Любимые не умирают - Нетесова Эльмира Анатольевна - Страница 50

   —  Опять квасишь?! — схватила бутылку, но Колька успел вырвать и прохрипел:

   —  Накаркала, курва! В такой расход ввела! Чтоб ты сама на дороге расшибла свою репу, Оглобля подлая!—обнял бутылку, и Катька увидела, что у Кольки дрожит подбородок.

   —  Что случилось? — испугалась Катька.

   —  Что, что? Урон понесли, да еще какой!

  —   Скажи толком! — тормошила мужика.

   —  Купил я вазу. Отвалил за нее сказочные «бабки», а стал выходить из автобуса, какая-то блядь бросила на подножку шкурку от банана. Я не приметил, наступил на нее, поскользнулся, хряпнулся башкой о ту ступеньку, ваза из рук вылетела и разбилась в мелкие осколки. Я там от горя чуть не сдох. Враз вспомнил, как ты вчера кудахтала, что не пойдут мне впрок те деньги. Так оно и случилось. Будто вышвырнул их. В глазах до сих пор темно. Лучше б сдох, чем пережить такое.

  —   Жили мы без китаезы и дальше проживем. Нашел о чем печалиться! Деньги дело приходящее. Нынче нету их, а завтра будут. Перестань травить себя по пустякам.

   —  Дура ты, Оглобля! Мы вдвоем с тобой той вазы не стоим. Это ж музейная коллекция, живая культура Китая!

  —   А мне плевать! Я своими чугунками и кастрюльками довольна. Из них мои прадеды ели и не дрожали. Разбился гладыш, новый сделают. Чего над ним выть? Люди помирают, а ты над сраным кувшином воешь! Забудь, выкинь из головы. Не было его у нас и не надо! Живи проще, не надрывайся над барахлом. Уйдем на тот свет с пустыми руками.

  —   Сыну осталось бы на память.

   —  А ему надо? Мальчишку к технике тянет, ты ж ему всякое говно навязываешь. Не засоряй квартиру хламом, не бери ненужные безделушки!

   —  Оглобля! Ты дремучая, непроходимая тундра! Ты чукотская полночь, что несешь, глумная? Словно не в городе живешь, а из пещеры вывалилась. Хотя потому и счастлива, что безнадежно глупа...

   В глубине души Колька был благодарен жене за то, что она не упрекнула и не поругала его за потраченные деньги и разбитую вазу. Этого мужик опасался больше всего. А Катька даже успокаивала и утешала. Случись самой бабе влететь в такую ситуацию, он не дал бы ей жизни, утопил бы в упреках. Колька это отлично понимал.

   Катька не ругала не потому, что и не видела вазу, она не признавала в доме лишних, ненужных вещей, какие не служат семье в каждом дне, стоят или висят без дела. Она не признавала картин, какие мужик покупал и вешал на стенах. Катька на них не обращала внимания и никогда не любовалась. Увидев очередную, купленную мужем, ворчала недовольно:

  —   Опять приволок пылесборник, сам протирай это говно! На что они сдались, только деньги зря извел, придурок!

  Не понимала баба и приобретения книг. Когда Колька вечером ложился на диван почитать, Катька брюзжала:

   —  Все дурью маешься! На хрена тебе чужие Любови и заморочки, своих забот полная задница! Кому интересно в чужом белье ковыряться или знать, как жили люди раньше? Вот попробовали б они продышать наше! Давно бы загнулись!

  —   Оглобля! Чего тебе надо?

  —   Сходи за хлебом!

   Колька нехотя поднимался. А Катька ворчала:

  —   Лучше б дачу купил бы, свою. Глядишь, делом занялся бы после работы, не отлеживал бы бока,

как кот!

   —  Тебе все мало? Моя мать с деревни тащит, из своей мешками прешь. Куда еще дачу? Хоть бы раз съездила к моей мамке, помогла бы ей на огороде! Так дубиной не загнать. А легко ли старушке в одни руки справляться? Поимела б совесть!

   —  Заткнись, деловой! А кто моей матери поможет? Или оттуда не везем? Хоть бы раз взял в руки косу или лопату! Не дождешься от тебя проку. Всюду я! Но ведь тоже не двужильная! И дома, и на работе, и в деревне успевай, еще и к свекрухе гонишь, черт сопатый! А сам чего валяешься на диване, как катях? Вскакивай на мослы, хоть раз помоги в доме прибраться!

