Дьявол знает, что ты мертв - Блок Лоуренс - Страница 34

– Вовсе не хотела торопить тебя. Наоборот, думала дать тебе возможность в последний момент выйти из игры, сохранив лицо и чувство собственного достоинства. В конце концов речь ведь именно об этом.

– О чем?

– Чтобы с достоинством уйти.

Я спросил, как она себя чувствует.

– Неплохо, – ответила она. – И какой чудесный сегодня выдался день, правда? Вот почему меня не было дома, когда ты звонил. Мне не сидится в четырех стенах. Обожаю октябрь. Впрочем, многие особенно любят этот месяц.

– Да, все, в ком есть хоть капля здравого смысла.

– А как твои дела, Мэттью?

– Очень хорошо. Неожиданно стал очень занятым человеком, но со мной так обычно и происходит. Долго сижу вообще без работы, а потом вдруг сразу дел невпроворот.

– Но тебе такая жизнь нравится.

– Вообще-то да, но порой не знаешь, за что хвататься. Все немного непредсказуемо. Но твоя маленькая задача будет решена. Как я и сказал, работа ведется.

– А теперь хотя бы предупреди, каких сюрпризов мне ждать в следующей пачке телефонных счетов, – сказал Мик. – Ты звонил случайно не в Китай?

– Всего лишь в Трайбеку.

– Есть такие, кто считает это тоже заграницей, но, к счастью, на телефонных тарифах это не сказывается. Есть время немного поговорить? Берк как раз сварил свежий кофе.

– Только не кофе. Я пью его без конца целый день.

– Тогда колы?

– Стакан минералки.

– Свидания с тобой обходятся дешево, ничего не скажешь, – сказал он. – Присаживайся, я принесу то, что нужно нам обоим.

Он вернулся с личной бутылкой ирландского виски «Джеймисон» двенадцатилетней выдержки, любимым стаканом и бутылочкой перье для меня. Я даже не подозревал, что у него есть такая вода. Едва ли клиенты его заведения заказывали ее или могли хотя бы правильно прочитать название.

– Мы сегодня долго не засидимся, – сразу сказал я. – У меня плохая спортивная форма для марафона.

– С тобой все в порядке, приятель? Ты, надеюсь, здоров?

– Здоров, но веду расследование, которое начало набирать обороты. Завтра придется встать пораньше.

– И это все? Потому что вид у тебя встревоженный.

Я ненадолго задумался.

– Верно, у меня есть причина для беспокойства, – сказал я.

– Выкладывай.

– Одна знакомая очень больна.

– Насколько тяжело?

– Рак поджелудочной железы. Это неизлечимо, и, похоже, жить ей осталось недолго.

– Я с ней знаком? – насторожился Мик.

Мне пришлось подумать.

– Нет, едва ли. Мы с ней перестали встречаться еще до того, как жизнь свела меня с тобой. Мы расстались друзьями, но уверен, что никогда не приводил ее сюда.

– Слава тебе, господи, – отозвался он с заметным облегчением. – Ты меня здорово перепугал.

– Почему? А, так ты подумал…

– Конечно, я сразу же подумал о ней. – Он не хотел даже произносить имени Элейн в таком контексте. – Дай ей Бог здоровья и всех благ. Как она там?

– В полном порядке и шлет тебе приветы.

– А ты передай ей самый пламенный от меня. Но у той твоей знакомой дела, похоже, действительно плохи. Осталось недолго, говоришь? – Он наполнил бокал, поднес к свету и полюбовался на восхитительный цвет напитка. – В таких случаях даже не знаешь, чего ей пожелать. Иногда лучше, если все кончается быстро.

– Этого она желала бы и сама.

– Неудивительно.

– И вероятно, поэтому у меня встревоженный вид. Она хочет застрелиться и попросила меня достать ей пистолет.

Не знаю, какой реакции я ожидал от Мика, но уж точно не шока, отразившегося на его лице. Он спросил, взялся ли я выполнить просьбу. Я ответил, что взялся.

– Вся твоя беда в том, что ты вырос без веры в Бога, без церкви в душе, – сказал он. – Как ни таскаю я тебя к мессам, католика из тебя не получается.

– Ты это к чему?

– А к тому, что я никогда не стал бы делать того, на что решился ты. Помогать и способствовать самоубийце? Я сам плохой католик, но не смог бы пойти на такое. Католики очень строги к самоубийцам, если ты не знаешь.

– Но они сильно не одобряют убийств тоже, верно? Это ведь одна из заповедей?

– «Не убий».

– Но, быть может, все не так уж строго, а? Нет вероятности, что об этом забыто, как о мессе на латыни и об обычае не есть мяса по пятницам[25]?

– Нет, все очень строго, – ответил он. – Но я действительно убивал людей. Тебе известно об этом.

– Да.

– Я отнимал чужие жизни, и нет прощения моим смертным грехам. Гореть мне за них в аду. Но забирать свою собственную жизнь тоже тяжкое прегрешение.

– Но почему? Никогда не мог понять этого. Ты никому не причиняешь вреда, кроме себя самого.

– Учение гласит, что ты причиняешь этим горе самому Господу.

– Каким образом?

– Ты как бы даешь ему понять, что знаешь лучше, чем Он, сколько тебе жить на этом свете. Ты типа говоришь Ему: «Спасибо большое за священный дар жизни, но почему бы Тебе не получить его обратно и засунуть куда подальше?» Ты совершаешь грех, который невозможно не только исправить. В нем нельзя даже раскаяться. Потому что некому уже прийти к исповеди. Хотя из меня богослов никудышный. Объясняю, как умею.

– Думаю, мне понятны твои объяснения.

– Ты только так думаешь? А мне кажется, с этим надо родиться, чтобы понимать основательно. Вероятно, твоя знакомая не католичка?

– Больше нет.

– Так она выросла в церкви? Немногим из нас удается избавиться от ее влияния, скажу я тебе. И ее не беспокоит то, что она решила с собой сотворить?

– Еще как беспокоит.

– Но она все равно пойдет на это?

– Есть вероятность, что на последней стадии ей придется много страдать, – объяснил я. – Она не хочет проходить через нестерпимые мучения.

– Никто бы не хотел. Но разве нет лекарств, которые бы ей давали, чтобы умерить боль?

– Она не согласна их принимать.

– Почему же, ради всего святого? И знаешь, она как бы случайно могла бы однажды принять слишком большую дозу. В таком положении легко ошибиться и выпить все содержимое пузырька. Вот и выход.

– А это разве не самоубийство? Не тот же смертный грех, о котором ты только что вещал?

– Да, но ты как бы не будешь вполне владеть собой в такой момент. Трудно винить человека, у которого уже помутился рассудок. А кроме того, – добавил он, – Бог, быть может, простит ее, если она оставит ему хотя бы небольшой шанс.

– Ты и в самом деле так считаешь, Мик?

– В самом деле, – ответил он. – Но, как я сказал, я не теолог. Оставим Бога в покое и обратимся к более простым темам. Разве добыть таблетки не проще, чем пистолет? И разве смерть от них не более достойный способ ухода из жизни?

– Это при условии, что у тебя все получится правильно, – сказал я. – Но так выходит не у всех. Некоторые потом приходят в себя, захлебываясь собственной блевотиной. Но не это главная причина, почему она предпочитает пистолет.

Мне пришлось растолковать ему приверженность Джен трезвому образу жизни, отчего для нее таблетки не годились ни для снятия боли, ни для ухода из жизни. Зеленые глаза Мика, пока он слушал меня, сначала недоверчиво округлились, а потом приобрели выражение задумчивости, по мере того как он проникался пониманием моих аргументов.

Не прерывая размышлений, он освежил напиток в своем стакане. Потом после долгой паузы сказал:

– Вы там в своем обществе очень серьезно относитесь к таким вещам, как я погляжу.

– Далеко не каждый из нас сделал бы такой же выбор, как Джен, – ответил я. – Почти уверен, что большинство согласились бы принимать болеутоляющие, и не могу тебе сказать, многие ли бы решили, что пистолет – более трезвый способ уйти, чем горсть таблеток секонала. Согласен в одном: мы действительно относимся к вопросам трезвости очень серьезно.

– Так же, как мои братья по вере относятся к самоубийству. – Он сделал глоток и посмотрел на меня поверх ободка стакана. – Позволь теперь задать тебе личный вопрос. А как на ее месте поступил бы ты сам?