Любимые не умирают - Нетесова Эльмира Анатольевна - Страница 2

  —   Ну, не мотай сопли на кулак, не жмись. Ведь получаешь вдвое больше меня. Так я троих ращу, да старики живут, Слава Богу! И не жалуюсь. А ты кусок хлеба пожалела человеку. Не обедняла бы и на стакан чаю. С чего такой скрягой стала? Где твоя жаль бабья?

   —  А иди ты! Жалела на свою голову, пока ни получила по самую мандолину. Враз к нему все пропало, в глаза не хочу видеть изверга. Лучше выброшу, чем ему дам пожрать. Ненавижу его, отморозка проклятого! — зашлась баба в слезах.

   —  Успокойся, Катерина! Ведь у вас общий сын. Ради него жить надо семьей. Вот поставите его на ноги, потом решайте. А теперь о другом надо думать,— повел Кольку на кухню и закрыл дверь, сел к столу.

   —  Ты думаешь у других все гладко? Ну, прямо голубиная любовь у всех! Как бы не так! Все воют друг от друга, да что поделаешь, приходится терпеть. Ты вон с женой и сыном в отдельной квартире дышишь. А у меня еще и теща! Больше двадцати лет под одной крышей мучаемся. Я всю зарплату до копейки жене отдаю. Теща пенсию в подушке держит. Своей дочке деньги на продукты в долг дает и в тетрадку записывает. На питание ни копейки не даст. Считает, что мы обязаны ее и тестя кормить. Все верно! Но двое старших учатся в институтах. Это не дешево! Вот и посуди, легко ли мне? — закурил Степанович. И продолжил:

   —  Не я один! У всех свой груз на глотке висит булыжником. С ним не то дышать, а только в омут башкой. Вон вчера сын сотовый телефон попросил. А где деньги на него возьму? Дочка на джинсы, жена на колготки, теща на плащ. Короче, их проблемы как блохи, каждый день прибавляются. Самому ни до чего. Жизнь как черная дыра, не успеваю поворачиваться. А тебе чего не хватает? Домой едва ступил уже скандал! Ты башкой соображаешь? Ведь если теперь попадешь за решетку, уже надолго. Определят на обследование к психам. Выпишет она тебя из квартиры и все на том. Свалишь в бомжи, там и сдохнешь на свалке.

   —  Ну уж хрен ей в зубы! Квартиру я получил от своей матери. Она ее от отца получила. И в любой день может сюда из деревни вернуться, жить сколько захочет и этих обоих выкинет,— кивнул на дверь.

   —  Не выбросит! И не надейся. В лучшем случае разменяете жилье. Но нужно ли? Подумай сам. Все ж здесь родной сын. Да и с бабой сколько лет прожито. Это из жизни не выкинешь. Надо помириться. Оно и впредь помни, не стоит тебе руки распускать на Катьку. Стыдно это нам, мужикам. Как потом к ней в постель ложиться?

  —   Молча! — ответил Колька.

   —  Да ни одна не подпустит.

   —  А я и спрашивать не буду, коль в жены уломалась, терпи все. Иль перед своею бабой извиняться стану? Еще чего не хватает! Да кто она есть? — возмутился мужик.

   —  Она жена твоя! Мать! И ничем не хуже тебя! Катя вылечилась и нынче не пьет. На трех работах успевает управляться. Живут с сыном не хуже других. А ведь и сама, и Димку лечила. Легко ли пришлось ей. Теперь уж все наладилось. Тебе не мешать, помочь бы им. На работу нужно устроиться.

  —   Понятное дело. Если нынче куска хлеба не дала, чего дальше ждать? Только на себя нужно рассчитывать,— согласился Колька хмуро. И добавил:

   —  Так всегда было...

   —  Вот и прошу тебя, живи без шума, спокойно, чтоб ни семья, ни соседи не звонили и не прибегали в милицию с жалобами. Ведь в повторном случае ты теряешь все. Я не желаю тебе такой участи. Давно тебя знаю. Держи себя в руках, не сорвись. Помнишь Ивана Фокина? Так вот ему вовсе не повезло. Спился вконец. Вместе «с торпедой». Вшили, а она не помогла. Так и повесился в туалете. Пока жена на базар пошла, он в петлю влез. Вернулась, а он уже готов. Понял все, но поздно. Теперь вот растит двоих пацанов. Ни пенсии, ни помощи ниоткуда нет. Теперь как ломовая пашет. Раньше все болела, нынче о хвори вспомнить некогда.

