Киммерийское лето - Слепухин Юрий Григорьевич - Страница 17

— Нет, ты скажи, разве вообще люди не становятся лучше, постепенно, пусть хотя бы медленно?

— Не знаю, — сказал Пит. — Представь себе, не знаю! Вероятно, меняются. Но как медленно! Разве что произойдет какой-то внезапный скачок, какой-то перелом, сразу… тогда можно допустить, что они действительно станут когда-нибудь хоть в чем-то похожими на тех. Но рассчитывать на случай — это же ненаучно, детка. Прогноз должен опираться на что-то реальное. Если хочешь, американцы — по методу — более правы: они исходят из того, что, уже имеется. Такие явления, как перенаселенность, загрязнение воды и воздуха, — это уже имеется, это уже налицо; вот из этого они и исходят. Кое в чем перехлестывают, это уже дело другое.

— Петька совершенно прав, — сказал Андрей. — Вот вам простой вопрос: за последние пятьдесят лет люди стали лучше или не стали?

— Да ты что, Андрей, — испуганно сказала Катя. — Мы уже в космос летаем, а ты такие вещи дикие спрашиваешь!

— А космос тут совершенно ни при чем, американцы тоже летают. Я говорю, в смысле человеческих качеств — стали мы лучше?

— Ну, ты даешь, старик, — неопределенно высказался Игорь.

— Во всяком случае, — сказал Пит, — до тех, кто делал революцию и кто дрался на гражданской войне, нам далеко. Это я могу сказать совершенно точно…

— На основании собственного опыта, — ехидно закончила Рена.

— Тут собственный опыт не так уж и необходим, — возразил Андрей. — Это безусловный факт, что комсомольцы двадцатых годов были лучше нас. Среди них не было ни тунеядцев, ни этих папенькиных сынков, которые…

— Мешают нам жить, — быстро подсказал Игорь. — И они же позорят наш город. Дурную траву из поля вон. Дрогнем?

На этот раз его никто не поддержал, он выпил сам и закусил конфетой. Пожилая официантка принесла мороженое. Расставляя по столу запотевшие мельхиоровые вазочки, она подозрительно оглядела примолкшую компанию.

— Что, молодежь, по домам не пора?

— Ой, тетенька, а можно, мы еще посидим? — пропищал Игорь. — Мы хорошие, вот чес-слово, тетенька!

— Сидите, кто вас гонит, только без озорства. Чего празднуете — аттестаты, что ль, получили?

— Нет, только перешли в десятый, — улыбнулась Ника.

— Во-он что! Я-то думала, выпускники. Ну, празднуйте на здоровье…

— Не будем даже говорить о двадцатых годах, — негромко сказал Андрей, когда официантка отошла. — Возьмем тридцатые или сороковые… Ну, время молодости наших предков…

— А что предки? — перебил Игорь. — Воевали, да? Старик, нам это все известно с первого класса — Чайкина, Матросов, Космодемьянская, — так что можешь не продолжать. Знаешь, мне эти разговоры о «том поколении» сидят уже в самых печенках. Двойку принесу домой, ну или там еще какое-нибудь чепе в том же духе…

— Не знала, что двойка для тебя чепе, — сказала Ника.

— Вот именно, — подхватила Рената. — Помните, он раз пятерку оторвал — это было чепе…

— А ну, тихо! — Игорь несильно постучал по столу кулаком. — Я что хочу сказать? Предки теперь, чуть что не так, начинают предаваться воспоминаниям. Вот вы, дескать, ничего не знаете, ничего не испытали, а мы были не такими, мы верили, мы не сомневались, мы метро построили, мы войну выиграли, — ну прямо зло берет жуткое! Да елки, думаю, палки, а кто ж строил Братскую ГЭС? А кто вот теперь на Доманском дрался, ну? Не наше поколение? И если мне теперь начнут заливать, что Матросов или Космодемьянская не получали двоек и во всем были образцово-показательными — то я в это ни фига не поверю. Потому что показуха есть показуха, а жизнь есть жизнь. И ты, старик, тоже начинаешь теперь крутить ту же волынку: «время молодости наших предков». Мы-то тут при чем, если на их молодость пришлась война, а на нашу не пришлась? Те парни с Доманского, пока были дома, тоже наверняка и твистовали, и в стильных брючатах не прочь были прошвырнуться…

