Чернокнижник - Смирнов Андрей - Страница 19

Добравшись до красной скалы, Малгелендорф избавился от посоха и стал ждать. Теперь можно было не бояться. Утёс, похожий на клык из цельного рубина, частично скрытого грязью и безобразными наростами, защитит его. Рубиновый клык обладал тэнгамом, который в любую минуту по воле Хозяина мог пробудиться ото сна и вырваться на поверхность. Малгелендорф задумчиво обошёл вокруг утёса. Ему самому опасность не угрожала, и поэтому он, поднявшись, как по ступеням, по наростам вокруг рубина, заглянул внутрь полупрозрачной алой тверди. Внутри он различил несколько смутных, неподвижных фигур — несомненно, жертв собственной неосторожности, пойманных Хозяином и отныне навеки заключённых в недрах красной скалы. Одна из фигур — женщина с полуоткрытыми глазами и клубком змей, заменявшим ей волосы — не понравилась ему настолько, что он оскалился и тихо зашипел. Удовлетворив своё любопытство, он спрыгнул на землю.

…Что-то приближалось к скале. Что-то, двигавшееся со скоростью, не уступавшей скорости самого Малгелендорфа. Демон запрыгнул на камень, приподнялся за задних лапах и через несколько секунд понял, что это.

Самка. Самка гьянгеншайна.

Будь Малгелендорф человеком, он, совершив это открытие, выругался бы самым нецензурным образом. Если самцы-гьянгеншайны славились терпением и коварством, то самки из их народа отличались бешеным нравом, редким даже по меркам обитателей Азагалхада. Совершенно не зная страха, они зачастую набрасывались даже на противников, многократно превосходивших их в размерах и силе. Нападая, они уже не отступали и бились до смерти. Ни один обитатель Азагалхада, обладающий хотя бы зачатками интеллекта или инстинкта самосохранения, не стал бы по доброй воле связываться с самкой гьянгеншайна. Даже самцы из их собственного народа осмеливались подходить к ним лишь в строго определённое время в году… но даже и тогда в четырех случаях из пяти самцу перегрызали глотку либо до, либо сразу после совокупления.

Самка, высоко подпрыгивая от клокотавшей в ней ярости, бежала прямиком к рубиновой скале.

«Хозяин!» — позвал Малгелендорф. Ответа не было.

Внимание Хозяина по-прежнему было сконцентрировано на колдуне, оставшемся где-то далеко в горах. Малгелендорф смутно чувствовал, что там происходят какие-то пульсации Силы. Что пытается сделать колдун? Напасть? Подготовиться к предстоящему бою? Закрыться от слежки и уйти? Что бы это ни было, Малгелендорф был уверен — Хозяин пресечёт в корне любую серьёзную попытку изменить установившийся баланс.

Самка неуклонно приближалась. Надо было что-то делать. Обратиться в бегство Малгелендорф не мог, если все это время колдун готовился к какому-то ответному воздействию, покидать пределы красной скалы равносильно самоубийству. Хозяину он больше не интересен, и поэтому на его защиту Малгелендорф не может больше рассчитывать. Всё, что ему нужно — это оставаться поблизости от скалы до тех пор, пока колдуна не схватят. Но самка…

«От этой бешеной сучки можно ожидать всего, чего угодно», — подумал Малгелендорф, лихорадочно оглядываясь в поисках места, где можно было бы спрятаться. Но никакого подходящего укрытия поблизости не наблюдалось. Да и самка его уже заметила. Если ей приспичит напасть на пего, никакие укрытия не спасут.

Оп попытался рассчитать направление её движения с тем, чтобы в тот момент, когда самка будет пробегать мимо, оказаться на максимальном от неё расстоянии… например, с другой стороны рубинового утёса. Но, стоило ему переместиться, как она тоже поменяла направление движения, и Малгелендорф обречённо осознал, что эта обезумевшая гадина охотится именно за ним. Облик змеекошки, в котором он находился в данный момент, как нельзя лучше подходил для битвы, но Малгелендорф, сдвинув костяные пластины, дополнительно укрепил броню на шее, груди, плечах и передних лапах. Подобная частичная трансформация существенно снизила бы его скорость, вздумай он обратиться в бегство, но устраивать сегодня ещё одни гонки не входило в планы демона. Лучше пожертвовать скоростью, укрепив броню — эти бешеные сучки обожают лупить хвостом с ядовитым жалом куда ни попадя.

