След черной рыбы - Словин Леонид Семенович - Страница 35

— Это — ничего, — успокоил Тура. — Довиденко узнает о телеграмме раньше, чем ее получит.

В приемной зазвонил телефон. Гезель взяла трубку, шепотом сказала Туре:

— Он уже знает!

Тура снял трубку.

— Довиденко. Срочно приезжай!

— Это что — приказ?

Довиденко сбавил гонор:

— Да, ладно тебе. Просьба. Тут какие-то телеграммы в Москву. Надо посоветоваться. Машина есть? А то я пришлю свою.

Туре не пришлось ждать в приемной. Помощник Довиденко кивнул на дверь, и Тура, ни на секунду не задержавшись, вошел в кабинет. Несколько работников сидели за приставным столом. Туру ждали — потому что, едва он появился, все молча и быстро удались.

— Напоминает великий исход, — кивнул он на дверь.

— Скорее — приход Великого Инквизитора, — Довиденко убрал в стол какие-то бумаги.

— Ты что? Детально знаком с делом Умара Кулиева? — жестко приступил Довиденко.

Тура пожал плечами:

— Дело-то в Москве!

— И с заключением Прокуратуры для отдела помилования?

— Я думаю: решение о помиловании — прерогатива Президиума Верховного Совета…

— «Он думает»… — презрительно сказал Довиденко. Чуть отвернувшись, он набрал по телефону какой-то номер, тот оказался занят. Довиденко нетерпеливо снова принялся крутить диск.

— Ну, что вы там разболтались, телефон занимаете… — крикнул он кому-то. — Зайди! И захвати наблюдательное по Умару Кулиеву… — Довиденко снова развернулся к Туре. — Ты видел его заявление из тюрьмы?

Тура молчал.

— А не мешало бы! Умар Кулиев сознался в первый день, когда его милиция допросила. И с тех пор ни слова не изменил! Кто и где только его не допрашивал! — Довиденко поднялся из-за стола, прошел по кабинету. — Он и на место выезжал и все подтвердил! Два суда было! Потом дополнительное следствие. И всюду — одно и то же! Почитай его ходатайство о помиловании… — Довиденко был вне себя. — Там нигде и слова нет о невиновности. Только — «Каюсь». «Виноват». «Простите…»

В приемной послышались голоса, но прежде чем Фурман и его коллега вошли, в кабинете появился генерал Амиров. Он за руку поздоровался с Довиденко. На Туру Амиров даже не взглянул.

Тем временем вошел вызванный прокурором сотрудник. Им оказался уже знакомый Саматову Фурман.

Они поздоровались.

Генерал Амиров с ходу сел на диван, достал платок. В кабинете было жарко.

Он обращался к Довиденко так, словно начальника милиции тут и не было.

— Я уже приказал, чтобы ему подготовили бумагу. Разъяснили. Если у него самого котелок не варит… — Лицо замминистра было недоумевающе-брезгливым. — Кто из посторонних мог попасть в автозак? Ты слышал такое? Согласно уставу караульной службы во время транспортировки подследственных и осужденных внутри автозака могут находиться только!.. — Амиров поднял указательный палец, — содержащиеся под стражей и конвой. Он думает, это рейсовый автобус «Самарканд — Бухара»…

Довиденко развел руками:

— Я то же ему говорю.

— Надо срочно вынести этот кадровый вопрос на бюро обкома. Довольно! Кончать надо с этим делом. Я сегодня же буду звонить министру… Поторопились они его восстановить! Я многое видел, но такого начальника милиции тут пока не было!

— Амиров прав… — Довиденко обернулся к Туре. — Есть правила конвоирования арестованных в автозаке. Это — святая святых МВД. Особенно, когда они конвоируют смертника…

Саматов положил на стол записку.

— А как ты это понимаешь? «В автозаке он обещал, что все сделал, что расстрел дадут только, чтобы попугать…»

— Откуда она у тебя? — Довиденко набычился.

— Неважно. Можешь оставить себе, — сказал Тура. — Это копия.

— Не вижу ничего удивительного, — вступил в разговор Фурман. — Надо быть готовым — человек, приговоренный к расстрелу, идет на любую хитрость! Он же борется за свою жизнь! Так? Кулиев надеялся, что ему не дадут смертную казнь, поскольку он чистосердечно признался. Но как только ему объявили приговор, он изменил тактику. Это естественно. Сразу возник этот мифический организатор, человек-невидимка, призрак… А почему Кулиев не называет его?

