Чернокнижник - Смирнов Андрей - Страница 1

Андрей Смирнов

Чернокнижник

Глава 1

У матушки Марго был замечательный яблоневый сад. Эльга видит сад как наяву — вот она протягивает руку к ветке, срывает большое твёрдое яблоко и вонзает в него зубы. Сладковато-кислая мякоть наполняет рот, Эльга слизывает сок с губ… На крыльце стоит матушка Марго — полная, рослая женщина — и с улыбкой смотрит на свою приёмную дочку. Из кухни доносится умопомрачительный запах свежей выпечки.

Пирожки с капустой…

… Эльга сглотнула слюну и заелозила на доске, стараясь устроиться поудобнее. От сырой стены в спину проникал холод. В противоположном углу ямы две крысы затеяли драку.

Тусклый свет, сочившийся сверху, закрыла чья-то тень. Грубые хриплые голоса. Стража. Эльга не смогла разобрать, о чём они говорят. Прозвучал ещё один голос — спокойный и негромкий. Скорее всего, это кто-то из монахов.

Загремел отодвигаемый засов, и через несколько секунд тяжёлая решётка, закрывавшая яму, была откинута. Наклонившись, вниз заглянул человек. Несколько секунд он молча рассматривал девушку.

— Как зовут?

— Эльга.

Собственный голос показался ей неестественно слабым. Сердце учащённо забилось. Её выпускают? Что с ней будет?…

— Говорит, что Эльга, — сообщил стражник остальным.

На этот раз негромкий и спокойный голос прозвучал утвердительно. Под ленивую перебранку тюремной охраны сверху стала опускаться деревянная лестница. Опираясь на стену, Эльга поднялась на ноги. Разбрызгав грязь, лестница ткнулась в землю.

— Вылазь, — беззлобно приказал стражник.

Она подчинилась, но выполнить требование оказалось не так-то легко. Восемь дней без пищи и почти без сна, проведённые в грязной вонючей яме, где нельзя было толком ни сесть ни лечь, мгновенно напомнили о себе. Суставы и мышцы наполнились болью, а на середине пути у Эльги закружилась голова. Она было остановилась, чтобы передохнуть и прийти в себя, но ругань, раздавшаяся сверху, мигом избавила её от этой мысли. Следующие несколько ступенек — как в бреду. Перед глазами все завертелось, она почувствовала, что соскальзывает вниз, не в силах удержаться, и была почти благодарна руке, которая без лишних церемоний вцепилась ей в волосы и выволокла-таки наружу. Её встряхнули и поставили на ноги. Головокружение прекратилось.

Двое солдат стали вытаскивать лестницу. Третий поскрёб бороду и лениво поинтересовался у четвёртого участника Эльгиного вызволения, молодого монаха в длинной рясе:

— Куда её теперь? В часовню или к фогту?

— К ан Керонту. Исповедаться она ещё успеет.

Солдаты установили решётку на прежнее место и поволокли Эльгу к дверям. По ходу их движения из других ям, справа и слева, то и дело доносились стоны, мольбы и проклятья — все вперемешку. Эльга содрогнулась, представив, каково пробыть здесь несколько недель или даже месяцев. Один из узников, проявив чудеса ловкости, добрался до решётки и, уцепившись за неё, протянул сквозь прутья руку, выкрикивая что-то нечленораздельное. Бородатый сержант походя пнул по запястью.

Её провели через захламлённый двор, посреди которого громоздилась старая гильотина, заставили подняться на крыльцо и втолкнули в какое-то относительно чистое помещение. Солдаты вышли, молодой монах вывел её на середину комнаты, после чего сел на стул у левого края большого дубового стола — ровнёхонько напротив писаря.

Человек, занимавший центральное кресло, некоторое время пристально всматривался в лицо девушки. Она не отводила взгляда, пытаясь отыскать на этом лице хоть что-то, что могло дать ей надежду на благоприятный исход дела. Она ведь ни в чём не виновна. Он должен это понять.

На лице фогта не было никаких эмоций — ни враждебности, ни сочувствия. Только усталость и скука.

Начался допрос. Он был коротким — Эльгу ещё раз спросили, как её зовут, откуда она родом, живы ли её родственники и верно ли то, что она является приёмной дочерью известной ворожеи Марго из Силевска. Эльга ответила, что родом она из портового города Греула, что отец её был убит два года назад во время пиратского набега, а о матери с тех пор ничего не известно, что родной дом её сгорел в то же самое время вместе с доброй половиной города и что действительно год назад матушка Марго приютила бездомную нищенку, которую и видела-то впервые, накормила её и обогрела…

— Вы состоите с ней в какой-либо родственной связи? — перебил Эльгу фогт, перебирая бумаги.

