Лента Mru - Смирнов Алексей Константинович - Страница 16

Спрыснутые одеколоном, сияя белыми шарфиками, военные моряки без приключений дошли до пещеры. Лайка шла между ними, держа спутников под руки и чуть провисая, намекая на утреннюю утомленность. Их встретил клоун, как две капли воды похожий на своего южного коллегу; Зевок потянул воздух и злобно оскалился из-под фуражки, почуяв химию.

Клоун дул на руки; под клетчатый пиджак был надет дворницкий ватник. Экскурсию он не ждал; здесь, на севере, желающих посетить пещеру было несравнимо меньше, чем в теплых широтах. Хозяева пещеры были рады любому случайному посетителю. Клоун с жалостью посмотрел на сверкающие ботинки моряков и с жадностью заглянул в нарочно опухшее лицо Лайки. Вообще, он встрепенулся при виде гостей: успел нырнуть в бытовочку и там включил завлекательную музыку, которая означала начало осмотра. Сразу заквакало; зарубежный певец начал песню, и фоном крякал фагот, словно кто-то тучный не без грациозности взбрыкивал, отбивая фуэте.

Слушая, Обмылок воспользовался генетическим дарованием Голлюбики, обладавшего отменным слухом и живо интересовавшегося акустическими вопросами. «Есть музыка, которая ведет, и музыка, которая водит. Слух древнее. Не видеть легче, чем не слышать, — эти мысли проносились в обмылковой голове без всякой связи с происходящим, незваные и ненужные, но занимали сознание, укреплялись в нем. — Медленная танцевальная музыка есть звуковой аналог обломовщины. Не кавалер приглашает к танцу, приглашает музыка. Сам Подколесин — кто это, черт побери? — не при делах. Еще лучше, когда танец — белый…»

— Прогуляться думаете, или как? — хрипло осведомился клоун.

— Ой, ну только давай без этого, — пьяным голосом проскулила Лайка. — Получи деньги и отвали.

— Лекцию слушать будете? — не отставал клоун, у которого новорожденный ум зашел, похоже, за старый разум. «Не все еще утряслось, — рассудил Зевок. — Зачем, интересно, его скопировали?»

Он, впрочем, догадывался, что ночные гости, которые заложили снаряжение для группы «Надир» (условное название, о котором он, понятно, не знал), получили приказ позаботиться о свидетеле. Свидетелей не убирать! Свидетелей заменять!

— Какую лекцию? — Обмылок угрожающе сжал кулаки. Имея смутное представление о соленых морских высказываниях, он выругался: — Морская ведьма в зубы! В сундук с чертями тебя, к мертвецу!

Клоун не удивился.

— Возьмите билет, — предложил он.

Обмылок замолчал и подозрительно шмыгнул носом. Их было четверо на входе, и он не знал, есть ли резон ломать комедию дальше. В конце концов он решил доиграть и степенно полез за пазуху; вынул новенький бумажник, развалил его пополам.

— Ну, и сколько же с нас? — надменно спросил Обмылок.

— Билет только девушке. Военные проходят бесплатно.

— Девушке! Ой, не могу, — Лайка пьяно качнулась. — Никто еще девушкой не называл!

Клоун выдавил из себя улыбку:

— Никогда?

Зевок шагнул вперед. Обмылок придержал его, достал из бумажника новенькую, насквозь фальшивую бумажку и протянул билетеру. Не удержавшись, он потянул за билеты и отпустил. Клоун отнесся к этому равнодушно, передал ему билет для Лайки, сопроводив свои действия предупреждением:

— Веди себя в пещере аккуратно, соблюдайте осторожность. Держитесь указателей. Не сорите, не гадьте. Сифоны с обводненками обходите. Не трогайте троглобионтов, они безобидны.

— Это еще кто такие? — вскинулся Зевок.

— Типичные жители пещер, — с готовностью и неожиданной страстью пояснил клоун. — Ложноскорпионы, пещерные многоножки. Не наступите на них. Они ничего не видят, но очень хорошо чувствуют. Малейшее прикосновение сказывается на них самым болезненным образом. Они занесены в красную книжечку, — в мыслях клоуна что-то спуталось, не до конца улегшись, и он добавил уменьшительный суффикс, который полностью исказил смысл сказанного. — Еще они бесцветны, — неуверенно добавил клоун. — Их совершенно не видно.

