Под крестом и полумесяцем. - Смирнов Алексей Константинович - Страница 7

Конечно, едва пациент смог передвигаться, она получила все, о чем мечтала.

* * *

Другие проктологи (с актерской жилкой, которой нет у докторши Т.) предпочитают утонченную драматургию. Картина такая: стол. На столе — человек. В заднице — труба. Человек уничтожен, человек умирает от страха. Первый проктолог, заглядывая в трубу (там — плевый геморрой): «Ох! (в ужасе, соседу) Ты возьмешься?» Второй проктолог смотрит, в солидарном ужасе басит: «Нет, не возьмусь…»

Пальцы человека, лежащего с трубой в заднице на столе, делают движения, словно уже пересчитывают деньги.

Так что конец — счастливый.

Говорят, что вся эта сцена становится особенно трогательной в мастерском исполнении заведующего одним из многочисленных нервных отделений. Он настолько вживается в роль, что даже, склоняя и вытягивая с озабоченным видом лысеющую голову, порывается изобразить продвижение самого ректороманоскопа (трубы из задницы).

* * *

Заведующая хочет все знать.

Спросила:

— Вот если водка стоит долго… много-много лет… во что она тогда превращается — в воду или спирт?

* * *

В реанимацию привезли бомжа без чувств. Разломали одежду, положили на стол. Кожный покров — татуированный.

И на члене написано: «ки».

Оттянули шкурку, вышло: «киса».

Всякому ли станет интересно, всякий ли оттянет шкурку? Вопрос, достойный Гамлета.

* * *

Утро. 10 мая. Выходной день.

Заведующая приехала на работу.

В ярости ворвалась к сестрам, в их каморку:

— Почему не идете на пятиминутку? Где все врачи?!

— Но сегодня никого нет!

— Вот я и спрашиваю — почему?!

— Потому что сегодня выходной.

— Падлы! Сволочи! Почему меня никто не предупредил?

В секунду собралась и пулей умчалась домой.

* * *

Некая Д., многоопытный специалист, работала врачом по лечебной физкультуре.

Достойная фигура. Ну, да ладно.

Идет она как-то в новых сережках, в химической завивке.

Доктор О., мужчина галантный, хотя и больной ( действительно больной — тоже психически, без дураков, и очень жаль, ибо человек хороший), говорит, как и положено:

— Какие красивые сережки!

Ответ:

— Вы знаете, у меня раньше была коса! Такая красивая! И все меня любили сзади! А я говорила — почему вы так? любите меня спереди!

Доктор О. молчал. А Д. все говорила.

* * *

Говорят, что несколько лет назад в больнице работал алкоголиком хирург З.

Однажды летом поликлиника по недосмотру осталась без хирургов и травматологов. Где-то отыскали З., упросили поработать. И он стал работать — день травматологом, день хирургом.

Когда к нему, как к травматологу, приходил хирургический больной, он говорил ему прийти завтра к хирургу. Соответственно, больные с травмами, пришедшие к хирургу, отсылались к травматологу — опять на завтра.

* * *

Наверно, понятно, что жизнь в неврологическом отделении под руководством заведующей неспокойная.

Из воспоминаний Д., методиста по лечебной физкультуре:

— Помню, как однажды администрация больницы попыталась снять с отделения надбавку за вредность. Знаешь, как в джунглях бывает водное перемирие? Это когда объединяются шакалы, гиены, буйволы, кобры…Вот и здесь…

* * *

Доктор С. вспоминает:

— Я работал в больнице им. Боткина. Там была служба по уничтожению паразитов и прочей дряни — прожарка одежды и т. д. Работа не пыльная: встал с лежанки, нажал кнопку, через полчаса — опять нажал. Все готово.

Однажды — срочный вызов: на дом, к ветерану партии. Это было еще в годы СССР. Цель визита: уничтожение лобковых вшей. Дали машину. Приехали: лежит бабуля лет шестидесяти пяти — в полном, натурально, параличе, на судне. Не встает. Вопрос: «Откуда, бабуля?»

Пауза.

«Заходил товарищ по партии».

* * *

Запись, обнаруженная автором в истории болезни. Сделана в его отсутствие заведующей отделением.

