Бухенвальдский набат - Смирнов Игорь - Страница 46

Свобода…

Свобода тем, кто не крепок, туманит головы. Все позволено! Довольно страдали! Делай, что хочешь!

Группа наших бойцов вместе с командиром, захватив эсэсовский госпиталь, устроила пирушку. Мне сообщили об этом, когда пьянка шла уже не первый час. Послал Кюнга с несколькими ребятами. Через некоторое время они приволокли в лагерь командира, совершенно пьянущего. Мы раздели его и затолкнули в карцер. А разговор состоялся, когда он проспался… Крепкий разговор!

Среди немцев началось брожение: хочется домой, Препятствий нет. Некоторые не выдержали, ушли. Это настроение передалось кое-кому из наших. Заговорили: надо с оружием пробиваться на Эрфурт. Пробуем уговаривать: нельзя бросать больных, инвалидов, детей; союзники еще не подошли к лагерю, мы должны их охранять. У самовольников один резон: здесь перебьют, надо свою жизнь спасать, что нам до «доходяг»! И тут же возгласы: «Долой Смирнова! Долой Котова! Свобода! Даешь Эрфурт!» Остается одно: отдать приказ сложить оружие! Попробуй сопротивляться, когда батальон Логунова ощетинился сотнями винтовок, и где-то неподалеку, в тени буков, стоит наготове танк Генки Щелокова.

Они и сейчас в лагере, эти крикуны, стоят среди нас на аппельплаце. У них было достаточно времени, чтобы понять свою неправоту.

Несмотря на отдельные анархистские выходки, в лагере железная дисциплина. Люди, привыкшие годами повиноваться при угрозе палки, теперь повинуются распоряжениям своих товарищей с зелеными повязками на рукавах. Это лагерный комитет, взявший в 17 часов II апреля власть в лагере в свои руки. Теперь он распоряжается распределением продовольствия в лагере, заботится о «доходягах», лечит больных, устанавливает порядок в лагере. Это он назначил бывшего старосту лагеря Ганса Эйдена комендантом Бухенвальда.

Конечно, людям теперь не хочется выполнять черную работу. Но на такие дела, как уборка территории, очистка уборных и помойных ям, есть пленные эсэсовцы. Все же остальное: охрана лагеря, кухня, подвозка продовольствия, прачечная, швейные, обувные мастерские – все это в руках заключенных. Вот где еще раз пригодились воинского типа подразделения советских заключенных! Русские батальоны оцепили лагерь, стояли у складов с оружием, продовольствием, вещами и ценностями.

А союзники не торопились. В ночь на 12 апреля через военный городок СС

– прошли несколько американских танков. Как же были удивлены танкисты, увидя, что их встречают люди – в кожаных тужурках и брюках, хорошо вооруженные. А они думали, что Бухенвальд уничтожен! Так говорили их офицеры, которые знали о радиосигнале из Бухенвальда. Оказывается, с армией Паттона движутся журналисты, чтобы описать зверства фашистов. О! Вот была бы сенсация!

– Впрочем, когда журналисты узнают, что вы сами себя освободили, вот будет сенсация, – утешали танкисты наших бойцов.

Только 14 апреля гору Эттерсберг заняла американская воинская часть, и капитан Петер Балль объявил себя комендантом Бухенвальда. «Проволоку в местах прорыва восстановить, из лагеря без пропуска никому не выходить, оружие сдать!» – вот его первый приказ. Впрочем, капитан Балль оставил кое-какие функции за лагерным комитетом: разрешил заготавливать продовольствие у старых поставщиков Бухенвальда и за счет запасов гитлеровской армии.

Вместе с капитаном Баллом понаехали журналисты, которые с хозяйским видом расхаживали по лагерю, совались во все углы, ахали, приставали с расспросами и за один день всем бесконечно надоели. А между тем на стенах блоков появились цветные афиши, которые настойчиво убеждали русских не ехать на Родину, где им все равно не простят плен, и приглашали вкусить райское блаженство в Аргентине, Бразилии. Я не могу сказать, что никто не соблазнился.

Нет, кое-кто соблазнился. Их были единицы…

15 апреля меня, как представителя русских в лагерном комитете, пригласили в комендатуру. Встретил пожилой человек в элегантном гражданском костюме, на чистом русском языке сказал:

– Господин комендант скоро будет. Прошу подождать.

