Долина молчаливых призраков. Скованные льдом сердца - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 12

— Э–э… изумительно хороша, мистер Кент, — согласился Мерсер, внезапно покраснев до корней волос. — Не скрою, появление ее здесь, в таком неподходящем месте, было весьма ошеломляющим.

— Согласен с тобой, дружище Мерсер, — кивнул Кент. — Она и меня ошеломила. И — послушай–ка, старина! — не окажешь ли ты бедному умирающему самую большую услугу, о которой он когда–либо просил в своей жизни?

— Я был бы весьма счастлив, сэр, весьма!

— В таком случае, — сказал Кент, — мне хотелось бы узнать, действительно ли девушка уплывает на баркасе вниз по реке сегодня ночью? Если к завтрашнему утру я буду еще жив, ты сообщишь мне об этом, ладно?

— Я сделаю все, что смогу, сэр.

— Отлично. Это просто глупая прихоть умирающего, Мерсер. Но мне хотелось бы потешить свое любопытство. Только, видишь ли… я очень застенчивый… да ты и сам такой, так что вполне меня поймешь. Не надо, чтобы Кардиган знал о моей просьбе. Есть тут один старый индеец по имени Муи; он живет в лачуге за лесопилкой. Дай ему десять долларов и скажи, что столько же он получит, если справится с заданием и обо всем по порядку доложит тебе, — ну и, конечно, если не будет потом болтать. Вот — возьми деньги у меня под подушкой.

Кент вытащил бумажник и вручил Мерсеру пятьдесят долларов.

— На остальные купишь себе сигар, старина. Мне деньги больше ни к чему. А та безделица, которую ты готов устроить для меня, этого стоит. Можешь считать, что я решил прокутить свои деньги напоследок!

— Спасибо, сэр. Это очень любезно с вашей стороны!

Мерсер принадлежал к классу» бродячих англичан «, типичных для Канадского Запада, тех самых, что порой заставляют истинных канадцев удивляться, почему огромная и прекрасная страна вроде их собственной должна цепляться за метрополию и оставаться верной» доброй старой родине «. Льстивый и заискивающий, неизменно приторно вежливый, он производил впечатление отлично вышколенного слуги, но если бы ему намекнули на это, он был бы в высшей степени возмущен. Кент прекрасно изучил характеры и повадки людей подобного сорта. Он встречал их в разных местах, ибо одним из необъяснимых качеств, характеризующих их, было безрассудство и явное отсутствие самокритичности. Мерсеру, например, скорее пристало бы занимать какую–нибудь мелкую чиновничью должность в городе, а он тут, в самом центре лесной глуши, выполняет роль сиделки!

После того как Мерсер ушел, унося посуду и деньги, Кент перебрал в памяти кое–какие из его отличительных черт. Он знал, что у подобных типов под внешней оболочкой кажущейся услужливости скрываются наглость и дерзость, нуждающиеся лишь в соответствующем стимуле, чтобы пробудиться. А пробудившись, они делают этих людей чрезвычайно активными, особенно в сомнительных, плутовских и подпольных аферах. Такие люди ни за что не встанут открыто под дуло пистолета, отстаивая честное и правое дело. Но они проползут на брюхе под прицелом орудий темной ночью, когда их никто не видит. И Кент был уверен, что его полсотни долларов принесут ему ожидаемый результат, — если он доживет до этой минуты.

Зачем ему понадобились сведения, за которыми он решил поохотиться, Кент и сам бы не смог себе объяснить. Любимым афоризмом его и О'Коннора было утверждение, что» они добиваются успеха собственным горбом»[5]. И его предложение Мерсеру было сделано экспромтом в порыве вдохновения, основанного именно на практике, добытой «горбом». Утро принесло ему неожиданный сюрприз, вызвавший в нем необычное волнение, и теперь он лежал, откинувшись на подушки, пытаясь осмыслить его и не думать по мере возможности о том печальном событии, что ждет его в ближайшие несколько часов. Но он не мог избавиться от ощущения тупого давления в груди. Казалось, оно постоянно нарастало и усиливалось. Время от времени Кент должен был прилагать существенные усилия, чтобы наполнить легкие достаточным количеством воздуха.

