Избавление - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 42

— Я уверен, что нам удастся договориться. Во всяком случае, я лично позабочусь об этом, — заверил Рузвельт.

В это время в комнату вошел офицер охраны и спросил, можно ли внести посылку. Кивнув ему, Сталин сказал Рузвельту, добродушно улыбаясь:

— Сейчас принесут рыбку.

Распахнулась дверь. Через проход в комнату протискивались четверо рослых парней в военной форме. Они несли на специальной перекладине огромную рыбину, голова которой уже была в зале, а хвост еще болтался за порогом. Все восхищенно уставились на чудо–рыбу, некоторые даже повставали. Лосося поднесли ближе к Рузвельту, и он любовался диковинной рыбой.

Повара–филиппинцы, замыкавшие процессию, спрашивали с помощью своего переводчика наших кулинаров, тут же записывали в блокноты, видимо, советы по приготовлению лососины.

Подрагивающую рыбину уносили, а президент не сводил с нее глаз и улыбался, цокая от восхищения языком.

Хозяин стола пригласил гостей в соседнюю комнату на чашку кофе.

Через некоторое время Рузвельт, сославшись на усталость, попросил у Сталина извинения, и его повезли на свою половину. Ушли и другие американцы. В комнате остались Сталин, Молотов, а также Черчилль с министром иностранных дел Иденом.

Настрой разговора как–то спал. Вновь затронули перспективы окончания войны, открытия второго фронта, коснулись операции по высадке войск союзников через Ла—Манш… Черчилль увернулся от определенного ответа, отделался словами:

— Я полагаю, что бог на нашей стороне. Во всяком случае, я сделал все для того, чтобы он стал нашим верным союзником.

Сталин отставил чашку кофе, посмотрел на Черчилля и сказал не то шутя, не то всерьез:

— Ну, а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что каждый знает, что дьявол — коммунист. А бог, несомненно, добропорядочный консерватор.

Господин Черчилль не внял ядовитой реплике. Расходились последние гости. Сталин по правухозяина провожал их. Прощаясь с английским премьером, Сталин задержал его руку в своей, спросил:

— Господин Черчилль, почему, скажите, львы изображаются на картинках дремлющими?

Черчилль непонимающе мотнул головою, переспросил:

— Какие львы?

— Ну, вообще львы и в частности британские?

Черчилль долго соображал, прежде чем ответить:

— Копят силы для прыжка. А дремлют для видимости.

— Вы тоже готовитесь со своими львами к прыжкам… Надеюсь, через Ла—Манш, или?..

Черчилль смолчал.

— Смотрите, не успеете сделать этих прыжков, если будете дремать. Сталин отпустил руку собеседника и, повернувшись, пошел отдыхать к себе в особняк.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Шаг за шагом шли к соглашению на Тегеранской конференции. Споры, доходившие порой до разлада, сменялись пышными приемами, которые попеременно давали то Сталин, то Черчилль, отметивший, между прочим, в Тегеране свой день рождения именинным пирогом и зажженными по количеству лет свечами.

Но все имеет свой конец. Приближалась к завершению и конференция. Было принято соглашение о сроках открытия второго фронта, которое должно было держаться в тайне. Согласно протоколу конференцию намечали проводить и на протяжении всего дня 2 декабря. Неожиданно выпавший снег в горах резко ухудшил погоду, похолодало, и это вынудило парализованного Рузвельта поторопиться с отлетом. Поздно вечером 1 декабря приняли заключительную декларацию. Этот важнейший документ передавался каждому главе государства, и каждый ставил свою подпись простым карандашом.

Вот его текст:

"Мы, Президент Соединенных Штатов, Премьер–министр Великобритании и Премьер Советского Союза, встречались в течение последних четырех дней в столице нашего союзника — Ирана и сформулировали и подтвердили нашу общую политику.

Мы выражаем нашу решимость в том, что наши страны будут работать совместно как во время войны, так и в последующее мирное время.

Что касается войны, представители наших военных штабов участвовали в наших переговорах за круглым столом, и мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга.

Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу.

Что касается мирного времени, то мы уверены, что существующее между нами согласие обеспечит прочный мир. Мы полностью признаем высокую ответственность, лежащую на нас и на всех объединенных нациях, за осуществление такого мира, который получит одобрение подавляющей массы народов земного шара и который устранит бедствия и ужасы войны на многие поколения.

Совместно с нашими дипломатическими советниками мы рассмотрели проблемы будущего. Мы будем стремиться к сотрудничеству и активному участию всех стран, больших и малых, народы которых сердцем и разумом посвятили себя, подобно нашим народам, задаче устранения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. Мы будем приветствовать их вступление в мирную семью демократических стран, когда они пожелают это сделать.

Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожить германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушить их военные заводы с воздуха.

Наше наступление будет беспощадным и нарастающим.

Закончив наши дружественные совещания, мы уверенно ждем того дня, когда все народы мира будут жить свободно, не подвергаясь действию тирании, и в соответствии со своими различными стремлениями и своей совестью.

Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью. Мы уезжаем отсюда действительными друзьями по духу и цели.

Р у з в е л ь т

С т а л и н

Ч е р ч и л л ь.

Подписано в Тегеране 1 декабря 1943 года".

Утро 2 декабря было пасмурное и хмурое. Холодало. Ветер кружил по парку багряные листья, вихрил пыль на улицах. У подъезда белокаменного здания советского посольства стояли три "виллиса", сновали фоторепортеры и кинооператоры, пытаясь сквозь кордон охраны проникнуть поближе к площадке, чтобы запечатлеть момент проводов.

С минуты на минуту ждали, когда появится первым отъезжавший президент США. Наконец дверь распахнулась, и слуги–филиппинцы выкатили коляску. В ней сидел Франклин Рузвельт, как всегда улыбающийся, и даже в этот момент не выпускающий изо рта длинный мундштук с сигаретой. Поверх черной накидки, схваченной вверху золотой цепочкой, прикрепленной к пряжкам коляски, спину Рузвельта покрывал клеенчатый плащ. На голове — комом сбитая старомодная шляпа. Этот выдающийся деятель даже внешним видом хотел походить на простого американца. Выглядел Рузвельт усталым, под глазами залегли темные круги, но, преодолевая мучительный недуг, он по–прежнему улыбался, искристо сверкая белками глаз.

К коляске подошли два американских сержанта, ловко приподняли президента и усадили в рядом стоящий "виллис" на переднее сиденье. Ноги укутали пледом.

Проводить президента вышли Сталин и Черчилль. Неторопливой походкой Сталин приблизился к автомашине, пожал руку Рузвельту, пожелав ему счастливого пути.

— У нас в народе говорят: дорога к дому ближе, — обронил Сталин.

— Это верно, — согласился президент. — Но я думаю, что мы не напрасно пустились в такое дальнее путешествие… Мы проделали здесь хорошую работу. Согласованные решения обеспечат нам победу.

— Теперь уже никто не усомнится в том, что победа за нами, — ответил Сталин, улыбаясь.

"Виллис" тронулся, и Рузвельт поднял правую руку с расставленными указательным и средним пальцами, изображая символ победы — "виктория".

Через минуту–другую распрощался со Сталиным, с другими членами советской делегации и Черчилль. Он отправился в свое посольство, чтобы оттуда уехать на аэродром.

В середине дня покидала город и советская делегация. На аэродроме стояли готовые к взлету двухмоторные пассажирские самолеты. Первой вылетела группа военных, во втором самолете решил лететь Сталин. Остальные самолеты задерживались на аэродроме в ожидании, пока не примут по радио сообщение о том, что второй самолет благополучно приземлился в Баку.