Почти как люди. Город. Почти как люди. Заповедник гоблинов - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 69

Я ел себя поедом за то, что проговорился. Мне следовало притвориться мертвецки пьяным, показать ей, что я непригоден ни для каких выездов; обидевшись, она бы наверняка бросила трубку — и тогда все было бы в порядке. Или на худой конец я должен был придумать какую-нибудь более или менее правдоподобную историю, но на это у меня не оставалось времени. Вдобавок от страха у меня в голове была полная каша. Я и сейчас еще был слишком испуган, чтобы как следует собраться с мыслями.

Положив трубку на рычаг, я схватил шляпу и бросился к двери. У самого порога я на секунду остановился и, обернувшись, окинул взглядом комнату. И теперь она показалась мне совсем чужой, словно я попал сюда случайно и вижу ее впервые, и из всех углов мне слышался какой-то шелест, шепот и едва уловимый шорох.

Я распахнул дверь, вылетел в коридор и с топотом помчался вниз по лестнице. И даже на бегу меня мучила мысль: какая же часть этого едва уловимого скользящего шороха, наполнявшего комнату, существовала в действительности, а какая — в моем воображении?

Я миновал вестибюль, выскочил из дома и через секунду уже был на тротуаре. Стоял теплый безветренный вечер, в воздухе тянуло дымком тлеющих листьев.

На улице послышалось какое-то постукивание — странный быстрый, ритмичный перестук — и из-за угла дома, из аллеи, которая вела к стоянке, показался огромный пес. Он был в благодушном настроении, помахивал хвостом, и в его подпрыгивающей походке сквозила даже некоторая игривость. Размером он был с теленка, лохмат до бесформенности и, казалось, будто он вынырнул прямо из лучей сегодняшнего послеполуденного осеннего солнца.

— Здравствуй, песик, — сказал я, и он подбежал ко мне, со счастливым видом уселся у моих ног и в собачьем экстазе заколотил своим пушистым хвостом по асфальту.

Я протянул было руку, чтобы погладить его, но не успел — по улице с рокотом мчалась машина; она круто развернулась и остановилась как раз напротив нас.

Открылась дверца.

— Садись, — приказал голос Джой. — И поехали отсюда.

15

Мы ели при свечах, в каком-то ином мире, в одном из тех немыслимых старомодных ресторанчиков, которые, видно, пользовались особой симпатией Джой, — мы не поехали в тот новый, только что открывшийся ночной клуб на Пайнкрест-драйв. Вернее сказать, ела одна Джой. Я не проглотил ни кусочка.

Сам черт не разберет, что за народ эти женщины. Я рассказал ей все. Я по своей дурости так много сболтнул ей по телефону, что мне уже некуда было деваться и пришлось рассказать ей все остальное. Вообще-то у меня не было причин скрывать от нее мои приключения, но, рассказывая, я чувствовал себя преглупо. А она в это время ела, спокойно и с удовольствием, как всегда, — будто я выкладывал ей какие-нибудь последние редакционные сплетни.

Она держалась так, словно не верила ни единому моему слову, хотя я убежден в обратном. Быть может, увидев, что я взволнован (а кто на моем месте не был бы взволнован?), она просто исполняла женский долг, пытаясь успокоить меня своей невозмутимостью.

— Поешь, Паркер, — попросила она — Что бы там ни происходило, ты должен поесть.

Я взглянул на свою тарелку, и меня замутило.

Не от вида еды, а от одной только мысли о ней. Кстати, при свечах даже толком и не разглядишь, что лежит у тебя на тарелке.

— Джой, почему я побоялся выйти на стоянку? — спросил я.

Вот что не давало мне покоя. Вот что меня грызло.

— Потому что ты трус, — ответила она.

Легче мне не стало.

Я вяло ковырнул еду. Вкус у нее был точь-в-точь как у пищи, которую невозможно оценить взглядом.

Убогий дребезжащий оркестрик заиграл новую мелодию — как раз под стать такому вот заведению. Я окинул взглядом зал и вспомнил о шорохе за дверью стенного шкафа — да ведь такого и быть не может! В подобной обстановке это походило на какой-то кошмар, который изредка можно увидеть лишь во сне.

Но я знал, что то был не сон. Я знал, что это произошло наяву. За пределами этой, созданной человеком, пресыщающей, усыпляющей эмоции теплицы существовало нечто такое, с чем еще никто никогда не сталкивался. То, чего я едва коснулся, а может, и увидел, но лишь мельком, да и то самый краешек.

— Какие у тебя планы? — спросила Джой, словно прочтя мои мысли.

