачем тебе нахлестывать дохлую лошадь. Или пытаться делать ей искусственное дыхание.

– У тебя грязное воображение. Очаровательное сравнение!

– Что ж, такой уж я очаровательный парень, прости.

– Мне известно только то, о чем мне рассказал мой клиент. Как я понял, его убил другой заключенный?

– Да, такой же сумасшедший, который сел за покушение на собственную мамочку. Прикован к инвалидному креслу – надеюсь, эту подробность тебе сообщили?

– Сообщили.

– Это самая сочная деталь, – ухмыльнулся он. – Будь я редактором «Пост», не приведи Господи, я бы задвинул сенатора подальше, а на первой странице поместил фото этой инвалидной коляски. И паренек-то хлипкий. Похож на банковского клерка, но, видать, жестокий сукин сын. Представляю, как он был бы опасен, если бы еще мог ходить!

– Точно установлено, что именно он – убийца?

– Никаких сомнений. Он это сделал на глазах у тюремщиков. Какие еще требуются доказательства? Конечно, надзиратели в такой ситуации выглядят полными идиотами. Допустить такое у себя под носом! Но что поделаешь? Этот гад нанес удар быстрее кобры.