Он поймал себя на том, что прикидывает, насколько реальна возможность возвращения девушки. Он долго лежал, размышляя о ней, и в конце концов ему пришла в голову потрясающая мысль, что судьба сыграла с ним нелепую шутку весьма дурного вкуса, оставив подобное приключение на конец его жизни. Встреть он девушку месяцев шесть тому назад — или даже три, — и кто знает, возможно, она так изменила бы течение его жизни, что он не получил бы в грудь роковую пулю метиса–полукровки. Кент признал это, даже не краснея. Место женщины в его жизни заняли дикие просторы и лесные дебри. Они овладели им целиком, душой и телом. Ему не нужно было ничего, кроме их дикой свободы и бесконечного калейдоскопа неповторимых случайностей. Он мечтал, как мечтает любой мужчина, — но не мечты, а реальная действительность являлась живительной силой его существования, И тем не менее, если бы девушка появилась раньше…

Кент вновь и вновь рисовал в памяти ее волосы и глаза, ее тонкую фигуру, стоящую у окна, ее независимую осанку, гордую посадку головы, — и вновь он ощущал трепет ее рук и еще более восхитительный трепет губ, теплых и нежных, прижавшихся к его собственным губам.

И она была родом с Севера! Именно эта мысль особенно потрясла Кента. Он не смел даже заподозрить ее в том, что она могла сказать ему неправду. Он был уверен, что если доживет до завтрашнего дня, то Мерсер подтвердит его веру в нее. Ему никогда не приходилось слышать о местности под названием «Долина Безмолвных Великанов», но страна, в которой он жил, была огромной, и Форт–Симпсон с расположенными на его территории постом Компании Гудзонова залива и полудюжиной барачных строений находился в тысячах миль от Пристани на Атабаске. Кент не был уверен, что такое место, как эта долина, действительно существует. Легче было поверить, что родной дом девушки находится в Форт–Провиденсе, в Форт–Симпсоне, в Форт–Гуд–Хопе или даже в Форт–Макферсоне. Ему совсем нетрудно было вообразить ее дочерью какого–нибудь северного богача, хозяина фактории. Впрочем, это предположение он отбросил как безрассудное. Слово «форт» не означало здесь «поселение», и, пожалуй, на всех постах между Большим Невольничьим озером и Северным проливом не набралось бы и полусотни белых людей. Девушка не была одной из них, иначе об этом знали бы здесь, в Пристани на Атабаске.

Не могла она быть и дочерью речника, ибо трудно было себе представить, чтобы какой–нибудь речник или охотник отправил дочку учиться уму–разуму в цивилизованные края, где девушка, несомненно, побывала. Именно последний пункт главным образом интриговал Кента. Девушка была не только красивой и обаятельной. Она обучалась в школах, где преподаватели отнюдь не туземные миссионеры. Кенту показалось, будто в ней он увидел очарование и дикую свободу лесных просторов, словно она явилась к нему из самых недр старой аристократии, зародившейся почти две сотни лет тому назад в древних городах Квебеке и Монреале.

Память его сделала скачок на пару десятилетий назад; он вспомнил время, когда сам исследовал каждый уголок и каждую щель древнего города Квебека и стоял над могилами двухсотлетней давности, в глубине души завидуя той жизни, которую прожили погребенные здесь мертвые. В ряду прочих городов Квебек всегда виделся ему куском редкого, пожелтевшего от времени старинного кружева, — древнее сердце Нового Света, все еще бьющееся, все еще нашептывающее легенды о своем прежнем могуществе, все еще живущее воспоминаниями о своих приглушенных временем романтических историях, о своих почти позабытых трагедиях, — призрак, который все еще живет, который все еще дерзко и вызывающе отражает разрушительное наступление модернизма, оскверняющего его святыни. Кенту приятно было думать о Маретт Рэдиссон как о живой душе этого города, стремящейся на север, все дальше на север, — в то время как некая нечестивая душа из Пристани на Атабаске готовится покинуть земную юдоль, чтобы отправиться в еще более далекие странствия…

Чувствуя, что благодаря этим мыслям предстоящий путь стал для него наконец значительно проще и ярче, Кент улыбнулся сверкающему великолепию роскошного дня и тихо прошептал, словно девушка находилась рядом, подслушивая его: