Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич - Страница 38

Никаких дипломатических нот Президент Сибири хану Джунгарии не направлял, и разрешения на пролет над своей территорией хан Чугучак, конечно же, не давал, не говоря уж о самой карательной операции. Воевода изрядно рисковал, вторгаясь на сопредельную территорию без ведома гражданских и военных властей Сибири. Он рассчитывал провести операцию молниеносно, чтобы не засекли ни пограничники, ни караванщики.

– Долго летели! – встретив нас на шишковецком аэродроме, буркнул Назар Шульгин. Благодарности мы от него, само собой, не ждали. И все ж таки обидно.

– Думаешь, небось: слова доброго не скажет – как с цепи сорвался, – зашептал мне Копелев. – Но он отходчив во гневе и щедр на похвалу. Когда все позади. Злость – она пройдет, от волнения это. Тут уж надо потерпеть. Стоит того…

Твердой земле под ногами мы радовались до заката. Аэроплан снова заправили, и он поднялся в воздух, как только солнце ухнуло за Шимханский хребет. Воевода и его адъютант летели с нами. Шульгин никому не доверил командование вылазкой – лично возглавил бойцов. В который раз он Ставил на кон собственную жизнь – к вящему неудовольствию уездных Воевод.

Армейский пилот, давным-давно работавший на Гильдию и немало повидавший, был мрачен. Он боялся сбиться с курса, опасался повредить машину при посадке и был убежден, что взлететь снова не удастся. А во мне сидела непонятная уверенность: Воевода прав, и мы покончим с Царицей Роя. Если долетим. Ночной полет пугал меня гораздо сильнее, чем предстоящая битва.

Незаметно мы пересекли джунгарскую границу и оказались вне закона. Теперь мы на чужой территории, и, случись что, нам никто не поможет. Хан в полном праве растереть незваных гостей в порошок.

За бортом царил мрак. Едва мы миновали последний сибирский поселок с освещенными окошками изб-пятистенок, земля словно бы исчезла вовсе. Пилот летел по приборам, а отечественному «железу» я не очень-то доверяю. Знаю, как порой халтурят сибиряки. Одна надежда на лет-чика-пилотчика: наверняка довел свою «птицу» до блеска, каждую гайку и тросик проверил сотню раз.

Сесть нам предстояло на освещенную кострами гладкую базальтовую плиту. Их разожгут два разведчика и-чу, на долгие годы обосновавшиеся в Джунгарии. Выйдя на верблюдах из разных оазисов и совершив изнурительный дневной переход по пустыне, они должны сойтись в одну точку, чтобы встретить нас. Вполне возможно, после операции они будут раскрыты. И тогда многолетняя конспирация, тщательно разработанные легенды – все насмарку. Но, похоже, Воеводу это не слишком волновало.

Время шло, а долгожданных огоньков во мраке все не было. Неужто аэроплан сбился с курса? Даже Назар Шульгин забеспокоился – то и дело заглядывал в кабину, с трудом пробираясь через заваленный тюками салон. И хотя лицо его было непроницаемо, мы чувствовали: плохи дела. Если промахнемся, придется кружить, раскручивая спираль. Риск, что нас обнаружат, вырастет многократно.

– Вижу огни! – на третьем часу полета радостно выкрикнул пилот. Воевода передал его слова, и мы воспрянули духом.

Конечно, это могла быть ловушка. Если кого-то из наших разведчиков поймали, ханские костоломы сумеют разговорить и камень. В их распоряжении богатейший арсенал восточных пыток. Но что такое джунгарские нукеры для тех, кто идет штурмовать «саранчовник»?

Аэроплан сделал круг над треугольником костров и пошел на посадку. Нас потянуло вперед, валя друг на дружку.

– Держи-и-ись!!! – прошипел Ефим, вцепившись в кожаную петлю.

Движки завыли, словно машина вошла в пике. И тут плита ударила по шасси, машина подпрыгнула. Взболтнуло всю аэроплановую начинку. Скакнул на полу груз. Слетев с сиденья, я упал на тюк с амуницией и вместе с ним сажень ехал по проходу, пока не уткнулся лбом в ящик с бомбометами.

Машину дернуло в бок, крутануло. Раздался треск, аэроплан затрясся. Машина рванулась и, будто освободившись, снова подпрыгнула. А потом опять, уже много легче, ударилась о плиту и побежала по ней. Наконец аэроплан замер. Скрип и скрежет затихли. Все!..

