Ураган - Смирнов Андрей - Страница 18

Сейчас, держась за камень, чтобы ненароком, вдобавок ко всем остальным своим талантом не выучиться еще и летать, Рамхель убедился, что слуга прав. Бегство из дома снова откладывалось.

Скрипнула тяжелая железная дверь. Потом раздалось чертыханье, когда порыв ветра погасил факел в руках того, кто вслед за Рамхелем выбрался на крепостную стену. Обернувшись, Рамхель увидел, как один из отцовских солдат, в полном обмундировании – кираса, алебарда и все остальное – медленно поднимается по лестнице.

«Да уж, с таким количеством железа его со стены так просто не сдует…» – мысленно усмехнулся молодой дворянин.

– Молодой господин! – крикнул солдат, приблизившись вплотную к Рамхелю, иначе голос ветра заглушил бы его слова. – Здесь опасно!

Руадье только усмехнулся. По-видимому, разглядев его улыбку и сообразив, что так просто выполнить свою миссию ему не удастся, стражник двинулся вперед и прислонился к стене рядом с Рамхелем.

– Я и не упомню такого урагана, – сообщил он. – Столько лет служу, а такое в первый раз вижу… Недобрая эта буря, поверьте моему слову, господин Рамхель, недобрая. Вот и капитан Сенгольд приказал все сегодняшние дежурства на стенах отменить. Пойдемте вниз, господин… Если с вами случится что, с нас шкуру спустят… Пойдемте… Дурной ветер…

Сначала природное упрямство мешало ему подняться. Сейчас он не был расположен выслушивать какие бы то ни было советы, даже самые благоразумные. Напротив, ему хотелось действовать вопреки всему, даже логике, совершая как раз противоположное тому, что от него ожидали. Если говорят: здесь опасно, спустись – значит, он пробудет наверху еще час или два, и не просто будет стоять или сидеть, прячась за стену, а несколько раз обойдет замок по периметру, стараясь подольше оставаться на открытых местах, и тогда, возможно, отец поймет, что…

Но затем одна гордость одержала победу над другой, и Рамхель оторвался от стены, собираясь вернуться во внутренние покои замка. Плевать, что подумает отец. Плевать. Он не будет принимать решения, сообразовываясь с мнением Рихарта Руадье. Он будет таким, какой он есть и ничего не станет доказывать старому маразматику. Он, Рамхель, выше этого.

Пусть Рихарт бесится, пусть считает его кем угодно. Все равно завтра он уедет из этого замка. И на этот раз никто не сможет его остановить. Он и так уже слишком часто поддавался уговорам людей, которых слишком сильно любил. Пора начинать жить своим умом.

…Рамхель замер на самом краю лестницы – лестницы, ведущей вниз, в тепло и уют родового замка, в коридоры, освещенные факелами, в комнаты с наглухо закрытыми ставнями.

Кто-то рассматривал его. Рамхель ощутил это очень отчетливо – взгляд был липким, как патока, он обтекал виконта со всех сторон, не позволяя ему идти вниз, не позволяя сделать ни единого движения. Сначала Рамхелю показалось, что зрителей много, потому что смотрели на него сразу со всех сторон, но потом, когда тело окончательно отказалось его слушаться, он понял, что число наблюдателей не имеет в данном случае никакого значения. Скорее всего, он столкнулся с каким-то поганым колдовством, будь оно проклято… Возможно, это порча, насланная на замок, и стал первой ее жертвой. Гнев придал ему решимости, он изо всех сил рванулся вперед, уже готовясь кубарем скатиться по лестнице, и… и ничего не случилось. Напряжение сковало его мышцы, но с места он не сдвинулся даже на полшага. Даже не пошевелился.

За своей спиной Рамхель услышал негромкий смешок, почти неотличимый от песни ветра. В тот же миг взгляд (а может – объятья? невидимые руки эфирных духов?) стал иным, сгустком теплой слизи проник под одежду Рамхеля, пробежался по его груди, лизнул кожу, вызвав странную смесь ощущений – сильнейшее омерзение, перемешанное с почти сексуальным возбуждением – и растворился в теле юноши, проник в плоть и дотронулся до сердца.

И почти сразу же смех за спиной Рамхеля зазвучал снова.

– Господин! – раздался испуганный голос стражника. – Здесь что-то…

Голос оборвался, сменившись сипением, а Рамхель покрылся испариной. Что творится у него за спиной? Что увидел тот человек?

Но он не мог обернуться. А через несколько секунд понял, что человек, взобравшийся вслед за ним на крепостную стену, мертв. Рамхель отчетливо слышал его короткую агонию, слышал каждое движение, каждый хрип и лязг доспехов, раздававшиеся позади него – слышал, не смотря на оглушительный вой ветра. Отчаянное хрипение умирающего накладывалось на безумный голос урагана, создавая музыку, которая сводила Рамхеля с ума – а еще ему казалось, что тот, кто смотрит на него, знает, что происходит с его рассудком, и улыбается, наслаждаясь каждым мгновением его беспомощности…

…Вам интересно, что произошло со стражником? Он задохнулся. Воздух отпрянул от него, даже тот, что содержался в легких и глотке солдата, был выцарапан, выдернут чудовищем, пришедшим в дом Руадье. Так безжалостный сборщик налогов или служитель закона отнимает у нищего последний грош, у крестьянина – единственную корову, у ремесленника – его инструмент… Человек боролся. Он чувствовал воздух рядом с собой, он пытался доползти до него, но густая, плотная, почти твердая прозрачная стена отступала, лишь он протягивал к ней руку, и ветер смеялся над ним, над тщетностью его усилий, а потом лизнул его своим острым языком, но не так, как Рамхеля, а со вкусом, полной мерой: проник сквозь одежду и плоть и выпил душу…

Ветер, который был живым, не знал жалости. Чужая боль лишь усилила его собственное безумие. Он не стал убивать Рамхеля, он бросил его вниз, и на мгновение сыну Рихарта показалось, что он и вправду научился летать – когда камень донжона исчез перед ним, превратившись в бушующее пыльное крошево…

Стражник, не смотря на все свои переживания, умер быстро. Семье Руадье повезло куда меньше.

Удар неслыханной силы сотряс замок, обрушив в столовой прямо на обеденный стол огромную люстру, доселе неколебимо парившую под потолком – ее свечи зажигали в особо торжественных случаях, в обычной жизни предпочитая обходиться канделябрами или подсвечниками. Слуги, в этот момент находившиеся на ногах, попадали на пол, опрокинулось кресло виконтессы, но Рихарт, оказавшийся расторопнее даже своего младшего сына, успел ухватиться за край громоздкого обеденного стола, занимавшего едва ли не треть всего помещения. Так – с полусогнутыми коленями, держась, в ожидании нового удара, за ножку стола – он встретился с ураганом, пришедшим за его душой. После удара клубы пыли заволокли комнату, но когда наргантинлэ вместе со своей ношей вступил через пролом в столовую, пыль исчезла, словно по мановению волшебной палочки. И хотя все свечи погасли и в зале воцарился полумрак, сумерки так и не сменились бездонной ночью – наргантинлэ хотел, чтобы эти люди видели, что он будет с ними делать.