— Нет.

— Почему вы называете её матушкой?

— Её так все называли.

Потом Эльгу начали расспрашивать, знает ли она, чем занималась Марго, помогала ли Эльга ей в этом, сколько людей приходило в дом и кто были эти люди. Эльга отвечала честно, тем более что и скрывать-то было нечего. Слушая её ответы, фогт методично покачивал головой. Во время короткой заминки Эльга встретилась глазами с престарелым лысоватым писарем. Ей показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на сочувствие — впрочем, вполне может быть, что ей только показалось, потому что фогт задал следующий вопрос, и писарь тут же уткнулся в пергамент. Молодой монах, приведший её сюда, молчал и украдкой позёвывал.

Допрос закончился. В комнате повисло молчание.

Теперь фогт смотрел не на Эльгу, а куда-то сквозь неё. Смотрел сквозь и думал. Наконец тем же будничным тоном, которым расспрашивал Эльгу, он произнёс:

— Виновна в ворожбе и вредительстве, потому заслуживает смерти. Брат Аврелиан?

Монах качнул головой, показывая, что возражений не имеет.

— Приговор привести в исполнение в обычном порядке, — закончил фогт.

Монашек поднялся и поманил Эльгу за собой, но она не двинулась с места. Виновна? Нет, наверное, она ослышалась… Этого не может быть! Она ничего не сделала! Это несправедливо!..

— Послушайте, — начала Эльга, умоляюще складывая руки на груди. — Я…

Это было всё, что она успела сказать. Стражники, ждавшие за дверью, по зову монаха вошли в комнату, взяли Эльгу за руки и выволокли вон. Следом вышел брат Аврелиан и закрыл за собой дверь.

Фогт Эллиунской епархии Марк ан Керонт провёл рукой по лицу, как будто бы сдирая невидимую маску, прикрыл глаза и устало откинулся в кресле. Писарь поёрзал на месте, искоса поглядел на фогта но, так и не решившись ничего сказать, негромко вздохнул.

На душе Марка ан Kepoнтa было муторно. В феврале епископу Агому, главе Эллиунской епархии, было доставлено послание главы Джорданитской Церкви. Первосвященник указывал епископу на ревность других прелатов, нещадно истребляющих в своих владениях нечестивых чернокнижников, ворожей и колдунов, и изъявлял недовольство тем, как ведутся дела в епархии Агома. Марк ан Керонт вспомнил то февральское утро. Его господин в волнении расхаживал по комнате и мял в руках письмо. «Послушай, что он пишет, Марк, — говорил епископ. — Если в другой епархии изыскивают и сжигают за год полсотни колдунов это хорошо, а если мы в окрестностях Эллиуна за год не находим и полудюжины — значит попустительствуем и укрываем. К нынешней зиме, как и всегда, мы должны направить в Сарейз отчёт о состоянии дел в епархии — и что мы напишем? Что все у нас, как и прежде? Гиллиом уже не раз грозился направить к нам своего дознавателя и, чует моё сердце, направит, если и после последнего его письма все у нас останется без изменений. Помоги мне, Пресветлый Джордайс! Я не хочу, чтобы в Сарейзе смотрели на нас, как на паршивую овцу в стаде. Обещай, Марк, что ты сделаешь все, чтобы…» И ан Керонт пообещал. Прежде всего потому, что появление столичного дознавателя означало конец его собственной карьеры.

За последующие три месяца в Эллиунской епархии и в самом деле изменилось многое. Нормы судопроизводства в отношении колдунов всегда были довольно расплывчатыми, на рвение судей и следователей всегда полагались больше, чем на закон; теперь же время следствия над обвиняемыми в волшбе сократилось во много раз, и одного доноса или малейшего подозрения оказывалось достаточно, чтобы отправить предполагаемого колдуна в яму. А поскольку для тщательной проверки доносов или подозрении времени уже не оставалось, заключённый, как правило, покидал яму только для того, чтобы взойти на костёр. Дошла очередь и до ворожеи Марго из Силевска. Её сожгли вчера. Поскольку она была известной целительницей, фогт опасался народного волнения и заблаговременно выставил усиленную стражу. Но никаких попыток мятежа не было. Народ постоял, поглазел, послушал вопли Марго. Скорее одобрительно, чем нет. Потом ведьма сгорела, и люди разошлись по домам.