Лента Mru - Смирнов Алексей Константинович - Страница 27

Он выпрямился, отважно подошел к штурвалу и, по-прежнему, не касаясь его руками, осмотрел с обратной стороны.

— И здесь есть кнопка, — сообщил он.

Лайка ударила себя по лбу:

— Точно! — крикнула она. — Две штуки! Для ваших и наших!

— Не думаю, — снисходительно возразила светофорова. — Я совершенно уверена, что наше начальство не подозревает о присутствии противника.

— Что ты хочешь этим сказать? — оторопел Наждак. — Разве это не сговор?

— Скорее всего, нет — всего лишь незнакомство двух рук, правой и левой. Одна не ведает, что творит другая. В этот Центр приходят рулить то наши, то ихние. И рулят себе, как наметили. Это общий Центр для мирного сосуществования.

— Но стороны об этом не знают, — подхватил Голлюбика и с восхищением уставился на светофорову. Наждак крякнул, выставил большой палец. Обмылок, разумея, что все надежнее уравнивается в правах с прототипами, сделал то же, но выбрал, по неотработанности жестов, палец другой, неправильный — он вообразил, будто нет никакой разницы, но ему сделали замечание.

Ярослав Голлюбика перекрестился. Никто не успел остановить его, только Вера выдохнула: «Берегись!» — а он уже, взявшись левой рукой за верхний край колеса и ощутив потаенный сверхпрочный сплав, истинную текстуру изделия, воспользовался теперь уже указательным пальцем и утопил сердцевинную кнопку. Оба отряда попадали на пол, зажимая уши, потому что по залу прокатился грозный, невразумительный ропот. Что-то гулко лопнуло: это пришли в движение скрытые барабаны и шестерни. Где-то под полом ударил колокол; тяжкое эхо набата прокатилось по Центру, сметая редкую пыль. Верхняя половина купола, отслоившись и разделив помещение надвое, начала поворачиваться. Последовал оглушительный щелчок: какая-то деталь встала на свое место, взлетел шатун, заработали ходовые части. Купол разломился, панели разъехались. Ярослав Голлюбика, который первым справился с паникой и подсматривал за движением одним глазом, увидел, как в поднебесье обнажается огромная карта мира — нарочито выпуклая, благодаря чему создавалось впечатление, будто их родина, составлявшая пусть и значительную, но все же часть общей, выдается вперед, подминая и оставляя позади все прочие народы и государства. По телу родины бежала сыпь красных и синих огоньков — опорные пункты влияния, сообразил Ярослав. Красные огоньки наступали, тесня синие, но в следующую секунду картина менялась, и синие начинали одерживать верх.

— Как же так, — выдавил из себя Наждак. Глаза его так и бегали, повинуясь огонькам. — Как же они не пересеклись? не встретились здесь, наши с ихними? — Он, не обращаясь ни к кому конкретно, кивнул на группу «Надир», неотличимую в наготе от «Зенита»: ломброзеанская разница сгладилась под действием тягот путешествия, то есть внешней среды.

Вера Светова досадливо отмахнулась:

— Нашел проблему! Первые приходят днем, вторые — ночью. Раздельное существование, понимаешь? Солнце и Луна, Свет и Тьма, полдень и полночь. Им не встретиться. Это Центр — как место стыка двух полюсов магнита. Рука руку не знает, но рука руку моет и бьет.

— Но эти времена прошли, — угрожающе вымолвил Голлюбика, и все увидели, что он крепко сжимает штурвал. — Сейчас рулит Правда. Потом я застопорю колесо намертво…

Он не закончил, сбитый с ног Обмылком, который, воспользовавшись общим притуплением бдительности, взвился в воздух и обрушился на своего самонадеянного двойника.

— Руль!… — хрипел Обмылок в исступлении, раздирая вражескую бороду и не умея уберечь своей, тоже подросшей. — Верни руль! А! — вскрикнул он и ослабил хватку, ужаленный программным требованием, которое немилосердно включилось в нем в ответ на желание не взрывать, а лично рулить в Неправую сторону. — Взорвать! Взорвать! — жалобно застонал Обмылок, повинуясь. Сила вернулась, он снова навалился на Голлюбику, твердя одно: — Взорвать!… — Тупая программа, напрочь лишенная гибкости, хотела одного, не сообразуясь с выгодностью альтернативы.

Светофорова присела, сгруппировалась, распрямилась пружиной и пала на Обмылка, возившегося поверх Ярослава. Зевок и Лайка рванулись на помощь, но их остановил Наждак, в руках у которого неизвестно откуда объявились ножи. На лице Зевка, досматривавшего Наждака, написалось такое недоумение, что тот свирепо захохотал:

— Солобоны! С кем потягаться затеяли, а?