   Колька нехотя начинал пылесосить. Катька протирала пыль, открыла окно, чтобы проветрить комнату, приметила в доме напротив балкон, сплошь увитый плющом. Колька им всегда любовался и хвалил людей, мол, сумели ж в квартире обустроиться, создали красоту, прохладу, и пыль в квартиру не попадает, оседает на зелени.

   —  Не только у них, у Сашки тоже зеленый балкон. Он тоже любит посидеть там в потемках, отдохнуть, подышать на ночь свежим воздухом. Говорит, что для здоровья полезно. Все хотят пожить подольше, да получше. Вот и Сашка тоже фрукт с перцем. Уже сколько с ним встречаемся, а ни разу не предложился в мужики насовсем. Не сказал, чтоб перешла к нему, и жили бы семьей. То ли он боится чего, а может, мне не доверяет. Говорит останься, но только на ночь. Ключ от квартиры предлагал. Но тоже не как хозяйке, а домработнице. На ночь я ему подхожу, но не больше,— задумалась баба. Ей стало обидно, что и Колька, и Сашка лишь пользуют ее, но ни один не любит.

   У Катьки даже слеза выкатилась непрошено. Как ей в жизни не повезло! Ведь вот жил в деревне мальчишка — Ванька Щербаченко. В одном классе с Катькой учился. Эдакий вихрастый, визгливый малец, ростом с локоть, сам из себя корявый. Ничего завидного не было в нем. Катьке до плеча головой не доставал. А туда же! Записку подбросил и предложил, мол, давай дружить и встречаться, ты мне нравишься.

   Обиделась на него девчонка. Экий шибздик! Что делать с ним? Чтоб поцеловать Ваньку, надо бы на руки взять. Разве на такое согласишься? К тому ж на него ни одна девка не оглядывалась и всерьез не воспринимала. Катька даже побила Ваню за дерзкую записку. Посчитала ее обидной для себя. Щербаченко тут же отстал от девки. Вскоре уехал в город продолжать учебу. Как потом услышала Катька, Ваньку даже в армию не взяли из-за «бараньего» веса, всего тридцать два килограмма. Ох, и плакал пацан от этой незадачи! А потом исчез куда-то. И целых восемь лет о нем ничего слышно не было. Молчали о Ванюшке сестра и братья, отец и мать, не говорили, где он и что с ним. Так-то и забыли о человеке.

   А тут приехала Катька в деревню с сыном, вечером мать вернулась с огорода и, выглянув в окно, сказала улыбчиво:

   —  А к тебе гости пожаловали! Встречай!

   Баба глянула на вошедшего человека и не узнала.

   Из коридора в дом шагнул двухметровый мужчина в форме морского офицера. Худощавый, плечистый, подтянутый, он выглядел так, словно его украли с портрета. Уж никак не вписывался он в деревенского обывателя. А человек улыбался, сверкая белозубой улыбкой, смотрел на Катьку свысока:

  —   Что не узнаешь меня?

   —  Я и не знаю вас! — ответила растерянно.

   —  Вот девичья память худая, и вправду сродни решету. Ну, а Ивана Щербаченко, может, припомнишь:

   —  Катька! Давай с тобой дружить по взрослому! Приходи на свиданье к реке, в ракитнике буду ждать тебя,— напомнил свою записку, ставшую первой и последней в их так и не расцветшей любви.

  —   Ваня?! — изумленно встала Катька, подошла к человеку, тот приподнял, поцеловал бабу, рассмеявшись:

   —  Помнишь, как боялась, что меня на руки нужно брать, чтоб поцеловать! Теперь сама мне по пояс...

   Катька слушала Ивана, затаив дыхание, узнала, что теперь он капитан дальнего плавания, работает на Дальнем Востоке. Ходил в Японию и Китай, бывал в Канаде, Индии и во Вьетнаме. Много видел интересного. Имеет семью. У него в Москве семья, жена и двое сыновей. Он счастлив. Единственная проблема, это недостаток времени. За все годы впервые вырвался к родителям и то лишь на неделю. А там снова вернется на судно и опять в океан. На этот раз в Австралию...

   Иван рассказал много интересного. Катька слушала его, разинув рот, откровенно любовалась человеком, какого когда-то в детстве сама отвергла, а он, возможно и не желая того, жестоко ей отомстил.

   Ваня не хвалился. Он рассказал, что редко бывает дома, мало видит семью. Что жена постоянно сетует на разлуки, ожидания и всегда боится за него. Показал фотографии своих сыновей, так похожих на Ванькино детство.

   У бабы сердце заломило от досады. Кем-то будут они? Не проглядит ли и этих такая же дура, как она?