Пилот выпрыгнул из кабины, посветил фонариком, осмотрел крыло, затем выдвинул лесенку, поднялся по ней и распахнул дверь в салон. Внутрь ворвались прохлада и неповторимый аромат остывающего от летнего жара камня. Воздух имел здесь удивительный сладковато-горький привкус, он был совсем другой, чем в Сибири, хотя не так далеко мы улетели от родных мест.

Пилот стоял на фоне ночи, сняв шлем с наушниками, и пытался утереть им пот со лба.

– Ну что там? – спросил Назар Шульгин, единственный из нас, кто не оказался погребен под тюками.

– Угробили «птичку»… – пробормотал пилот. – Угробили, гады…

Аэроплан зацепил крылом за выступ базальтовой плиты, и крыло разломилось. Так что обратно пойдем на своих двоих.

– Да мы тебе новую купим, лучше прежней, – сказал летчику Воевода. Он был зол, но старался не подать виду.

– А ну вас!.. – Пилот хрястнул дверцей кабины.

И-чу поодиночке выбрались из заваленного амуницией и оружием салона. Оказалось, аэроплан замер на краю посадочной полосы. Еще десяток саженей – и мы бы ухнули на песчаные барханы с уступа высотой в трехэтажный дом.

Снаружи царила безлунная ночь – хоть глаз коли. Разведчики сразу потушили свои костры. Если нам повезло и огонь до сих пор никто не заметил, теперь нас сам черт не разглядит.

– Разгружаемся! – скомандовал Назар Шульгин.

И в свете карманных фонариков мы забегали, вытаскивая тюки и ящики из аэроплана. Разведчики нам помогали. Это были узкоглазые коренастые мужчины в светлых рубахах, шароварах и мягких сапогах. Они беззвучно сновали взад-вперед – будто не люди, а духи ночи.

Жара спала, и скоро холод вступит в свои права; а пока настали краткие минуты идеальной свежести, нежной, ласкающей кожу и легкие прохлады.

Мы грузили поклажу на двугорбых верблюдов. Это было непросто. Упрямые животные не хотели признавать чужаков и при каждом удобном случае норовили куснуть нас или хотя бы плюнуть. Мы успевали увернуться, и все же в этом идиотском соревновании приятного было мало.

Воевода посчитал, что ночью идти к «саранчовнику» слишком опасно. На пути полчища песчаных гадов, для которых эта проклятая пустыня – дом родной. В тысячах щелей, норок и гнезд сидят они, готовые выскочить и наброситься. Утром хотя бы видно, в кого стрелять. И потому в поход мы двинулись на рассвете – едва забагровел лилово-черный горизонт.

Незаметно подобраться к «саранчовнику» нам не удалось. Подвластные Царице Роя летучие мыши засекли аэроплан еще на подлете к базальтовой плите. И Царица имела в своем распоряжении полночи, чтобы собраться с силами и встретить незваных гостей.

Восемь верблюдов, которых вели разведчики, несли на себе часть нашего оружия, боеприпасы, амуницию и провиант. Мы шли пешком, зато налегке. Воевода шел во главе каравана, задавал темп и первым встречал опасность.

Мы добрались бы до «саранчовника» всего за пару часов, не мешай нам Царица. Однако наш поход затянулся и захватил самое жаркое время суток. Пекло было такое, что и грешникам в аду не снилось. Неподвижный воздух ложился нам на головы и плечи раскаленным тяжелым покрывалом. Нагревшаяся во флягах подсоленная вода была отвратительна. Я плавился, как сыр на сковородке, я подыхал от жары, ибо впервые в жизни очутился в самой настоящей пустыне, среди раскаленного песка. Он прожигал насквозь подошвы сапог и портянки, и только благодаря самозаговорам мы шли, не замечая боли.

Кто бы мог подумать, что жалкие пять верст мы будем преодолевать целых семь часов? Птицы пикировали, держа в когтях ядовитых скорпионов или тарантулов, и сбрасывали их нам на головы. Нужно было одновременно задирать голову, следя за сверкающими небесами, и внимательно смотреть под ноги – не такое это простое дело. Ядовитые змеи возникали словно ниоткуда и бросались на людей и несчастных верблюдов. Не всегда мы успевали вовремя заметить их и сделать точный выстрел.

Укушенные эфами и степными гадюками бактрианы опускались на колени, клали голову на землю и закрывали глаза. Хорошо хоть не глядели на нас с тоской и укоризной. Все приспособления верблюдов к суровой пустынной жизни не могли им помочь – ни способность обходиться без воды два месяца, ни умение делать по полсотни верст в сутки с поклажей до пятнадцати пудов, ни наличие толстых мозолей, спасающих от раскаленного песка. На каждого бактриана приходилось сразу по нескольку смертельных укусов.