Бухенвальдский набат - Смирнов Игорь - Страница 26

Харин рассказывает мне:

– Чувствовал я, что в лагере есть такая организация. Хотел нащупать связи, а все не удавалось. Тогда я перестал быть настойчивым: боялся нарваться на провокатора. Решил: рано или поздно случай сведет меня с кем-нибудь из подполья. Но одно событие насторожило меня.

Однажды в нерабочий день около нашего блока собралось человек десять. Стоим, разговариваем. Пара сигарет ходит по кругу. Вспоминаем, кто какие папиросы раньше курил, да по скольку в день выкуривал. Потом разговор перекинулся на порядки в лагере. Кого-то из блоковых помянули недобрым словом, кого-то похвалили. Словом, обычный лагерный разговор. К нам подходит незнакомый человек, пожилой, маленького роста, но сильный, кряжистый. С какого он блока – никто не знал. По знаку на куртке видно, что русский политический. Сначала он слушал других, потом сказал сам.

– А что, ребята, мы здесь киснем да смерти ждем? Нас много тысяч. Ведь мы можем проволоку прорвать, уничтожить охрану и уйти из Бухенвальда. Давайте пойдем на это. За общее дело можно даже жизнью пожертвовать.

Я было так весь и подался к нему: ведь моими словами говорит! Но тут произошло то, чего я никак не ожидал. Перед носом незнакомца появился костлявый кулак Жорки Остапчука, потом тяжелый, мясистый кулак Леньки-штубендиста. И другие ребята надвинулись на него. Незнакомец тут же смылся. Я так и не понял: то ли они знали, что он провокатор, то ли на всякий случай предупредили, чтобы не брехал лишнего.

Представляю сцену и выразительные жесты наших ребят! Молодцы! Я смеюсь в душе и сразу же вспоминаю Щербакова. Есть такой тип на одном из блоков. За ним установлено бдительное наблюдение. Так и не знаем до сих пор – верить ему или нет. С худой славой он пришел в Бухенвальд. В одном из лагерей военнопленных Щербаков вступил во власовскую армию. Он объяснял потом товарищам, что это даст ему возможность действовать против фашистов, а не кормить собою вшей и клопов на барачных нарах. Может быть, он и действовал так, ведь не случайно угодил в Бухенвальд как государственный преступник. Но веры ему все-таки нет, хотя он хорошо ведет себя. Кто знает, а вдруг он подослан, и Бухенвальд для него не место заточения, а место службы.

Осторожность, осторожность и еще раз осторожность!

Правы ребята, что подняли кулаки на незнакомца и обратили его в бегство. – Правы ребята, —сказал я и Харину. —Потом вы поймете, почему. А теперь поговорим о нашем деле, и я предложил ему создать батальон на нашем, 30-м блоке.

Сергей Михайлович, согласился с большой готовностью. Кюнг познакомил его с несколькими товарищами, в которых был абсолютно уверен. Организация на 30-м блоке стала расти вглубь: подбирались командиры взводов, отделений. Батальон обрастал живой силой.

Вместе, с комиссаром батальона Мироновым Сергей Харин начал изучение воинских уставов. Пункты уставов вспоминали по памяти, занятия проводили ночами в умывальной комнате.

Вальтер Эберхардт видел всю эту ночную суету, но молчал.

Это было именно то, что нужно…

Глава 10. Мы добываем оружие

Боевому отряду заключенных в Бухенвальде предстояло осуществить задачи, не предусмотренные ни одним учебником военного искусства. Полем битвы должно стать пространство площадью в пять гектаров, обнесенное забором трехметровой высоты из колючей проволоки, по которой пропущен ток высокого напряжения.

Отборная фашистская дивизия войск СС «Мертвая голова» числом более 3000 стережет каждый наш шаг. На двадцати двух вышках день и ночь дежурит охрана с автоматами, крупнокалиберными пулеметами и фауст-патронами. Метрах в 25 от колючего забора идет вторая линия охраны – блиндажи с автоматчиками и пулеметчиками. И наконец в 100 метрах от блиндажей патрулируют автоматчики с овчарками.

А в середине, в тройном кольце проволоки, бетона и свинца, десятки тысяч истощенных до последней степени, но не сломленных духовно заключенных готовят вооруженное восстание.

