Охота за ведьмами - Андерсен Лайф Эспер - Страница 2

Ханс подошел к нему и подал грубую глиняную кружку:

— На-ка вот, выпей. Сразу лучше станет. Когда ты ел в последний раз?

— Не помню.

Эсбен большими глотками пил горячий душистый травяной отвар. На вкус он был горький и в то же время сладковатый, от него пахло летом и тучной, нагретой солнцем землей.

Ханс принес ему еще одну кружку, на этот раз в ней была похлебка с зеленью и мелкими кусочками вареной рыбы. Эсбен пил и ел, и жгучее тепло иголочками разбегалось по всему его телу. Он сбросил овечью шкуру, которой был укрыт, и уселся поудобнее. Тут только он в первый раз внимательно посмотрел на человека, который подобрал его, ухаживал за ним и теперь накормил. Взгляд его заскользил по необычной черной одежде, по длинной бороде и волосам, потом, дойдя до глаз Ханса, остановился — и Эсбен вдруг почувствовал глубокий, удивительный, непривычный покой. Это были такие добрые глаза, что добрее он еще не встречал. Не мягкие и кроткие, но добрые и сильные и какого-то не поддающегося определению цвета, словно они скрывали в себе все мыслимые оттенки.

Глаза эти в свою очередь спокойно и серьезно смотрели на него. В конце концов Эсбен оторвал взгляд от Ханса и стал осматривать внутренность хижины, жадно впитывая впечатления. Стены были сложены из бревен, щели между ними законопачены мхом. На стенах висели пучки сухих трав и цветов, а в глубине хижины, у задней стены, он различил в полусумраке очаг с тлеющими углями и глиняными горшками. Вещей было совсем мало, и они были простые: лежак, две скамьи и стол, сколоченные из тонких прямых плах. В углу стоял небольшой сундук, окованный железом и схваченный железными скрепами. В другом углу лежали рыболовные снасти. Через открытую дверь в хижину косым столбом падали яркие лучи утреннего солнца, и в них крохотными молниями вспыхивали крылышки влетавших и вылетавших насекомых. На обеих боковых стенах хижины вверху, под самой крышей, было по окошку, затянутому свиным пузырем. К пряному аромату сушеных трав примешивался долетавший с берега запах гниющих водорослей и расплавленной солнцем смолы.

Эсбен долго сидел тихо, переполненный множеством новых впечатлений, и все это время Ханс молчал. Наконец Эсбен взглянул на него:

— И больше здесь никто не живет?

— Нет. До позавчерашнего дня я жил здесь совсем один. Если хочешь, можешь остаться жить со мной. Но это ты сам должен решить.

— Как… разве я здесь уже с позавчерашнего дня?

— Да, и лучше, если ты побудешь у меня еще несколько деньков. Отдохнешь как следует, а там посмотрим чего тебе захочется.

Мальчик некоторое время сидел молча, глядя в открытую дверь хижины. На спуске к лугам росли сосны и молодые березки, а дальше, за лугами, виднелся фьорд. Ему здесь так все нравилось, а внутри он чувствовал тепло и приятную тяжесть.

Когда он обернулся к Хансу, голос его звучал по-иному, чем раньше, спокойнее и ровнее:

— Я бы, пожалуй, остался… если ты мне позволишь.

— Я ведь уже сказал. Идем-ка с тобой прогуляемся, посмотришь, как тут у нас вокруг.

По узенькой тропке, петлявшей среди деревьев, они стали спускаться к лугам. Дойдя до самого низа, они остановились и оглянулись. Хижины совсем не было видно: наполовину она была врыта в склон, остальное скрывали деревья.

— Хоть ты и не видишь отсюда хижину, отыскать ее очень просто, — сказал Ханс. — Она находится как раз под самой высокой точкой холма, в том месте, где кусты и деревья растут особенно густо.

И Ханс двинулся дальше. Он повел мальчика по тропинке, которая шла вдоль подножия холма на восток. Склон постепенно понижался, и, пройдя несколько сот метров, они очутились в широкой долине, которая полого поднималась к холмистому плоскогорью. Земля в долине была не распахана, и среди зарослей черники и малины высились там и сям большие темные кусты можжевельника.