Лайка поджала губы. Прожив на свете всего ничего, она уже разобралась в своих антипатиях. Список возглавляли насекомые, особенно бесцветные и слепые.

Фагот крякал, не зная лучшего. Воображаемый танцор без устали вскидывал полную ногу, затянутую в лосину. Зевок, прислушиваясь, невольно отбивал такт носком офицерской обуви. До чувствительности троглобионтов ему, вообще-то, было далеко, но зато хорошо давалось восприятие ритма, о котором троглобионты умели только мечтать. В кряканье фагота слышался марш; боевой дух Зевка основательно укрепился.

— Вы так и пойдете, налегке? — спросил клоун.

— Что значит — налегке? — Обмылок помахал черным портфелем. — Мы люди служивые, нам много не надо. Перемена белья, бритвенный прибор, горсточка береговой земли, да письмо от любимой…

— А крем?

— Какой еще крем? — скривился Зевок. Лайка, по женскому своему естеству, стала слушать внимательно.

— Силиконовый. Чем вы будете смазывать трещины? Если долго работать в ледяной воде, обязательно потрескаются руки.

— С чего вы взяли, будто мы собираемся что-то делать в холодной воде? — подозрительно спросил Обмылок. Он, ища рукам другого, не такого зябкого дела, вторично подтянул к себе билетный рулон и отпустил, целясь в крупную костяную пуговицу.

— Не собираетесь… ну, тогда… — клоун затянулся воздухом, лихорадочно соображая, что бы еще посоветовать. Лицо его, незаметно под гримом, прояснилось: — Вот что: не бросайте в подземные ручьи камни. Это очень опасно. Камень перегородит поток, вода потечет в другом направлении, промоет новый ход и нарушит циркуляцию воздуха.

«Болван какой», — возмутилась Лайка. Вслух же она объявила:

— Не волнуйся, земляк. Мы люди бывалые, мы разбираемся в карстовых процессах.

Лайка говорила не очень уверенно, с запинками, словно настраивалась на телепатическую волну.

— Слава Богу, — клоун облегченно вздохнул. — Если так — я спокоен. Идите с миром. Когда войдете, забирайте правее и следите за указателями. Постарайтесь не заблудиться, спасательная операция обойдется вам очень дорого.

Обмылок нашарил в кармане устройство, позволявшее найти заложенный ночью маячок. Бестолковый разговор надоел ему; он хотел поскорее отправиться в путешествие, подальше от наземных пространств, по которым бродит мстительный Голлюбика. В искусственном подсознании Обмылка жил и здравствовал животный страх перед прообразом. «Я из тебя душу выну!» — вспомнил Обмылок угрозу Голлюбики, прозвучавшую в уголовной избе Семена Ладушкина. Его передернуло. Он только недавно заполучил душу и вовсе не хотел с ней расставаться.

Ярослав Голлюбика приготовился отказать клоуну в удовольствии прочитать лекцию. Он уже поднял руку и сделал, примериваясь, первое мотательное движение головой, но наткнулся на жалобное лицо Наждака. Голова Голлюбики замерла на половине лошадиного пути. Он вспомнил, с какой горячностью искал Наждак любого, даже бесполезного для себя знания; он в сотый раз посочувствовал его сиротскому детству и в сотый же раз возмутился мировой Неправде, с которой, собственно, и сражался всю свою сознательную жизнь. Он хорошо понимал эту милую слабость, которая всегда водилась за Наждаком, и часто выкраивал минуту для его просвещения, заимствуя время у долгих часов ожидания в засаде, а также у скоротечных мгновений, когда они зависали в прыжке, готовые растерзать и обезвредить неприятеля — не смог удержаться и здесь.

Собачье лицо Наждака, пока Голлюбика думал, успело смениться орлиным, как будто Наждак обернулся древнеегипетским божеством и занялся зоологическими метаморфозами. Пожалев товарища, Голлюбика увидел, что Наждак сейчас замкнется в неудовлетворенной гордыне, и поспешил разрешить:

— Хорошо, брат. Нам будет полезно освежить в памяти некоторые детали. Никогда не знаешь, что пригодится.

— А по-моему, мы зря теряем время, — недовольно встряла в разговор светофорова. — Монорельс недалеко. Мы доберемся до него в два счета, нам не обязательно заканчивать очередную школу выживания.