Южный Крест - Бонч-Осмоловская Марина Андреевна - Страница 5

Много раньше, когда мы с Леной только поженились, мы жили вместе с мамой за городом. Наша половина старого дома состояла из трех комнат с чудной стеклянной верандой, заросшей черемухой, в самой глубине соснового леса. Я вижу, как сижу за завтраком на кухне, а по деревянному забору вокруг сада скачут белки - одна за другой. Это место, этот дом рос и старел, он слился с нашей жизнью: скрипящие половицы паркета, сверчки в ванной, где теплые трубы, загадочный черный подпол в кухне, ежик, живший в сарае, и утоптанные пятками песчаные дорожки в сосняке, залитые топленым молоком закатного солнца.

Тогда мы все вместе жили там, в сосновом лесу. Мама была рада нам, она всегда хотела жить со мной, но первое время я остерегался приводить к ней Лену, сам не знаю почему. Это было что-то неопределимое, чему не было названия, но я только ощущал некую опасность, заключенную в самой этой ситуации. Я и раньше знал, что женщины, кажется, очень добры, но иногда им отчего-то бывает трудно друг с другом.

Прошло некоторое время, и оно не принесло ничего дурного. Мои предчувствия стали мало-помалу отпускать меня.

Однажды, в самом начале осени, мы бродили с Леной в лесу. Вечерело. Было тепло и очень тихо. Нежная тишина с легким шуршанием листьв разлилась вокруг. По ветру летали прозрачные паутинки, темнело и тонкая печаль напоила медом едва зазолотившийся лес. Мы шли, ничем не тревожа чудный мир. Мы только смотрели вокруг. Так безъязыко все: воздух, глубина сумерек, тонкие травы, тишина и долгий покой высоких деревьев. Но так полно что: сам мир или наши чувства об этом мире?

Лена тихо шла рядом, и я радовался, что она умеет чувствовать настроение. Я обнял ее и осторожно поцеловал. Листик упал за ее воротник. На вечернем серебристом небе прямо над сосной легко засияла звезда. Закрыв глаза, я опустил лицо в пушистые волосы моей подруги. Я вдыхал ее запах, и сердце мое дрожало от нежности. Она прижалась ко мне и долго молчала. Потом сказала:

- Вадик, тебе надо поговорить с твоей мамой - наша прописка истекает.

- ...М-м-м... ты, Леночка, говорила уже... - отозвался я и медленно пошел вперед.

- Так что же? - она подошла и с беспокойством заглянула мне в лицо.

- Понимаешь, она сказала, что больше продлевать не надо...

- Я так и знала - я чувствовала! - воскликнула Лена и грубо поддала ногой ветку.

Я вдруг ощутил, что вокруг, оказывается, мрачно и сыро. И почти ночь. К тому же недалеко и до поздней осени. С веток капала какая-то влага, я машинально застегнул верхнюю пуговицу. Поколебавшись, наугад, повернул в сторону дома, с трудом различая теряющуюся во мраке дорожку.

Некоторое время Лена шла сзади, как вдруг дернула меня за пальто и, вцепившись в него, заговорила:

- Что ты молчишь?! Ты ласковый, ты тихоня. И мамочка тоже добрая, золотая душа! А, знаешь, что я тебе скажу: она нас остерегается!

- Перестань!

- Да, да, остерегается. Она сидела-сидела и подсчитала, что ей прописывать нас не выгодно, а вдруг мы надумаем тут совсем остаться. Раньше-то мы не замечали, а теперь с пропиской и всплыло! - шептала она исступленно.

- Зачем ты так! Не надо быть злой.

- Покрываешь ее? Надо было ожидать, ах я дура!

Я молчал не находя слов, а она распалялась:

- Ты мне не веришь, мамочка всегда права, ну так слушай: она от нас вещи прячет!

- Хватит!

- Нет, нет, когда мы гостей на день рождения позвали, мне салат надо было забелить. А у мамы эти вечные запасы - разложит, запрячет - банка майонеза в глубине холодильника стояла. Я ее вытащила, а нож консервный на веранде лежал. Я пошла туда, а когда вернулась, банки-то и нет. И мама тут крутится, что-то моет. Я: "Ирина Александровна, я хотела майонез в салат попросить". А она: "Нет, Леночка, я дать не могу, он мне скоро понадобится". - "Как же быть, ведь сметаны нет?" - "Не обязательно салат". - "Так ведь я уже нарезала..." А она не ответила и ушла с кухни. - Лена победоносно посмотрела на меня. - Я еще и другое скажу. У мамы в тумбе пластинки стоят, знаешь? Меня на танцульки попросили музыку подобрать, я все пластинки перерыла, и мы несколько с собой забрали, помнишь? А потом было поздно, мы их в гостях забыли. Мама наутро спросила так вкрадчиво, где это пластинки ее. Я сказала, что в городе, и скоро, через пару дней, привезу. Как она посмотрела на меня, ты бы видел!