— Пока никаких, — ответил я.

— Ты репортер, — сказала она, — и для тебя это золотая жила. Но будь осторожен, Паркер.

— Можешь не сомневаться.

— Как ты думаешь, что это такое?

Я пожал плечами.

— Ты в это не веришь, — сказал я. — Впрочем, я и сам сейчас не представляю, как в это можно поверить.

— Я верю твоим словам. Но насколько правильно ты истолковал эти события?

— Я не могу истолковать их по-иному.

— В первый вечер ты был пьян. Пьян в стельку, как ты сам сознался. Капкан…

— Но ведь из ковра был вырезан кусок. Я видел это, когда уже совершенно протрезвел. И в конторе…

— Не все сразу, — перебила она. — Давай разберемся по порядку. Тебе нельзя разбрасываться. А то покатишься по неверному пути.

— Вот оно! — вскричал я.

Ведь я начисто об этом забыл.

— Не кричи, — попросила она. — Ты привлекаешь к нам внимание.

— Кегельные шары, — пояснил я. — Как это я забыл о них. Были же еще кегельные шары, которые сами собой катились по дороге.

— Паркер!

— В Тимбер-лейне. Мне сообщил об этом по телефону Джо Ньюмен.

Она сидела напротив, по ту сторону стола, и по ее лицу я увидел, что она не на шутку перепугалась. Она стойко выдержала все остальное, но кегельные шары оказались самой последней соломинкой. Она уже не сомневалась, что я сошел с ума.

— Прости, — как можно мягче произнес я.

— Но, Паркер! Где это видано, чтобы по дороге катились кегельные шары.

— Один за другим. Торжественной вереницей.

— И их видел Джо Ньюмен?

— Нет, не Джо. Их видели какие-то школьники. Они позвонили в редакцию, а Джо в свою очередь позвонил мне. Я посоветовал ему выбросить это из головы.

— Их видели около усадьбы «Белмонт»!

— Ты угадала, — ответил я. — Понимаешь, это звенья одной цепи. Не могу тебе объяснить, но уверен, что все эти события каким-то образом связаны между собой.

Я оттолкнул тарелку и вместе со стулом отодвинулся от стола.

— Куда ты собрался, Паркер?

— Во-первых, я хочу отвезти тебя домой, — сказал я. — Потом, если ты одолжишь мне свою машину…

— Разумеется, но… О, понимаю — усадьба «Белмонт».

16

Усадьба «Белмонт» массивным черным кубом возвышалась среди таких же черных деревьев. Она стояла на вершине невысокого холма, мысом вдававшегося в озеро, и, остановив машину, я услышал плеск набегавших на берег волн. Сквозь ветви деревьев поблескивала в лунном свете водная гладь, а наверху, под самой крышей, лунный блик играл на стекле слухового окошка, но сам дом и сторожившие его деревья тонули во тьме. В безмолвии ночи шорох высыхающих листьев звучал, как крадущиеся шажки множества маленьких ног.

Я вылез из машины и, стараясь не стучать, осторожно закрыл дверцу. И закрыв ее, немного постоял, разглядывая дом. Нельзя сказать, что мне было страшно. Недавний ужас почти отпустил меня. Однако я не ощущал в себе и избытка храбрости.

«Тут ведь могут быть ловушки, — мелькнуло у меня. — Не такие, как тот замаскированный капкан перед моей дверью, а какие-нибудь другие. Коварные, дьявольские ловушки».

Но я с ходу выбранил себя за такие дурацкие домыслы. Ведь если рассудить здраво, вне дома не должно быть никаких ловушек. Иначе в эти ловушки могли бы попасться совершенно невинные люди: те, кто, выбрав кратчайший путь к озеру, пересекали бы владение Этвуда; или дети, которым захотелось бы поиграть в таком соблазнительном месте, около пустующего заброшенного дома, что привлекло бы к этому дому нежелательный интерес. Если и были тут какие-нибудь ловушки, их расставили в самом доме. Однако, если учесть все обстоятельства, это тоже маловероятно. Ведь в своем собственном доме они — кем бы они ни были — могут и без ловушек разделаться с незваным гостем. «И вообще может оказаться, — подумал я, — что я как последний дурак заблуждаюсь, считая, что усадьба „Белмонт“ имеет какое-то отношение к последним событиям. Но все равно я должен пойти и взглянуть, что там делается, я должен знать, я должен довести дело до конца и исключить это подозрение, иначе меня вечно будет терзать мысль, не проморгал ли я какие-нибудь важные улики».