Вера Светова размахнулась и ударила Обмылка по шее хитрым крученым ударом, от которого у того сразу повисли руки. Ярослав высвободился, плюнул, вскочил на ноги и запрыгал, как боксер на ринге, ища себе грушу.

Карта мира продолжала мерцать, приглашая к участию в глобальных событиях. Светофорова отлепилась от Обмылка и обратилась к приплясывавшему Голлюбике с упреком:

— Ты погорячился, старшой. Они хотят участвовать в миростроительстве, это естественно. Имеют право. нас предали, понимаешь? По незнанию, по недосмотру, но — предали.

— Кто имеет право? Они? Да спрячь ты ножи, — разозлился Голлюбика, имея в виду наждака, и ножи исчезли так быстро, что никто не успел заметить, куда. — Они не могут рулить. Они одно заладили — разрушить.

— Это не вина, это беда, — наставительно напомнила Вера. — Ей, между прочим, можно помочь. Все необходимое есть в аптечке. Послушай, Ярослав! Сколько лет ты бьешься с Неправдой? И только ради того, чтобы в свой звездный час соблазниться? Мы с ними находимся в одинаковом положении. Давай установим настоящий паритет, а право рулить ты завоюешь в честном поединке…

Голлюбика рассерженно утерся рукой: с его усов капала кровь.

— Как будто поединок был нечестным, — проворчал он. — И что же будет, если он победит? — Ярослав качнулся к Обмылку, который теперь сидел смирно и растирал себе руки, сколько хватало восстанавливавшихся движений. Руки медленно оживали. — Дадим ему рулить? Чтобы на планету сошла ночь? Нам никто не поручал и нас никто не выбирал передавать ему руль, товарищ светова, — от волнения Голлюбика заговорил маленькими буквами там, где это не полагалось. — Не было такого приказа.

— Но ведь и ты потянулся к штурвалу не по приказу, — резонно заметила Вера. — Если бы все вышло по глупому приказу, Центр уже лежал бы в руинах, а там, наверху, воцарилась анархия. Здесь не Добро и не Зло, здесь Равновесие. Бог смотрит на нас и ждет нашего выбора. Мы отступим от казенщины и сделаем по совести, и будет либо Свет, либо Тьма. Мы избраны судьбой, командир. Неужели ты этого не чувствуешь? Другого такого случая не представится. Сегодняшняя встреча не случайна, от нее зависят судьбы…

— Да мне-то что, — сдался Голлюбика и фыркнул. — И с чего я распереживался? Все равно его не возьмет! Все равно по-моему будет! Наша всегда верх брала, возьмет и теперь!

Обмылок, явно несогласный с прогнозом погоды, молчал, боясь нового приступа болей.

— Так что же — подлечим ему мозги? — Вера Светова, не дожидаясь ответа, повернулась к проему, через который ее отряд проник в Святая Святых. — Я схожу за аптечкой, — сказала она решительно. Света Верова чувствовала, что больше не нуждается в командирском одобрении.

— Иди-иди, — сумрачно рыкнул Голлюбика, продолжавший оценивающе рассматривать выздоравливающего Обмылка. В его собственном мозгу нарисовалась картина будущего поединка Пересвета с Челубеем, здесь и сейчас. Правда куется не только на небесах, но и в преисподней.

Лайка и Зевок жадно следили за действиями светофоровой. Вера преломила ампулы, наполнила шприц и приблизилась к Обмылку. Двойник, темная ипостась Голлюбики, опасливо шевельнулся, готовый выбить лекарство из Вериных рук. В пяти шагах от них разгоралась перепалка:

— Подлянка будет, старшой! — пророчествовал Зевок. — Не давайся! Вспомни про их ножи!

— Угомонись ты, придурок, — огрызалась Лайка. — Они нас вылечат. Больше не будет больно, понимаешь?

— Сейчас, жди, — Зевок не верил и готовился защищаться.

— Заткнись, тебе сказано, — вмешался Наждак. — Сейчас как огурчики станете… с какими сразиться не стыдно…

А Вера Светова подступала, держа наготове ампулы. Голая площадка, залитая светом ламп; голая точеная фигурка со строгим лицом античного юноши и со шприцем в руке напоминали безвкусный многозначительный коллаж, посвященный гибельным путям цивилизации. Подобные коллажи создают претенциозные пьяницы в шарфах и беретах, ютящиеся в так называемых студиях, заполонившие разные антресоли, предпочитающие однополую любовь к таким же бесполым, как они, существам; все они почему-то именуют себя сюрреалистами, авангардистами, но, стоит делу зайти о свете и тьме, как фальшивая позолота слетает, и вот в зубах у античного юноши возникает уздечка, которая при близком рассмотрении оказывается резиновым жгутом — ближе к реальности, друзья, долой надуманную бездарность. Вера Светова ступала кошачьей поступью; выражением глаз она показывала, что делает доброе и бескорыстное дело.