Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 30

Ее миниатюрные размеры вызвали в нем довольно приятное душевное потрясение, и, чувствуя себя подглядывающим сквозь замочную скважину в секреты чужой спальни, Кент заглянул внутрь туфельки. Там стояла цифра три… третий размер! И куплены туфельки у Фавра в Монреале! Одну за другой он пересмотрел еще с полдюжины, и на всех стояло клеймо Фавра в Монреале.

Эта выставка обуви, более чем все остальное, увиденное им или случившееся до сих пор, возбудила в нем назойливое любопытство: кто же такая Маретт Рэдиссон?

За этим вопросом последовали другие, пока в конце концов все они не перепутались у него в голове. Если она из Монреаля, зачем ей нужно стремиться на Север? Если она с Севера, если она действительно обитательница дикого, нетронутого лесного края, то зачем она таскает с собой эту явно бесполезную там обувь? Зачем она приехала в Пристань на Атабаске? Кем она приходится Кедсти? Почему прячется под крышей его дома? Почему?..

Кент с некоторым усилием заставил себя остановиться, пытаясь найти хоть один ответ в нескончаемой веренице вопросов. Он не в состоянии был оторвать глаз от пестрого ряда изящной женской обуви. Внезапная мысль осенила его. Он неловко опустился на колени перед шеренгой туфель и, чувствуя, как краска стыда все сильнее заливает его лицо, принялся осматривать их все подряд. Он обязан был узнать! И он сделал открытие, что большинство туфелек были ношены, некоторые, впрочем, слегка, так что следы миниатюрной ножки в них были едва заметны.

Кент поднялся с колен и продолжил осмотр. Конечно, девушка ожидала, что он хотя бы из чувства любопытства обследует комнату. Да и разве что только слепой может не заметить вещей, окружающих его. Имеющий глаза да увидит! Кент скорее дал бы себе отрубить руку, чем решиться открыть один из ящиков ее туалетного столика. Но Маретт сама приказала ему спрятаться за занавеской в случае необходимости, и заглянуть туда сейчас было вполне оправданной мерой предосторожности, чтобы познакомиться и освоиться с будущим местом для игры в прятки. Но сперва Кент вернулся к двери и прислушался. Снизу все еще не доносилось ни звука. Тогда он раздернул занавески, как перед этим раздергивала их Маретт. Только теперь он дольше присматривался к тому, что скрывалось за ними. Он обязательно признается ей в своем поступке, если его действия будут нуждаться в извинениях.

Его впечатления были естественными впечатлениями мужчины. Он увидел перед собой колышущуюся прозрачную массу нежной ткани, и волна тончайшего аромата сиреневой бельевой пудры хлынула на него. Он с глубоким вздохом задернул занавеску, ощущая крайний восторг и тревожное недоумение. Два чувства боролись в нем. Изящные туфли, вся эта нежная ткань за занавеской носили на себе отпечаток утонченной женственности. В пахнувшем на него аромате духов было что–то завораживающее, обольстительное, волшебное. Перед Кентом возник образ Маретт — захватывающее прелестное видение, плывущее среди пестрого изобилия священного и таинственного хранилища одежд, куда на мгновение проник его испуганный взгляд. Вся в белом — в белой пене тонких и бесплотных паутинных кружев и вышивок, — а на белом фоне так резко оттеняются ее роскошные черные волосы, ее темно–синие, почти фиолетовые глаза, ее…

Однако ничто не могло поколебать его твердую убежденность. Маретт Рэдиссон была родом с Севера. Он не мог разувериться в этом даже перед множеством поразительных вещей, свидетельствующих о противном.

Внезапно он услышал звук, который произвел на него впечатление выстрела, раздавшегося у самых его ног. То был звук отпираемой входной двери. Дверь отворилась и захлопнулась с такой силой, что задрожал весь дом и задребезжали стекла в окнах. Кедсти вернулся, и он был не в духе. Кент погасил лампу, погрузив комнату во тьму. Затем он подошел к двери. Снизу доносились быстрые тяжелые шаги Кедсти. Затем хлопнула вторая дверь и послышался грубый голос инспектора.

