Наша война - Листер Энрике - Страница 39

Серьезность «поручения» была мне ясна, как и то, что необходимо покончить с Арагонским советом, являвшимся национальным позором. И все же тогда я еще не представлял себе во всей трагической обнаженности, чем являлись для крестьян и народа Арагона эти тринадцать месяцев «анархистского коммунизма». И только в ближайшие дни мне предстояло узнать, до какой степени коварства мог дойти Прието.

Выйдя от министра и уточнив с Рохо вопросы военного характера, я отправился проинформировать руководство партии о полученном мною задании (я не открывал никаких секретов, так как в состав правительства, принявшего это решение, входили два коммуниста). Товарищи подтвердили, что такое решение действительно принято, и предупредили, чтобы при его выполнении я вел себя особенно осторожно. Мой рассказ о словах Прието относительно моей «беспристрастности» вызвал общий хохот, и товарищи рассказали, что на другом заседании Совета министров Прието выступил против предложения назначить меня командиром корпуса, заявив, что я «применяю методы Панчо Вилья».

Я отправился в Каспе, куда в тот же день начали прибывать части моей дивизии, а также приданный ей танковый батальон. 6 августа все воинские части были на месте. Свой командный пункт я расположил в Паласио де Чакон — в 4 километрах от Каспе — и стал подготавливать планы атаки, захвата (в случае необходимости) Каспе и отражения атак военных частей анархистов, если они их предпримут. 5 августа я посетил в Альканьисе полковника Санчеса Пласа, командира XII корпуса, которому официально была придана теперь моя дивизия. Этот визит преследовал две цели: обязательное представление, как старшему по чину, и выяснение, знает ли полковник что-либо о моей истинной миссии. У меня создалось впечатление, что ему об этом ничего не было известно. 7 августа был опубликован общий приказ о включении 11-й дивизии в состав XII корпуса, в котором после теплых фраз о ее заслугах говорилось:

«Этим приказом я хочу выразить свое личное чувство и чувства всего XII армейского корпуса и отдать должное уважение 11-й дивизии. Мы должны самым возвышенным образом почтить всех ее командиров, офицеров, сержантов и солдат, павших в боях. Они служат нам примером и указывают путь, по которому мы должны пойти, когда Родина потребует этого от нас, иначе мы не будем достойными продолжателями дела павших!

Я призываю вас поднять кулаки (воинское приветствие в испанской Республиканской армии) и вместе со мной воскликнуть с волнением в сердцах: Да здравствует Испания! Да здравствует Республика! Да здравствует 11-я дивизия!

Командующий полковник Санчес Пласа

7 августа, приехав в Лериду, где находился командный пункт генерала Посаса, я информировал его о принятых мною мерах для выполнения задания, полученного от правительства, и спросил его, думает ли он, что эти меры достаточны. С ангельской наивностью он ответил, что я прибыл в Арагон только с заданием переформирования своих войск, а также для того, чтобы дать им заслуженный отдых. Я ответил, что такое объяснение существует для общего сведения, но не является истинным заданием и что он это знает. Однако генерал продолжал твердить, будто ничего не знает. Мы сидели на террасе здания штаба. Прервав разговор, Посас вышел и спустя минуту вернулся в сопровождении советского военного советника и ординарца, несшего бутылку шампанского. Советский полковник спросил меня по-русски, о чем у нас шла речь. Я ответил, что генерал ничего не говорит о задании правительства. Советник сказал, что Посас знает об этом. Я вновь обратился к Посасу. Но командующий армией продолжал гнуть свою линию. Не вступая в дальнейшие разговоры, я сказал ему, что он может доложить министру о проведении подготовки к осуществлению правительственного решения, и, попрощавшись, уехал. Штаб Восточной армии возглавлял подполковник Антонио Кордон. Он был капитаном артиллерии в отставке, но, когда начался мятеж, немедленно стал на сторону Республики, и скоро ему начали поручать все более ответственные задания. На различных руководящих постах он проявлял себя человеком, умевшим разбираться в военных проблемах, обладал организаторскими способностями. В тот момент я очень мало знал Кордона, но все же пошел повидаться к нему домой — он был болен. На мой вопрос, знает ли Кордон о моей истинной миссии, тот ответил, что она ему известна, как и генералу Посасу.