И вышел, оставив меня в небольшой полутемной комнате с единственным табуретом посередине.

«Что это, психическая обработка? – подумал я, усаживаясь на табурет (что мне оставалось еще делать?!), – или какая-то ловушка?»

Из-за двери доносился деловитый перестук пишущих машинок, приглушенные голоса: канцелярия работала. А я сидел на табурете и мрачно размышлял: «Уйти как-то неудобно, могут подумать, что струсил, убежал. А так сидеть совсем глупо, как заключенный перед допросом».

Когда я уже совсем потерял терпение, вошла женщина и жестом предложила мне следовать за ней. В кабинете капитана Балля, кроме господина коменданта, был и переводчик, тот самый, который встретил меня. Комендант усадил меня в кресло и долго разглядывал. Да, есть на что смотреть! Хоть я и побрит, и одежда на мне уже не полосатая, но совсем старик, отекший от голода, с синими мешками под глазами, с нелепой бухенвальдской стрижкой. Мы с капитаном Баллом, наверное, примерно одного возраста. Но как он крепок, свеж, моложав…

– Я отдал приказ сдать все оружие. Почему вы, русские, этого приказа не выполнили? – такой вопрос прервал мои мысли.

Надо отвечать. Но не надо торопиться. Это – союзники, не враги. Но и уши не развешивай, Смирнов. Ты же знаешь, что ребята не собираются сдавать оружие.

– Сотни эсэсовцев скрываются в лесах и ближайших деревнях. В лютой злобе они могут напасть на нас. Мы охраняем лагерь. Без оружия этого сделать нельзя.

Капитан Балль настроен миролюбиво, говорит с достоинством, чуть-чуть свысока.

– Наши передовые части прошли Веймар. Разве это не гарантирует безопасность всех бывших узников Бухенвальда?

Я обдумываю каждое слово:

– Знаю, ваши части прошли мимо Веймара и Бухенвальда, но это не гарантирует нашей безопасности.

Тонкие брови капитана Балля поползли вверх.

– Да, господин капитан, не гарантирует. У них свои задачи: гнать и добивать фашистов. Им не до Бухенвальда, Капитан Балль передернулся в кресле. А я уже понял, что дипломат из меня не получается, и пустился напрямик:

– Воинская часть, которой командуете вы, мирно отдыхает в военном городке СС. А мы охраняем лагерь и несколько сот пленных эсэсовцев.

Капитан побледнел, но ответил вежливо, хотя и холодно:

– Оборону лагеря и охрану пленных с сегодняшнего дня я беру на себя, господин подполковник. Вам же предстоит заделать проходы в проволочном заборе.

Вот как он заговорил! Ну что же, все должно быть ясно до конца.

– Что вы хотите этим сказать, господин капитан?

– Только то, что забор должен быть восстановлен в таком виде, каким был до 11 апреля.

– И вы пропустите через него электрический ток?

Мы молча смотрим в глаза друг друга. Капитан Балль так и не ответил. Но я настаивал:

– Вы хотите людей, которые сами освободили себя, снова заключить в лагере? – и не требуя ответа на этот вопрос, произнес твердо: – Советские люди этого не допустят, господин Балль.

Молчание длилось долго. Я чувствовал, что капитан сдерживает себя с трудом. Но он заговорил по-прежнему миролюбиво и приятельски фамильярно:

– Вы, подполковник, человек военный и на моем месте тоже не позволили бы по тылам своей армии разгуливать вооруженным группам.

– Я понимаю вас, капитан, но и вы поймите меня: я не могу отдать приказ о разоружении людям, которые добывали это оружие по винтикам в течение многих месяцев, ежеминутно при этом рискуя жизнью. Я предлагаю: вы принимаете наших пленных и берете на себя охрану лагеря. Мы сдаем оружие, но оставляем четыре вооруженных роты для охраны складов и проходов в заборе. Вход и выход должны остаться свободными, Капитан Балль опять долго молчал, наконец, переводчик передал мне его ответ:

– Принимаю ваше предложение, подполковник, но предупреждаю: всякий, кто появится за чертой лагеря с оружием, будет арестован, как бандит.

– Понимаю, капитан. Люди будут предупреждены. Надеюсь, что недоразумений не произойдет.