Кента постигло разочарование: инспектор полиции и Маретт находились слишком далеко, чтобы он мог что–либо расслышать. Но он понял, что Кедсти заходил в полицейский участок и знает все о том, что там случилось. После небольшой паузы голос инспектора возвысился до непрерывного монотонного громыхания. Тон его становился все более возбужденным. Кент услыхал, как с треском грохнулся о стену отброшенный стул. Голос замолк, и снизу послышалась тяжелая поступь инспектора. Ни разу Кент не уловил голоса Маретт, хотя и был уверен, что промежутки тишины отмечают именно те моменты, когда говорит она. Внезапно голос Кедсти громыхнул еще яростнее, чем до сих пор. Пальцы Кента впились в дверной косяк. Каждая секунда укрепляла его в убеждении, что Маретт находится в опасности. Он имел в виду не физическое насилие. Он не верил, что Кедсти способен совершить нечто подобное. Но он боялся, как бы инспектор не отправил ее под арест. Уверения Маретт, будто некая веская причина исключает подобную возможность, не убедили Кента. Ведь девушка также говорила и о том, что Кедсти с удовольствием убил бы ее, если бы посмел. Кент держался наготове. Малейший крик Маретт или первая попытка Кедсти увести ее из дома, и он вступит в бой, несмотря на все предупреждения.

Кент почти надеялся, что одно из подобных событий произойдет. Стоя здесь, у приоткрытой двери, прислушиваясь, ожидая, он почти молился об этом. У него оставался револьвер Пелли. Через каких–нибудь двадцать секунд он сможет взять Кедсти на прицел. Ночь предоставляет им идеальные условия для побега. Через полчаса они будут на реке. У них есть возможность к тому же обеспечить себя провизией из запасов Кедсти.

Кент пошире приоткрыл дверь, даже не пытаясь подавить в себе стремление выйти наружу. Маретт, несомненно, в опасности, — иначе она не призналась бы ему в том, что находится в доме человека, который был бы счастлив видеть ее мертвой. Теперь его не очень интересовало, каким образом она очутилась здесь. Мгновенный импульс толкал его на немедленные действия.

Дверь внизу отворилась снова, и все мускулы Кента застыли в напряжении. Он слышал, как Кедсти промчался по прихожей, словно взбесившийся бык. Наружная дверь распахнулась, с треском захлопнулась, и он ушел.

Кент вернулся в помещение. Прошло несколько минут, прежде чем он услышал, как Маретт медленно поднимается по лестнице. Казалось, она находит дорогу ощупью, хоть лестница и была тускло освещена. Наконец она шагнула в дверь и вошла в темную комнату.

— Джимс… — прошептала она.

Кент подошел к ней. Девушка протянула руки, и вновь они легли на его плечи.

— Вы… вы не спускались по лестнице?

— Нет.

— Вы… ничего не слышали?

— Я не слышал слов. Только голос Кедсти.

Когда она заговорила снова, Кенту показалось, что голос ее дрожит от безмерного облегчения.

— Вы вели себя хорошо, Джимс. Я очень рада…

Он ничего не видел в темноте. Но что–то словно толкнуло его, взбудоражило, заставило сердце забиться чаще под действием какого–то волшебства, невидимого для его глаз. Он наклонился к ней. Губы его нашли ее чуть полуоткрытые губы, дарящие ему сладость поцелуя, который должен был служить ему наградой. И, ощущая тепло ее губ, он одновременно чувствовал, как сжимаются ладони на его плечах.

— Он ушел. Можно снова зажечь лампу, — сказала она.

Глава 16

Кент стоял неподвижно, пока Маретт, уверенно двигаясь в потемках, искала спички и зажигала лампу. Получив обещанный поцелуй, он не проронил ни слова. Он не воспользовался удобным случаем. Легкое пожатие ее рук удержало его от страстного порыва немедленно заключить ее в объятия. Но сам поцелуй наполнил его пламенем дикого и ликующего восторга, подобного трепетной музыке, в унисон которой вибрировал каждый атом его тела. Если бы он потребовал обещанного вознаграждения, то мог бы рассчитывать, пожалуй, лишь на безразличный, по крайней мере нейтральный, поцелуй. Но губы, раскрывшиеся ему навстречу здесь, в темноте пустой комнаты, были живыми, теплыми, дышащими. Она не отняла их чересчур торопливо. Они замешкались на мгновение в сладостном поцелуе…