Любимые не умирают - Нетесова Эльмира Анатольевна - Страница 47

  Лишь в первом часу ночи вернулась Катька домой. Колька не спал. И увидев бабу, спросил хрипло:

  —   Где шлялась, сука?

  —   Заглохни, козел! Тебя не спросила! Была там, где надо! У подруги своей! Понял? И не суйся ко мне с вопросами! С сыном помирился? Отдал ему деньги?

  —   Еще чего? Он даже не говорит со мной. Пришел, враз в спальню, отвернулся к стене рожей, ко мне спиной, целуйте его в сраку. Я к нему с вопросом, он не отвечает. Выходит, перед своим говном на колени стать должен? Не дождется отморозок! Много чести! Я вот погляжу, да и потребую с него, чтоб за жилье платил.

  —   Ты что? Звезданулся? Да ты уже помешался от жадности. Ничего не видишь кроме денег! Куда, на что копишь их? Сдохнем, с собой не заберем.

 — Мои не пропадут! Я их надежно пристрою!

  —   Колька, одумайся! Кто есть дороже сына?

  —   Не причитай, Оглобля! Я все понял. Не нужен я вам. А значит, самому себе позаботиться надо!

  —   Выходит, снова заживем чужими? Всяк по себе?

  —   Давно так дышим, коль у каждого свой заначник,— огрызнулся зло.

  —   Ладно! Живи как хочешь. Знай, я никогда не оставлю сына. И не дам в обиду никому!

  —   Оглобля! Не допекай, не заводи! Иначе сама пожалеешь! — предупредил побледнев.

  —   Я согласилась присмотреть за матерью своей подруги. После работы стану ее навещать. Она лежачая...

  —   А что сама баба не присмотрит за матерью?

  —   У нее трое детей, не успевает. Сама не здорова,— врала Катька.

  —   На халяву иль будет отслюнивать? — оживился Колька сразу.

  —   Она же подруга, ты о чем?

  —   Ты ей не обязана. Если даром, сиди дома!

  —   Я уже пообещала! Неудобно.

  —   Пусть платят! — упорствовал Колька.

  —   Ладно, поговорю! — пообещала баба.

  Вечером Катька снова пошла к Александру Степановичу.

  Пока стирала, готовила, время прошло незаметно. Хозяин занимался в зале, сидел над какими-то бумагами и, казалось, не замечал Катьку. Лишь когда позвала поужинать, оторвался от работы.

  Едва поел, снова заторопился к своему столу. Катя уже перед уходом попросила его закрыть дверь. Человек забыл о деньгах, и баба предупредила, что если и придет, то не скоро. Слишком много своих забот и проблем. Она открыла дверь, чтобы выйти, но Александр Степанович опередил, вспомнил, схватил за локоть, вернул:

  —   Катюша, прости склеротика, возьми деньги и не обижайся. Не уходи, не оставляй, мне так хорошо, когда ты рядом — попросил тихо.

   —  Мне пора, дома сын ждет. Завтра постараюсь прийти, кое-что доделать нужно.

   —  Катя, возможно, завтра я задержусь на работе. Возьми запасной ключ от квартиры!

  —   Не надо. Я прежде позвоню.

  —   Давай отвезу домой!

   —  Не стоит. Сама доберусь. Здесь недалеко.

   —  Катя, как мне не хочется отпускать, если б знала! — взял ее руку и попросил:

  —   Останься!

  —   Сегодня не могу. Поймите меня, не обижайтесь!

  Прошло еще несколько дней. Женщина, возвращаясь домой, отдавала Кольке половину полученных денег, остальные прятала сыну в потайной карман. Колька, боясь повторенья скандала, больше не проверял одежду сына, чтобы не нарваться на открытый бунт. Катька уже тогда предупредила мужа, что если он вздумает еще раз ограбить Димку, о том очень пожалеет.

  Теперь сын по забывчивости иногда оставлял деньги даже в нагрудном кармане рубашки. Колька видел, злился, но деньги не забирал.

   —  Надо столовый сервиз купить. Взамен прежнего. Мать приезжала и спрашивала, куда ее посуда делась? Не мог сказать, что разбили. Сбрехал, будто на свадьбу другу отдал. Хорошо кое-что успели восстановить. Иначе запилила б. Так ты подкинь из своего заначника,— усмехнулся криво.

  —   Ты что? Мою сумку проверяешь? — возмутилась женщина.

  —   Не шмонаю, из любопытства смотрю,— сознался покраснев.

   Катька выложила почти все, оставив себе лишь на проезд.

   —  Откуда у тебя такие «бабки»? — удивился мужик.

  —   Премию дали на заводе. Годовой отчет сдали вовремя. Но ты и эти взял! Забыл, что я все же женщина,— чуть не зарыдала Катька.