Амиров прервал его.

— Да кому мы это все говорим?! И зачем? У таких, как он, все начинается с аморальных связей…

У кабинета Саматова ждал высокий худой старик с двумя медалями, в широком костюме, оставшемся с более лучших времен. С портретом сына на груди в траурной рамке.

— Я отец Саттара Аббасова… — он показал на портрет сына. — Рыбоинспектора… Ты, наверное, слышал о моем горе, сынок!

— Да, конечно, — Тура молча взглянул на Гезель, она понимающе развела руки. — Сделай нам чаю, Гезель…

— Нет, нет… — старик отказался, прошел в кабинет впереди Туры. — Пока этот подонок… — он устало опустился на стул. — Убийца моего сына, Умар Кулиев, ходит по земле, поверь, мне ни от чего нет радости…

Он испытующе взглянул на Саматова. Тура кивнул.

— Знаешь, каким был мой мальчик? — Старик отер слезу, достал конверт со снимками. Все это были репродукции фотографий, сделанных в свое время для разных документов. — Какой он был добрый! Мягкий. Как он плакал в детстве, когда мы водили его в детский сад… Скучал! — Старик вдруг заулыбался. — Совершенно не мог оставаться один. Так и ходил, держался за мамину юбку. И все его дразнили… А потом вырос. Всему свое время! Занимался спортом… Пошел в армию — одни благодарности. Потом медали. «За отвагу». Ты знаешь, где он служил? Под Кандагаром. Слышал про Кандагар? Там слабеньких не держат… И вот вернулся, чтобы погибнуть…

Старик расплакался.

— Отец… — Тура налил ему воды, но тот отвел стакан.

— Не надо! Один на один Умару Кулиеву ни за что бы с ним не справиться! Они убили его сонного! А потом сожгли. Вместе с Рыбоинспекцией за то, что в тот вечер кто-то сжег браконьерскую лодку…

— А чью лодку? — Саматов заинтересовался.

— Об этом на суде хоть бы слово сказали! О, горе мне! — Старик был безутешен. — Ты знаешь, какие деньги мне предлагали, чтобы я замолчал, чтобы я продал им своего мертвого сына! Ты даже не представляешь!

— Примите, дедушка, — Гезель принесла валидол, старик взял таблетку, положил под язык. Из глаз старика катились слезы обиды.

— …А этот подонок… — слезы его вдруг просохли, — хочет ходить по земле, когда Саттар уже год как лежит в ней! А теперь и ты тоже взялся ему помогать… — Он поднялся. — Видно, у тебя никогда не было сына! Бог не простит этого! — Он пошел к дверям, обернулся. — Я послал на сто рублей телеграмм! В Верховный Совет, в Совет ветеранов, министру обороны… Всем! И буду посылать. У меня пенсия, и у жены тоже. Нам хватит, люди не дадут пропасть… И Партия нас не оставит!

Тура потряс головой. Нет, это не было сном — старик ветеран, на которого не действовали уже никакие аргументы, требовавший казни невиновного…

В этот момент раздался телефонный звонок.

Звонил Орезов:

— Я нашел одного человека. Его фамилия Семирханов. В тот день его везли из следственного изолятора на суд. Я думаю, Семирханов должен был быть в автозаке вместе с Умаром Кулиевым…

— Он на свободе?

— Да. Освобожден из-под стражи в зале суда. Проживает Маркса, семь… Я сейчас еду туда…

— А фотографии на опознание? Баларгимова и Умара Кулиева…

— Со мной.

— Молодец! Я сейчас тоже подъеду…

Тура и Хаджинур Орезов разговаривали с Семирхановым во дворе двухэтажного деревянного барака. У Семирханова было мясистое добродушное лицо, приплюснутый нос, нерусские глаза.

Против них в ящике с песком возились дети, поодаль, рядом с водоразборной колонкой бродили голуби. В углу двора лежал ободранный, повернутый набок «Запорожец», которым занимался Семирханов.

В руках Семирханов держал таблицы с фотографиями, прошитыми и проштемпелеванными по углам сургучными печатями. Тут же находились двое соседей — понятые…

— Убийцу везли в крайнем боксе, рядом с дверями. Я хорошо помню эту поездку в суд, потому что домой вернулся пешком на своих двоих.