— Чего ты ломишься в открытую дверь? — сказал Андрей. — Кто с тобой на эту тему спорит? Уж нам-то ты можешь не доказывать, что мы не все сплошь стиляги и тунеядцы. Я хочу сказать другое: если предыдущему поколению нечего особенно перед нами заноситься — по той простой причине, что мы еще ни в чем не проявили себя менее стойкими, чем они, — то и у нас, во всяком случае, нет ровно никаких оснований заноситься перед ними. Ну, или сформулируем так: пусть они не лучше нас, но и мы ничем не лучше их. Люди не стали лучше за эти тридцать лет, а ведь все остальное изменилось черт знает как — и техника, и… вообще все. Вот, в космос стали летать. Тут несоответствие какое-то, понимаете? Поэтому я и говорю, что прав Петька, когда сомневается в таком уж безоблачном будущем для человечества…

— Слушайте, ну вы действительно нашли, о чем беседовать в такой день! — решительно вмешалась Катя. — «Будущее человечества» — просто странно слушать, честное слово! Девочки, ну почему вы молчите?

— А если мне интересно, — сказала Ника.

— Вруша бессовестная, — сказала Рена. — Ей, видите ли, интересно. Ты еще скажи, что ты в этом что-то понимаешь! Я вот, например, не понимаю и понимать не хочу. И вообще, по-моему, пора отсюда уматывать. Такая погода, а мы сидим в этой духоте, как шесть кретов. В самом деле, мальчики, кончайте треп, и пошли проветриваться, а?

— Вот разумная мысль, — сказал Андрей. — Здесь и в самом деле душно. Ты, Ника, как на это смотришь?

— Можно, — задумчиво сказала та, глядя в окно.

— Что «можно»?

— Можно пойти. Можно погулять здесь или в Сокольники поехать…

— Сокольники! — Игорь поморщился. — Это не место для белого человека. Но что-нибудь придумаем, поэтому вставайте, братья и сестры, и организованно хиляйте к выходу.

— Надо не забыть расплатиться, — напомнила Катя.

— Правда? Ух ты, моя радость, какая же ты у нас сознательная! Пит, можно ее поцеловать?

— А по шее не хочешь? — спросил Пит.

Выйдя из «Праги», компания свернула направо и потащилась по Арбату, лениво обсуждая планы дальнейшего времяпрепровождения; однако, несмотря на оптимизм Игоря, ничего достойного придумать не удалось, и, дотащившись до Смоленской площади, они расстались под сенью МИДовского чертога, пообещав друг другу позванивать и вообще не терять контакта. Рената с Игорем побежали на троллейбусную остановку, Пит с Катей отправились разыскивать в районе Киевского вокзала какую-то комиссионку, где, по непроверенным слухам, были дешевые японские транзисторы, а Ника с Андреем, проводив их до моста, побрели вниз по Ростовской набережной.

— Это правда, что ты уезжаешь с отрядом на целину? — спросила Ника.

— Правда и только правда, ничего кроме правды.

— Странно…

— Что странно?

Ника не ответила, заинтересовавшись вдруг речным трамваем, который медленно отходил от причала «Киевский вокзал».

— Странно, что я узнала об этом только сегодня, — сказала она наконец. — Тебе не кажется, что ты мог бы и раньше поделиться со мной своими летними планами?

— А ты делилась со мной своими?

— А у меня, представь себе, их вообще не было! Все зависело от того, получит ли Светка отпуск, а она не знала, только вчера наконец позвонила: отпуск у них в июле, они с мужем собираются на Юг, спрашивала, будет ли свободна машина. Зовет меня ехать вместе.

— Поезжай, конечно.

— Разумеется, поеду, но это выяснилось только вчера! А ты когда решил насчет стройотряда?

— Решил давно, но оформили меня тоже вот только что.

— Решил — и молчал?

— Последнюю неделю ты вообще не изволила меня замечать.

— Ах вот что! Но у меня, согласись, на это были основания.

— Например?

— Не притворяйся, пожалуйста. Ты ходил в театр с Мариной?

— Первой, если помнишь, я пригласил тебя.

— А я не смогла пойти, меня не пустили.

— Не пустили?

— Да, не пустили! За то, что я тогда потеряла портфель и не пошла в школу.

— Первый раз слышу, — сказал Андрей, пожимая плечами. — Мне ты сказала, что сама не хочешь идти.

— Мало ли что я сказала! Ты все равно не должен был приглашать Марину…