  —   Женщина? Да ты Оглобля! — сгреб Колька деньги, сунул их в карман и сказал, глянув в глаза жене:

  —   А ништяк твоя бабка, кучеряво отслюнивает!

  —   Сегодня у нее заночую. Но вечером позвоню. Ты сына накорми, не забудь разбудить в школу.

  —   Завтра выходной, пусть спит сколько хочет.

  Катя прямо с работы поехала к Александру Степановичу. Тот ждал ее, это Катя увидела сразу.

  —   С днем рождения тебя, Катюша! — поцеловал женщину, та растерялась, совсем забыла о собственной дате, смутилась. А человек подвел к дивану, усадил, сам присел рядом:

  —   Сегодня никаких дел. Только отдых! Давай отметим твой день! Спасибо, что пришла.

  —   Я к тебе на всю ночь, до самого утра,— прошептала на ухо.

  Как незаметно прошла эта ночь. Укрыв крылом этих двоих одиноких людей, она подарила им счастье, блаженство и открытие. Они только в ту ночь познали, как были нужны друг другу.

  Катя, не знавшая ранее сравнений, лежала, онемев от изумленья, впервые поняла, что такое взаимность, как нужно любить и почему мужчина бывает самым лучшим и желанным, когда он становится единственным.

  Катька была оглушена переполнившим ее чувством благодарности к человеку, открывшему новый мир чувств и ощущений. Она не хотела уходить отсюда. И только сын, только Димка, живший в каждой клетке женщины, заставил ее вернуться домой.

  —   Ну! Сколько тебе отвалили? — встретил Колька в прихожей.

   —  Я постеснялась взять! — покраснела баба.

  —   Чего?! — подошел вплотную Николай.

  —   Иль удовольствие получила? — прищурился ухмыляясь.

   —  Эх-х, ты! Придурок, нечисть, мразь! Да кто ты есть, выкидыш старой жабы, жертва аборта! Ты разве мужик? Ты даже не подобие! Тебе только с дешевками кувыркаться. Ты не стоишь ни одной нормальной бабы, замусоленный окурок, обглоданная морковка! Недоносок! — плакала баба, и Колька понял, его Оглобля познала сравненье. Катька сама проговорилась в ссоре. И мужик, подойдя вплотную, отвесил ей хлесткую пощечину:

   —  С-сука! — процедил сквозь стиснутые зубы.

   —  Ты, прокисший катях! Столько лет на тебя угробила! Разве стоит того, обрубок? — прислонилась к стене, полезла за платком, из кармана посыпались деньги.

   —  Так ты не просто сука, а настоящая проститутка! — схватил бабу за грудки, протолкнул в комнату, собрал с пола деньги, посчитал, сунул их в карман и, довольно улыбаясь, подошел к жене:

   —  Выкладывай все, что заколымила! — протянул руку. У бабы от удивления округлились глаза:

  —   Рехнулся? — выдохнула Катька.

  —   Ничуть. За моральный ущерб требую! Ты получила свое! А мне мое отдай! — сел напротив, ощерив желтые, нечищеные зубы.

  —   Ты что, сутенер?

  —   Каждому свое! Побрешись еще, позову сына и расскажу о тебе, кем стала...

   —  О себе не забудь! Меня уже ничто не пугает. Короче, ко мне больше не подходи.

  —   Это почему?

  —   Платить будешь,— усмехнулась едко.

  —   Ты пока еще законная жена! Имею право!

  —   Послушай, с сегодняшнего дня ты никто! Мы растим общего сына. Но без претензий на общую постель. Я не хочу тебя! И никогда с тобой не буду!

  —   А я тебя не спрошу. И если взбредет дурь в голову, сделаю все, что захочу!

   Катька сидела, уронив голову на руки. Что-то говорил Колька, она его не слушала. Бабе хотелось остаться одной и обдумать, осмыслить случившееся:

   —  Сашка положил деньги в карман. Выходит, заплатил за эту ночь как дешевке. А говорил... Называл так ласково, так никто в жизни не придумал бы! Каким нежным был. И на тебе, деньгами рассчитался! Оценил! Выходит, и он такой как все. Но нет! Он не Колька! Он самый лучший! Но зачем, за что наплевал в душу? — молча плачет баба.

   —  Эй, Оглобля! Чего ревешь, дура? Тебе на целый сервиз отвалили. На столовую «Мадонну», в двенадцать персон! Нынче куплю и поставлю в сервант, чтобы мамашка мозги не квасила! В другой раз не меньше чем на машину приноси. Только на импортную, слышь, Оглобля! Твой хахаль, видать, из пархатых, коль за такое чмо отваливает кучеряво! Видать, по кайфу пришлась. Я за тебя уродину криворылую и на бутылку б не разорился!