Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 63

Больше он ничего не узнал. Действительно ли Ника в своем письме не назвала причин внезапного отъезда, или просто мать не сочла нужным о них сказать — он больше не расспрашивал, делая вид, что вся эта история его не интересует. Позже, входя в комнату, Андрей услышал, как мать негромко говорила отцу: «…Позвоню завтра же с утра — там должны знать, каким теплоходом они уехали, — если дать радиограмму…» При его появлении они заговорили о другом, он обиделся, но чувство обиды тут же заглушилось страхом — страхом за Нику. Что случилось, если нужно сообщать родителям? И что это за «семейные дела», о которых они не знают?

А теперь появился этот. Он сразу догадался, когда увидел. «Я действительно влюбилась в одного человека там, в экспедиции, я даже думаю, что я его люблю…» Неужели она уехала к нему — но тогда почему он здесь? А что, если… Приехала, а ему это и не нужно, теперь явился сюда — просить повлиять, уговорить… Или еще хуже — но что? Да что угодно!

Мать с загорелым археологом уже ушли, Андрей клял себя, что не подошел, не заговорил, не спросил прямо. Дурак, тряпка, не нашелся сразу! Если он… если он что-нибудь себе позволил… если Ника из-за него… Тогда он его убьет. Приедет в Ленинград, разыщет этот его проклятый институт и убьет его, убьет как собаку, такие мерзавцы не должны жить… Но чего он ждал сейчас? Ехать в Ленинград, когда он только что стоял здесь, перед ним?

Андрей бросился вниз по лестнице, прыгая через три ступени, едва не сбив с ног какую-то мелюзгу. В коридоре второго этажа ему навстречу вышла мать.

— Где он? — спросил Андрей сдавленным голосом. — Это он был? Ника из-за него… уехала?

— Андрей, опомнись, — негромко сказала Татьяна Викторовна. — Как ты себя ведешь!

— Ты должна мне сказать — я не мальчишка уже, чтобы от меня скрывали…

— От тебя ничего не скрывают, — мягче сказала мать и устало улыбнулась. — Не выдумывай себе бог знает чего, дурачок. Дмитрий Павлович приезжал узнать о Веронике, понимаешь? Она звонила ему, сообщила о своем отъезде… и он, естественно, тоже волнуется. А ты решил, что… он в чем-то виноват перед ней? Дурачок, — повторила она, вздохнув с той же усталой улыбкой. — Это совсем не то, что ты думаешь. Ступай, Андрей, сейчас будет звонок…

ГЛАВА 2

А здесь была зима — прочная, обложная, установившаяся, как видно, всерьез, с легким даже морозцем, непривычно ранним, по московским понятиям, для середины октября. Ника уже минут двадцать одиноко топталась на стоянке такси, оглядывая привокзальную площадь и наблюдая, как на другой ее стороне аборигены штурмуют подкатывающие автобусы — не хуже, чем где-нибудь на Садовом кольце в час пик. Такси так и не было.

Толпа на автобусной остановке между тем поредела. «Да пропади оно пропадом, это дурацкое такси», — с отчаянием подумала Ника и, подхватив чемодан, побежала через площадь. Очередной автобус, и даже почти пустой, как раз показался из-за угла.

— Извините, — немного задыхаясь от бега, спросила она у дремлющего на остановке гражданина. — На каком номере я доеду до улицы Новаторов, вы не скажете?

— Ч-чего? — мрачно переспросил гражданин откуда-то из воротника. — А, Новаторов. До Новаторов доедешь, а Как же. На каком хошь, на том и доедешь. Они туды… все. Как мост будет, так сразу и на выход. Раньше-то «тройка» через Соцгородок ходила, а теперь шоссейку снова перекопали, так они все туды… через мост. Там увидишь, панельные дома, по праву руку.

Автобус подкатил, дребезжа и поскрипывая, но кондукторша пронзительно закричала: «В парк!» — и, выпустив через переднюю дверь троих пассажиров, так и не открыла заднюю. Сунувшийся было на посадку гражданин, пошатавшись и восстановив равновесие, забубнил что-то насчет стервей кондукторш и насчет шоссейки, которую перекапывают уже седьмой раз, и все под зиму, все под зиму, туды их родительницу…

Он придвинулся ближе и, видимо, настроился обличать местные нравы долго и обстоятельно, но тут подвалила новая компания, и через пять минут началась посадка — это было почище, чем в Москве. Ника и охнуть не успела, как ноги ее отделились от земли и, уцепившись за чемодан, как за спасательный круг, она оказалась наконец в автобусе. Ехать, к счастью, было недалеко. Услышав под колесами гул мостового настила, Ника протолкалась поближе к двери, на первой же остановке вывалилась наружу и действительно увидела по правую руку новый район, застроенный типовыми пятиэтажными домами. Она вытащила из кармана записную книжечку, еще раз прочитала адрес — и почувствовала вдруг, что не может сделать шагу от страха и волнения.