Не только русские, но и национальные группы немцев, французов, поляков, чехов, югославов в глубоком подполье растят свою боевую армию. Вопрос о восстании стоит в повестке дня Интернационального лагерного комитета, Николай Симаков, представитель русских в комитете, тайно информирует нас о решении комитета форсировать оформление боевых групп и сбор оружия.

Может показаться, что поначалу мы не понимали ясно, что значит призыв подпольного комитета вооружаться. Слишком примитивно, до смешного просто начался сбор оружия в батальонах.

Как-то я заметил, что выложенная камнем мостовая перед 25-м блоком начинает быстро разрушаться. Камни почему-то выворочены, но оставлены здесь же. Начинаю подозревать, чьих это рук дело. В удобное время вызываю в укромное местечко командира батальона Григория Черйого и комиссара Василия Цуцуру. Григорий-человек молчаливый, даже мрачноватый, очень сдержанный. Василий, напротив, чересчур подвижный, быстрый, веселый, порывистый. Его узкие хитрые глаза на тронутом оспой, носатом лице так и светятся лукавым огнем.

Спрашиваю их не без иронии:

– Что это, братцы, дождей вроде бы не было, а перед вашим блоком мостовая пришла в негодность? Отчего это, не знаете ли?

Григорий Черный молчит, глаза вперил в землю, словно обдумывает, что сказать. А Василий сузил еще больше свои лукавые глаза и разразился веселым, заливистым смехом, Отсмеявшись вдоволь, сказал доверительно, будто даже не подозревая, что я мог догадаться о чем-нибудь:

– А это – наше оружие, Иван Иванович. Камни нужно заготовить заранее. Когда придет время, их голыми руками враз не выколупаешь.

– Так, так! – говорю. —Значит, если в вашем отряде, предположим, 500 человек, и каждому надо заготовить по 2-3 камня, то, пожалуй, придется изрыть всю мостовую. А охранники такие глупые: будут ходить по вырытым камням и ни о чем не догадываться…

Черный поднял на меня глаза:

– Так, Иван Иванович, что-то делать надо!

– Надо, конечно. Что, если с места работы, например, «организовать» несколько ломиков и надежно их припрятать? А время придет – камней можно наковырять быстро…

Василий Цуцура с готовностью подхватывает:

– Будет сделано, Иван Иванович, – и тут же косит глазом на командира, как бы спрашивая, можно ли сказать: – А ломики, между прочим, у нас уже есть.

И тогда все мы понимающе улыбаемся.

– А еще прошу вас, товарищи, – наставляю я, где только можно заготавливайте топоры и лопаты. Эти предметы можно пустить в ход как оружие, ими же в нужный момент можно перерубить колючую проволоку. Причем, разъясняйте людям: если рубить проволоку посередине между столбами, то она спружинит и не порвется, если ударить около столба, то она ломается. Ну, а в остальном думайте сами, что еще можно добыть и припрятать. Не хочу напоминать, какой опасности вы подвергаете себя при этих заготовках. Будьте предельно осторожны и хитры. Хитрее врага во всяком случае!

Нет, решительно ни Черный, ни Цуцура ничего не поняли! Они и сейчас при моих словах делают попытку вытянуться по стойке «смирно» и чуть ли не козырнуть, как старшему начальнику. Неужели повторять все сначала? Лучше удалиться, тем более что Ленька Крохин и Жора Остапчук подают мне знаки от крыльца блока. Это сигнал кончать беседу. Напоследок только предупреждаю:

– Помните, теперь за вами десятки людей. За безопасность каждого отвечаете вы.

Мысль добыть оружие овладевала группами. Об этом думали даже те, кто, казалось, был в стороне от наших планов или, по крайней мере, близко не соприкасался с нами.

Однажды Ленька привел ко мне незнакомого человека. Был он костляв, невысок, с плутоватым лицом. Звали его Генкой (а настоящее имя, как я узнал потом – Вениамин Щелоков). Генка с любопытством разглядывал меня и мял какой-то сверток в грязной тряпице.

– Слыхал я, —сказал он, – что в лагере есть советский подполковник. У него редкие волосы, и холодную погоду он мерзнет в тонком митцене. Вот я и сшил для него теплый митцен. Носите на здоровье, Иван Иванович, когда будет холодно, – он развернул тряпицу и подал мне подарок-полосатую бескозырку с теплой подкладкой.