«Больная нарушает режим: прыгает по крышам. Конфликтует с соседями по палате. С больной проведена беседа. Объяснено, что прыгать по крышам больным с травмой шейного отдела позвоночника нельзя».

Подпись: зав. отделением (далее — каракуля)

* * *

Р., главный врач местной поликлиники, собрал сотрудников на важное совещание.

Все пришли, но Р. все не было и не было.

Кто-то выглянул в окно и увидел, как во двор въезжает самосвал с кузовом, полным свежего чернозема. Тут же объявился Р. — в трусах и с лопатой. Самосвал разгрузился и укатил, а Р. принялся с энтузиазмом, в одиночку, благоустраивать клумбу. Он совершенно забыл о совещании.

Так все узнали, что главный врач поликлиники тоже заболел.

* * *

В среду в кабинет заведующей явился больничный батюшка, то есть поп.

— Как вы отнесетесь к тому, чтобы в пятницу в вашем отделении был дан благотворительный концерт? — спросил он ласково.

Заведующая насупилась.

— Отрицательно, — сказала она. — Я очень рада, что у нас будет концерт.

* * *

Концерт.

Пришел певец.

В холле поставили на телевизор магнитофон. Играла музыка, певец пел народные песни.

Автор сидел в кабинете и писал. Мимо холла прошла заведующая, вошла в кабинет, села рядом, помолчала.

— Кто это поет — телевизор или живой?

— Живой. Это концерт.

Заведующая помолчала еще немного и задумчиво произнесла:

— Интересно, откуда взяли пианино?

* * *

Очередной подарок автору от благодарной пациентки: три бутылки пива. Они были завернуты в бумагу из-под яичных рожков.

* * *

Есть на свете газета: «В курортном городе С.» ( для тех, кто не знает: больница находится именно в этом городе).

Больная Я. написала маленькую благодарственную статью. Точная цитата:

«…И пусть Ваша больница станет Академией для многочисленных последователей, которым Вы уже сейчас передаете свой опыт.

И академик-экскурсовод ( Ф. И. О. начмеда) пусть все удлиняет и удлиняет свой экскурсионный маршрут по Пандусу, достойному восхищения всех народов, к новым объектам Центра, с прежним энтузиазмом».

* * *

Однажды я уже хотел поставить точку. Возможно, сила воли мне снова изменит, и я когда-нибудь возобновлю эти записи. Но, как известно, лишний штрих способен безнадежно испортить даже совершенство — что уж говорить о настоящей сухой хронике.

А потому — неточная романтическая цитата: «Скоро я помещу эти записи в пустой бочонок из-под кислорода и отпущу в открытый Космос…» ( С. Лем. «Звездные дневники Ийона Тихого — путешествие двадцать восьмое»).

октябрь 1996 — май 1999

Часть вторая. Рюмкино жало 

Когда автор ставил точку в захватывающей медицинской хронике «Под крестом и полумесяцем», он покривил душой перед собой самим, надеясь, что точка есть точка. Приплеталось «чувство меры», «однообразие», «отсутствие выдумки» и так далее. В то же время было ощущение, что точка в литературном произведении эквивалентна точке в медицинской практике — упование на чудо. Однако вот — наступил год под номером 2000, и стало ясно, что ни о каких точках речи быть не может. Сверх того: автор, несколько обиженный на многочисленные похвалы в свой адрес (ему-то казалось, будто он эффективно работает совсем в ином жанре), осознал, что просто не имеет права предать забвению то, что последует за настоящим предисловием. На исходе ХХ столетия читатель вновь встретится с полюбившимися героями: заведующей отделением, хирургом-урологом К., старшей медсестрой, доктором С., начмедом-академиком и многими, многими прочими. Это произойдет по очень простой, автором не учтенной причине: все они — в большей степени, чем герои других произведений — являются существами непостижимыми, мистическими, воплощением непознаваемой реальности. То есть теми, о ком автор не устает писать и кого зачем-то извлекает из собственной черепной коробки. К чему эти ухищрения? Вот же, вот оно: очевидное и невероятное, вне времени и пространства.