Было уже темно, двумя параллельными цепочками огней сияли фонари на мосту, слева было разлито в небе тусклое красноватое зарево, и оттуда, если прислушаться, доносился ровный, непрерывный гул, вероятно, там был расположен большой завод. А широкие окна новых домов светились приветливо и разноцветно, и весь этот район ничем не отличался на первый взгляд от какого-нибудь Тридцать седьмого квартала, но сходство было лишь кажущимся, обманным; больше двух тысяч километров пришлось ей проехать, чтобы стоять теперь здесь, на улице захолустного городка, где-то между Свердловском и Тюменью. Кругом была ночь, и Азия, и Сибирь, и плоский элегантный чемоданчик сиротливо чернел у ее ног на этом азиатском, сибирском снегу, а еще недавно он пылился в продутой горячим ветром палатке на берегу Феодосийского залива. Зачем она здесь? Что она здесь будет делать? Что она вообще наделала?

Она медленно поднялась на четвертый этаж, останавливаясь на каждой площадке, прислушиваясь к самой себе, осматриваясь вокруг боязливо и настороженно. Дом был сравнительно новый, но в плохом состоянии — с побитыми метлахскими плитками на площадках, с погнутыми перилами, с исчирканной детскими каракулями штукатуркой. На двери под номером, который был в книжечке, отсутствовала звонковая кнопка, вместо нее торчало из дырки два провода с оголенными концами. Ника опустила чемодан на пол, нерешительно взялась за провода кончиками пальцев, стараясь не коснуться меди, и тронула одной жилкой другую, вызвав к жизни слабенькую голубую искру и оглушительный трезвон за дверью; оттуда послышались голоса, ребячий топот, перебранка, и наконец дверь распахнулась.

— Кого надо? — крикнула маленькая костлявая женщина, почему-то подозрительно глядя на Нику.

— Простите, пожалуйста, — отозвалась та робко. — Здесь живет Ярослав Иванович Ратманов?

— Ну, — согласилась женщина, не приглашая гостью входить.

— Мне хотелось бы его видеть, — еще тише сказала Ника.

— А его нету! Жена придет скоро, за дитем в ясли пошла.

— Как, — сказала Ника растерянно, — он разве женат?

— А чего ж это ему, интересно, не быть женатому, — воинственно заявила женщина и улыбнулась очень ехидно. — Небось не признался, а? Так вас и ловят, доверчивых-то…

Ника непонимающе приоткрыла рот, потом ей вдруг стало жарко от негодования.

— Меня мало интересуют ваши… двусмысленные догадки, — заявила она, раздувая ноздри. — Однако вы все-таки пропустите меня, или я должна ждать своего брата на лестнице?

Женщина, опешив, посторонилась. Ника вошла и с независимым видом обвела взглядом тесно заставленный хозяйственной утварью коридорчик.

— Покажите мне его комнату, — сказала она высокомерно.

— А чего показывать-то? Вон она, запертая стоит. Говорю, нет никого дома! А хочешь ждать, так ступай на кухню и жди, — уже более миролюбиво предложила соседка. — Галина вот-вот подойдет. Ты что ж это, сестра ему?

— Да, совершенно верно. Сестра!

— Интересно получается. Сроду не было никаких сестер, а тут вот вам, нате. То-то вы с ним такие похожие, — опять ехидным тоном заметила женщина. — Ну, мне-то до этого всего дела мало, разбирайтесь там меж собой, дело ваше. А покудова посиди тут, куды тебя еще девать…

— Спасибо, — независимо сказала Ника, усаживаясь на табурет в углу.

В кухне было жарко, на газовой плите кипела огромная кастрюля, какие-то тряпки висели на протянутой наискось веревке, возле раковины урчала и плескалась включенная стиральная машина. Ника расстегнула дубленку, потом совсем сняла и положила на колени. Она чувствовала себя немного оглушенной. Значит, Ярослав женат; странно, что эта возможность ни разу не пришла ей в голову, хотя по возрасту ему, конечно, полагалось быть женатым. Ни один из бесчисленных вариантов встречи с братом, которые она мысленно представляла себе в дороге, не предусматривал такой простой вещи — присутствия третьего лица. А сейчас и вовсе плохо — брата нет и встреча произойдет только с его женой. Что она ей скажет? Как объяснит свой приезд?