Ханс присел на вересковой полянке и сказал, указывая в ту сторону, куда уходила долина:

— Если пройти через эти холмы, то выйдешь к Воруну. Это селение со множеством домов, такое же, как все другие. Так что туда тебе ходить незачем. А за Воруном начинаются луга и вересковые пустоши. Если же пойти вдоль фьорда дальше на восток, то придешь в другое селение, расположенное у самого берега. С фьордом ты постарайся подружиться. В нем мы будем добывать почти все, чем кормимся. Учись относиться к нему уважительно. Тогда и он тебя будет уважать. Пошли теперь, спустимся к воде, я покажу тебе лодку.

По той же тропинке они зашагали обратно, а потом пересекли луг и вышли к фьорду. На берегу, как раз под тем местом, где находилась хижина, стояла широкая крепкая плоскодонка. От нее приятно пахло свежей смолой и дегтем.

— Я только что привел ее в порядок. Поэтому она стоит на берегу. Помоги мне, пожалуйста, столкнуть ее на воду. Сплаваем с тобой, поглядим, не поймалась ли рыбка на обед.

Лодка была установлена на двух бревнышках-катках, и нужно было просто скатить ее, так что спуск на воду занял совсем немного времени. Вскоре они уже плыли по фьорду. Для Эсбена это было внове. Он, разумеется, не в первый раз видел фьорд, но до сих пор он всегда лишь смотрел на него с берега, и только. Тайны рыболовного искусства были ему неведомы, и он удивлялся тому, с какой легкостью и уверенностью Ханс находит свои сплетенные из лозы верши. Лишь маленький деревянный чурбачок на поверхности воды указывал их местонахождение. Чурбачок служил поплавком, к нему была привязана веревка, другой конец которой был прикреплен к верше, лежащей на дне фьорда.

В первых двух вершах было пусто. Потом начали попадаться угри. Скоро на дне лодки лежало уже шесть больших красивых угрей, но, несмотря на это, Ханс, казалось, был чем-то недоволен. Он досадливо ворчал и все оглядывал воду вокруг.

— Что-нибудь случилось?

Эсбен не понимал, как можно быть недовольным, имея такой богатый улов.

— Никак не найду одной верши. Поплавок, должно быть, отвязался, и его унесло. Теперь только чудом можно отыскать эту вершу.

Они без конца плавали взад и вперед. Эсбен старательно всматривался в воду, но разглядеть что-нибудь было трудно, потому что дно здесь было из ракушечника, такого же темного, как и сами верши.

Проискав понапрасну довольно долго, они потеряли всякую надежду. Ханс распрямился.

— Поплыли обратно. Ума не приложу, куда она делась! Ну да ладно, нет так нет.

Как раз в это мгновение он еще раз бросил взгляд на дно фьорда — и замер, словно окаменел.

— Странная история. Вон она где, верша, видишь поплавок. Но я ее там не ставил, а отнести ее туда не могло, потому что это против течения. Давай-ка подойдем поближе, посмотрим, в чем дело.

Ханс начал грести, а Эсбен сидел на носу и не спускал глаз с чурбачка, который тихонько плавал на зеркальной поверхности воды. Дно стало изменяться. Они выплыли за пределы ракушечной отмели, туда, где начиналось песчаное дно.

И тут Эсбен увидел под водой вершу.

— Ханс! Ханс! Там… там же… громадная рыбина!

Рыбина и в самом деле была громадная. На лице Ханса тоже выразилось изумление. Он поспешно выбросил якорь, которым служил тяжелый камень, и свесился за борт лодки.

— Придется мне лезть в воду. Это лосось. Такой крупный мне еще ни разу не попадался в этом фьорде. Он зацепился за вершу жабрами и вот оттащил ее на такое расстояние.

Ханс скинул свой балахон и стоял теперь на солнце обнаженный. Ступив одной ногой на борт лодки, он спрыгнул — вода здесь доходила ему всего лишь до груди. Всплески, брызги, сверкание воды ослепили Эсбена. Лосось трепыхался, бился всем телом, пытаясь освободиться, но голова его, зацепившись жабрами за прутья, безнадежно застряла в воронкообразном входе верши. Ханс одной рукой держал вершу, а второй пытался ухватить хвост лосося. Человек, рыба, вода — все слилось воедино и кипело, бурлило, блестело на солнце, будто сами стихийные силы природы затеяли игру. Наконец человеку удалось зажать под мышкой хвост рыбы, сражение было окончено. Ханс перекинул лосося вместе с вершей через борт в лодку.