10 августа в 11 часов вечера меня вызвал к телетайпу генерал Посас. Телетайп обслуживал Арагонский совет и военную комендатуру, но находился в руках персонала Совета. Когда я явился для переговоров, у телетайпа дежурила девушка лет двадцати пяти, которая и соединила меня с Посасом. После того как я назвал себя, командующий армией ограничился короткой условной фразой, сказав: «Завтра это выйдет». Я ответил ему: «Мой генерал, можете сообщить министру обороны, что все меры приняты. Артиллерия установлена, танки и пехота на своих исходных рубежах; если кто-либо двинется, я раздавлю их…» Сделанную мною паузу генерал использовал, чтобы сказать: «Хорошо, хорошо, желаю удачи…» На этом наша связь прервалась. У дежурной я потребовал ленту с записью разговора; она ответила, что лента должна остаться в архиве. Но я решительно повторил требование, и она отдала мне ленту. Уходя, я сказал одному из сопровождавших меня офицеров, чтобы он понаблюдал, пойдет ли девушка в помещение Совета. Это действительно произошло спустя три минуты после нашего ухода. Был дан сигнал тревоги, и началось беспорядочное бегство членов «анархистского правительства» и их соратников. Одного за другим их ловили на установленных нами на дорогах контрольных пунктах, в 3–4 километрах вокруг Каспе. План психической атаки, осуществлявшийся на протяжении нескольких дней, — маневры пехоты в окрестностях Каспе с артиллерийской стрельбой, прохождение батальона танков по улицам Каспе, причем на танках демонстративно вращались пушечные башни; движение моторизованных сил и т. п. — дал свои результаты. Ненавистный народу Арагонский совет развалился без единого выстрела. И когда на следующий день, 11 августа, декрет о его роспуске появился в правительственном вестнике, Совета уже не существовало. Всех министров «анархистского правительства» (за исключением председателя Аскасо, еще днем уехавшего в Валенсию), как и четырех членов национального комитета СНТ, арестовали при попытке к бегству. Контрольные пункты всего арестовали только 120 человек, остальные были освобождены.

На следующий день я получил приказ Рохо явиться в Валенсию. Когда я прибыл, он сказал мне, что министр уже ожидает меня и что Прието взбешен. Как и в первый раз, Рохо проводил меня до кабинета Прието. Но теперь министр не улыбался, не коснулся моего плеча и не предложил сесть. Он стоял посреди комнаты и, пустив в ход все свои комедиантские способности, начал кричать и ругать меня так, чтобы тридцать — сорок человек, находившиеся в приемной, слышали его: «Что вы наделали в Арагоне? Вы убили анархистов! И теперь они требуют вашей головы. Я должен ее им выдать или — начать новую гражданскую войну!» Я дал ему возможность разыграть эту комедию до конца и, когда Прието замолк на секунду, чтобы перевести дыхание, еще громче, чем он, — чтобы меня тоже слышала публика в приемной — ответил: «Господин министр, прошу извинить меня за то, что не выполнил ваших указаний относительно расстрелов анархистов; дела сложились так, что не было необходимости применять какие-либо крайние меры. Арестовано сто с лишним человек. Они будут преданы суду или освобождены, как вы прикажете». В этот момент Прието выбросил свой главный козырь: «В кабинете Сугасагойтии, министра внутренних дел, — сказал он, — в настоящий момент находится делегация национального комитета СНТ, утверждающая, что четыре члена национального комитета убиты и их трупы обнаружены на дороге Каспе — Альканьис и что СНТ готовит всеобщую забастовку».

Это ложь, ответил я, члены национального комитета арестованы, но не расстреляны. Все сказанное мною можно проверить на месте. Прието позвонил по телефону Сугасагойтии и передал ему мои слова. Министр внутренних дел повторил, что находящаяся в его кабинете делегация СНТ утверждает противоположное, особенно в отношении «расстрелянных». Представители СНТ как раз, видимо, и жалели о том, что мниморасстрелянные в действительности оказались в живых и находятся в руках 11-й дивизии. Наконец договорились, что я отдам приказ освободить всех арестованных. Прието дал мне распоряжение тут же составить приказ и велел Рохо отправить его по назначению. Так и было сделано. Но приказ я составил таким образом, чтобы начальник моего штаба понял: выполнять его до моего возвращения не следует. Я хотел, освобождая анархистов, принять все меры, чтобы их не расстреляли другие, взвалив за это ответственность на 11-ю дивизию.