Как только она оказалась на расстоянии прыжка, она его совершила, выгнувшись дугой и распрямляясь в воздухе, как пружина. Сцепившись, два демона покатились по камням, кусая, разрывая когтями и жаля друг друга. Сильным пинком задних ног Малгелендорфу удалось отбросить от себя самку. Демоница перекувырнулась в воздухе и, клацнув когтями по камням, мягко опустилась на все семь — включая хвост — конечностей. Они закружились друг вокруг друга.

Малгелендорф был удивлён. Обычно самки не делали никаких пауз между атаками. Они бездумно вступали в бой и переставали нападать только будучи разорванными на пять-шесть частей. Эта охотница вела себя совершенно нетипично. Она дралась с яростью, естественной для самки гьянгеншайна, но — и это стало ясно с первых секунд боя — она нападала так, как будто бы в первый раз охотилась в пустыне. Как будто бы сама ещё не понимала толком, на что способна.

«Домашняя зверушка кого-нибудь из соседних Хозяев?» — предположил Малгелендорф.

Сучка быстро оглянулась. Заметив движение её головы, Малгелендорф отчётливо осознал, что на этот раз он выйдет победителем. Целью самки являлся не только он, но и что-то ещё. Это обстоятельство вкупе с неопытностью нападающей почти гарантировало ему победу в поединке. Он никогда не слышал, чтобы самка гьянгеншайна сосредотачивалась на двух вещах сразу (а тем более — во время боя). Это им совершенно несвойственно. Наверняка, идя вразрез с собственной природой, она тратит на несвойственный ей процесс мышления огромное количество внутренних сил. А раз так, он уже почти победил… Малгелендорф прижался к земле, готовясь к прыжку.

Самка внезапно сорвалась с места и понеслась к рубиновой скале. Может быть, если бы он прыгнул сразу, все было бы иначе… Но он помедлил из-за странного ощущения: ему вдруг показалось, что самочка ему каким-то образом знакома… что будто бы где-то он её уже видел… но где — он никак не мог вспомнить. В ней было что-то легкоузнаваемое и вместе с тем — совершенно незнакомое; если бы у Малгелендорфа спросили, где он мог бы встретить эту глупую юную красотку, то он, скорее всего, по здравом размышлении пришёл бы к выводу, что никогда прежде её не видел и видеть не мог.

За миг до того, как он обрушился на неё в затяжном прыжке, самка схватила чёрный посох, о котором Малгелендорф давно забыл и за сохранность которого совершенно не беспокоился — потому что только полный идиот станет без серьёзной причины хватать вещь, наделённую чужим тэнгамом.

Они снова покатились по земле, но Малгелендорф впился в спину самки крепко, всеми шестью лапами, хвостом и зубами и отпускать не собирался. Каким-то образом ей удалось частично вывернуться, но для неё бой был проигран, это было уже ясно — рваные раны, нанесённые когтями Малгелендорфа плюс то количество яда, которое ему удалось вкачать в неё, очень скоро должны были совершенно её обессилить. Кроме того, в двух передних лапах самка по-прежнему продолжала сжимать подхваченный с земли чёрный посох.

— Скайлагга, — отчётливо произнесла она. «Сучка!..» — успел подумать Малгелендорф в тот миг, когда колдовское оружие принимало новые очертания. Вытащить когти из тела самки и обратиться в бегство он уже не успел. В воздухе мелькнуло что-то гибкое и острое, слишком стремительное даже для глаз гьянгеншайна. Парализующий импульс. вошедший в тело Малгелендорфа, был настолько силён, что он почти сразу потерял контроль над собственными мышцами. Содрогаясь в конвульсиях, Малгелендорф скукоживался, сжимался в комок беспомощной плоти, выставляя вовне ставшие торчком костяные пластины… Слишком ненадёжная защита, чтобы на неё всерьёз можно было полагаться… Сознание тонуло во тьме. Самка высвободилась из его когтей и вцепилась ему в глотку. По началу она неумело захватывала больше, чем могла за раз перекусить или разорвать, но быстро освоилась. Малгелендорф почувствовал, как влага пропитывает его кожу и землю под ним… почувствовал, как воздух касается его внутренностей… Вскрыв ему брюхо и грудную клетку, оставив голову висеть на узком лоскутке кожи, самка подхватила посох и побежала обратно.