- Тебе показалось! Вообще это жлобство какое-то.

- Ах так! - Лена рассмеялась холодным смехом, - пошли, пошли быстрее!

Она потащила меня к дому. В окнах не было света, мама, наверное, пошла к соседке попить чаю. Лена влетела в гостиную и, открыв тумбу под телевизором, вытащила кипу пластинок:

- Гляди, видишь?

В уголках с обратной стороны стояли маленькие номера.

- Она все пластинки с того дня пронумеровала и к себе в тетрадку записала - чтобы я не украла!

Я не верил своим глазам.

- Вот тебе - ангел-мамочка! Ну, кто здесь жлоб?! Я не удивляюсь намекам, чтобы мы отсюда выметались. Знает ведь, что без прописки долго не продержишься! Делай что хочешь, решай сам - в конце концов у тебя такая родня! - - бросила мне Лена презрительно, схватила сумочку и крикнула через плечо: - Я к Нинке на Петроградскую, приеду завтра!

Назавтра, когда я был на работе, Лена вернулась домой. Чутко прислушиваясь к звукам из комнаты свекрови, она поставила чайник и принялась намазывать бутерброд. Не прошло и нескольких минут, как дверь отворилась и на пороге бесшумно возникла Ирина Александровна, подтянутая, с красиво уложенными серебристыми волосами и радушной улыбкой.

- Леночка, здравствуйте! Вернулись?

- Здравствуйте, Ирина Александровна! Да... захотелось подругу навестить... Я давно собиралась, да как-то руки не доходили.

- И правильно! Вы всегда так делайте, - медленно сказала Ирина Александровна, отвернувшись к плите. Что-то в ее тоне заставило Лену поднять голову и осторожно посмотреть в спину свекрови.

- Вас не затруднит сходить за молоком? - продолжала Ирина Александровна мягко. - Вадик любит на ночь выпить горячего молочка, когда уснуть не может. В последнее время он спит плохо - круги под глазами, осунулся весь.

Лена смотрела, как Ирина Александровна моет посуду, и казалось, что это олень, стоя на освещенной опушке, поводит чутко торчащими ушами, стараясь уловить еле слышные звуки и шорохи.

- Да, кажется, он в порядке... - протянула она аккуратно, не поднимая глаз. - Правда, работы много, надо какой-то доклад приготовить.

- Не доклад, а важное исследование! Вадик становится серьезным искусствоведом. Последние его работы были напечатаны... А, что, Леночка, вы об этом не знаете? - прервала она себя и, улыбаясь, посмотрела на молодую женщину.

- Знаю, конечно, он рассказывал!

- Ага... Вадик быстро идет в гору, его работы ценят. Это, кстати, непросто, когда вокруг много отличных специалистов. - Ирина Александровна взглянула на невестку, и в ее красивых глазах промелькнуло какое-то неуловимое выражение. - Он, Леночка, человек творческий. И деликатный. Ему нужен покой, отдохновение, всякие посторонние вещи могут только помешать, тонкая, не явная усмешка скользнула и погасла на ее губах. Сомнений быть не могло - это был вызов! Лена мгновенно ощутила это всем своим существом и хотела крикнуть: "Кого вы называете посторонним?!", но вместо этого промолчала и совершенно неожиданно для себя сказала:

- Я тоже интересуюсь искусством. Вадик составил список книг, которые мне надо прочитать.

- Жаль только, Леночка, что вам не дали этого в детстве. Я представляю, как трудно начинать все сначала!

- Почему же! - вспыхнула, не удержавшись, Лена, - я просто другими вещами интересовалась! Открытки собирала, на волейбол ходила долго, еще музыка.

- А музыку вы какую предпочитаете: камерную или симфоническую? невинно спросила Ирина Александровна.

- Нет... я эстраду, пластинки покупала.

- Понимаю... - Ирина Александровна саркастически посмотрела на Лену. Как бы вам это объяснить... Есть жизнь разных уровней, и эти уровни смешиваются с большим трудом. Людям из разных кругов бывает сложно понять друг друга, найти верный тон в жизни друг с другом. Найти взаимопонимание. Если вы понимаете, о чем я говорю? А без верного тона совместная жизнь становится невозможной.