  —   Оно всегда так,— согласился Колька, добавив хмуро:

   —  Да кто они без нас эти бабы, безмозглые дуры? Люди что ли? Вон прокурор, обвинитель на моем суде, пять лет для меня просила у суда! А за что? Я ж не ее уродку, свою бабу оттыздил и то за дело! Чего они всполошились? Иль той прокурорше некому вломить, иль нет у ней мужика, чтоб вмазал кулаком в мурло! А надо бы! Пусть не лезет своим носом в чужие семьи! — вскипел человек.

  —   Успокойся, не кипи! Все мы на работе свое дело выполняем. Вот я после этого звонка тоже меры к тебе принять обязан. Надеть наручники, доставить в отдел,— прищурился участковый.

  —   А за что? Я пальцем никого не тронул.

  —   Да, но крючок с двери спальни сорван.

  —   И все! Но за это в камеру не посадишь. Я не дрался. Никого не обозвал.

  —   Но грозил Катьке в окно выбросить. А у тебя от слова до дела один шаг, это вся милиция помнит,— усмехнулся Степанович, добавив грустно:

  —   Живи спокойно, слышь, Коля. И мои глаза тебя не видели б. Поверь, на каждого мужика в семье наезжают, всех грузят. Мы воем, но терпим, деваться некуда. Помни, все бабы одинаковы. Отрываются на нас. Прав тот, кто выдержит и не сорвется, не сопьется, не влезет в петлю, не попадет в тюрьму. Сколько мужиков не выдержали семейный хомут. Посмотри, только в бомжах какие люди оказались. Больше половины из них из-за баб на свалке живут. Хуже собак бродячих маются. Но в город, к своей прежней жизни не хотят возвращаться. Случайно ли? В тюрьмах и психушках тоже из-за женщин! Не попади в ловушку снова. Она может когда-нибудь захлопнуться навсегда. Не плюй на порог, через какой переступаешь. Не расти из сына своего врага. Помни, впереди у тебя старость, а сын не всегда будет ребенком. Сегодня он, защитив мать, отшвырнул тебя к стене. Завтра может выбросить за дверь. Помни, не накаляй ситуацию. Как человека прошу, сдержись...

   Колька молча слушал, думал и согласился со сказанным. Участкового он знал давно. И хотя недолюбливал Степановича, никогда не обзывал его, не дерзил и не грубил ему в отличие от других.

   —  На работу тебе нужно устраиваться, не болтаться без дела. Семью кормить, самому на ноги встать. Оно, сам понимаешь, нынче время другое. Уже и сын подрос. Какой пример с тебя возьмет мальчишка? А ведь и он себя с родителей спишет. Ему твоей доли не пожелаешь. Немало он пережил из-за вас обоих. Совсем недавно пацан выравниваться стал. А ведь поначалу хотел школу бросить, на занятия перестал ходить. Я его каждый день сам отводил в класс, заставил учиться. Он даже с уроков убегал. Ловил его и снова приводил в школу. Проверял всяк день, как к урокам подготовился.

   —  А Катька где канала? Чего сына запустила? — спросил Колька.

   —  Лечили ее. Поначалу собрали по кускам после тебя. Всю как есть сшили. Потом в гипсе лежала. А чуть оклемалась, вшили ей «торпеду», чтоб не бухала. Да только она не подействовала на бабу, через два месяца опять выпивать стала. Когда привезли в больницу обмороженной, врачи отдали ее под гипноз. Заодно уколы делали, от каких задница становилась, как подушка. А чуть выпьет, рвало до того, что пятки наружу выворачивались. Криком орала от боли, горела вся. Но медики довели свое до конца. Считай, с того света твою бабу вытащили и по новой жить заставили. Тяжко ей далось второе рожденье. Зато теперь не квасит, даже пиво в рот не берет. Уже полтора года в нашем «обезьяннике» не была. Некогда стало пить. Вкалывает, как ломовая. Дворником на двух участках управляется и смотрительницей кладбища. Заработков на жизнь хватает Глянь, Димка одет и обут не хуже других. Сама на человека похожа. В квартире порядок держит. Видишь, занавески повесила, ковер и паласы купила, спят уже не на полу, на койках. А ведь раньше здесь сущий свинарник был, зайти невозможно. Тут гляжу, даже холодильник купили, стиральную машину привезли. Димка, подрабатывая вечерами на автомойке, на телевизор скопил. Нынче пылесос мечтают заиметь. Так ты помоги. Семья путевой стала. И смотри мне, не спаивай их. Не разрушай то, что таким трудом слепили из твоих. Не пей, слышь меня?

  —   Какой там выпить, коль пожрать не на что! Не дали куска хлеба, а ты про выпивку завелся. О ней и не мечтаю. Оглобля даже чаю не дала,— пожаловался Колька на жену и приметил, что в ванной приоткрыто окошко, а значит, кто-то из домашних слушал весь его разговор с участковым.